Не растеряли славяне во время своего расселения и того духовного капитала, который был накоплен ими в предшествующую эпоху в области общего миросозерцания, верований и культа. Сравнительное языковедение и древнейшие исторические свидетельства указывают на то, что у славян еще до расселения выработались некоторые более или менее устойчивые религиозные представления и черты культа. Славянам присуща была идея богов, высших существ, подающих благо, «богатство», и идея бесов, злых существ, причиняющих беды и несчастия людям. Этих богов и бесов славяне ощущали в явлениях окружающей природы и приписывали их свободной воле все, что совершалось в этой природе. В этом воззрении, вызывавшем естественное стремление направить волю богов и бесов в свою пользу, и лежало начало религиозного культа, который состоял у славян в молениях, обетах и жертвах. Та стадия религиозного развития, на которой находилось славянство при самом начале своего расселения, прекрасно изображена византийским писателем VI века – Прокопием. «Славяне, – писал Прокопий, – признают одного бога – создателя молнии – владыкой всех и приносят ему жертвы. Не знают рока и совершенно не верят, что он имеет какую-либо власть над людьми; если кому грозит очевидная смерть, в болезни ли или на войне, он обещает, если не погибнет, жертву богу и, спасшись, приносит в жертву обещанное и думает, что этой жертвой купил себе жизнь. Почитают они реки, нимф и некоторые другие божества, приносят им всяческие жертвы и по этим жертвам гадают».

Эти верования держались долгое время как у восточных, так и западных славян после расселения и даже после принятия христианства. В одном памятнике церковной литературы, дошедшем до нас в рукописном сборнике XIV века, но по содержанию и языку, несомненно, более раннего времени, некий «христолюбец» с негодованием говорит о том, что, несмотря на принятие христианства, многие приносят жертвы несуществующим богам: «Иной называет реку богиней и требу творит, иной творит требу на студенце, ища от него дождя, веруют в Перуна, Велеса, Хорса; огню молятся, называя его Сварожичем, молятся роду и роженицам и кладут им требу-тризну: караваи, хлеб, сыры, мед, кур; приносят жертвы бесам, болотам и колодцам, считают богами солнце, месяц, землю и воду, зверей и гадов, веруют во встречу, в чох, в птичий грай и другую бесовскую кобь».

О почитании источников, болот и рощ, то есть божеств, живших в них, говорят литературные памятники с XI века. Так, митрополит Иоанн упоминает о тех, «еже жруть бесом, и болотом, и кладезем». Церковный устав Владимира среди проступков, подлежащих церковному наказанию, перечисляет: «или кто молится под овином, или в рощеньи, или у воды». По свидетельству Косьмы Пражского, чешское простонародье в XI веке также почитало студенцы-колодцы, огни, святые боры, деревья и камни и приносило им кровавые жертвы. Гельмольд, писавший в XII веке, говорит о почитании рощ, источников и даже камней как о всеобщем обычае прибалтийских славян. Стало быть, культ леса и воды был исконно славянским у наших предков и не был результатом слияния с ними финнов, как это утверждалось иногда в исторической литературе. Исконно славянскими являются и имена главных богов у русских славян: Перун, бог молнии и грома, Даждьбог и Велес, олицетворявшие разные функции бога солнца как небесного светила, как источника жизни на земле, человеческой и животной, Сварожич – бог огня. Эти имена сохранились также и у западных славян частью в названиях божеств (Сварожич), частью в личной и географической номенклатуре. И у восточных славян так же, как у западных, ставились изображения богов, их идолы, перед которыми они и совершали свои моления и требы. Об этом рассказывают и арабские писатели (Ибн Фадлан), и наша летопись. По рассказу летописи, при Игоре в Киеве стоял идол Перуна, перед которым и приносила клятву в соблюдении договора некрещеная русь. При Владимире в Киеве стояли идолы Перуна, Хорса, Даждьбога и Стрибога; в Ростове, по преданиям, стоял идол скотьего бога – Велеса.

Идолы стояли под открытым небом и на возвышенных местах; каких-либо хором для них – храмов – не было. Моления и требы совершались всеми, кто хотел; особого класса жрецов еще не было. Впрочем, были особые люди, объявлявшие себя и другими считавшиеся особо близкими с богами. То были вещие люди, знавшие и предрекавшие будущее. Из общей прародины принесли восточные славяне и свои верования в загробную жизнь. В могилах славян, относящихся к языческому периоду, вместе с костями или пеплом сожженного покойника находятся обыкновенно различные предметы хозяйственного обихода: нож, огниво, кремни для высекания огня, железные орудия, деревянная или глиняная посуда. Очевидно, погребая покойника или его прах, славяне убеждены были, что жизнь его будет так или иначе продолжаться и в могиле и что домашние вещи ему понадобятся. Представлением о загробном существовании объясняется и обычай справлять тризну на могиле покойника, которого услаждали пиром – яствами, питиями и песнями в его честь. Почет покойникам воздавался и в другое время, в самый расцвет весны, когда, по верованию славян, душа умерших выходила из могил погулять и повеселиться вместе с живыми на игрищах, названных заимствованным у жителей Римской империи словом русалии (rosalia, праздник роз), вследствие чего и души умерших стали называться русалками. Особым почетом пользовалась душа умершего родоначальника, дедушки домового, щура, которая пребывала в доме и продолжала печься о его благосостоянии. Эту душу славянин звал на помощь всякий раз, как его постигала какая-нибудь беда. Таков смысл известного заклинания: чур меня, чур меня. Наряду с представлениями о продолжении существования в могилах религиозная мысль славян возвышалась до представления иного мира – рая, страны тепла, света, зеленых садов, куда удалялись души умерших. Чтобы облегчить им этот переход, и существовал обряд сожжения трупов.

Древний славянин одной жизнью с природой дышал, отзывался на все крупные перемены, в ней совершавшиеся. Начало нового солнечного года, после самого короткого дня, славяне справляли праздником, получившим под влиянием греко-римской культуры название коляды (calendae). Судя по позднейшим переживаниям, праздник носил земледельческий, хозяйственный характер: вечер среди снопов, перед нагроможденной кучей хлебов; пожелания и ворожба урожая и приплода на будущий год; приглашение на трапезу мороза и т. д. Когда начинало чувствоваться приближение весны, происходил второй языческий праздник – проводы зимы-морены (в христианскую эпоху этот праздник справлялся на Масленице), причем происходило сожжение соломенного чучела зимы-костромы. Когда весна вступала уже в свои права, справлялась Радуница. На Красной горке, обнажившейся из-под снега и зазеленевшей травой, водились хороводы, пелись песни, посвященные весне-красне, и происходило умыкание девиц. Расцвет весны, время цветов славянин справлял, как уже сказано, «русальями», игрищами и песнями, в которых приветствовались резвившиеся русалки и затем оплакивались русалки, попадавшие с деревьев и разбившиеся до смерти (то есть ушедшие вновь в могилы). Летний поворот солнца – наивысший расцвет природы и вместе с тем предвестник умирания, праздновался под именем Купала. Под вечер сходились молодые люди обоих полов, надевали на голову венки из зелени и цветов, опоясывались гирляндами и, схватившись руками, водили хоровод вокруг костра или зеленой ветки, пели песни и прыгали через костер. Этот праздник удержался и после принятия христианства, причем сопровождался иногда явлениями полового исступления: было женам осквернение, девам растление.

Древнейшие известия о славянах вообще и о русских в частности рисуют их жизнерадостным народом, любившим пляски, песни, музыку. Пляски и «бесовские песни» были на игрищах меж сел; «с плясаньем и плесканьем» совершались на Руси свадьбы; «бесовское пенье и блудное глумление» (вероятно, нескромные песни или шутки) были обычной принадлежностью пира или беседы у русских славян и после принятия христианства, как свидетельствуют о том христианские моралисты-проповедники; свое жизнерадостное настроение наши предки подогревали хмельным питьем, до которого были великие охотники. Сладкий опьяняющий напиток – мед (ό μεδος) был в большом употреблении у славян еще в V веке; им потчевали византийского посла Ириска и его спутников, ехавших в стан к Аттиле, оседлые жители Паннонии, перевозившие послов на лодках через реки. Араб Кардизи писал о восточных славянах, что у них водится много меда и вина; у одного человека бывает по сто жбанов меда. Ибн Фадлан, рассказывая о купцах, приезжавших из Руси, писал между прочим: «Они весьма склонны к вину, пьют его днем и ночью, так что случается им иногда и умирать с кружкой в руках». Византиец Скилица, описывая болгарский поход Святослава, рассказывает, что воины Святослава не помнили об осторожности, пьянствуя по целым ночам, увлекаясь свирелями, бубнами и плясками. Можно поэтому думать, что подлинная действительность нашла себе выражение в известном изречении, вложенном нашим книжником XI века в уста князю Владимиру: «Руси есть веселие пити, не можем без того быти».