Итак, начальная славянская колонизация степных пространств нашего юга имела место в V и первой половине VI века. Против этого положения стоят мнения ученых, отождествляющих славян с теми народностями, которые сменялись в наших степях до того времени, как выступили на них славяне под своим собственным именем. Мы уже имели случай касаться мнений, отождествляющих славян со скифами и сарматами. Остановимся теперь на мнении, отождествляющем гуннов и славян, и посмотрим, насколько оно убедительно.

Славян в гуннах склонен был видеть И.Е. Забелин, но подробно и обстоятельно это мнение развито было Д.И. Иловайским в его «Разысканиях о начале Руси».

Гуннов Иловайский считает давними обитателями степей нашего юга, указывая между прочим на «хунов» в географии Птолемея. Так как, по известиям современников, гунны прибыли из-за Меотийских болот, то Иловайский приурочивает их коренное местожительство к области Кубани и нижней Волги. Отсюда они и двинулись на сарматов, своих западных единоплеменников (сарматов Иловайский считает также славянами). Чтобы помирить сообщения Аммиана Марцеллина о кочевом образе жизни гуннов с известиями Тацита и позднейших писателей об оседлом земледельческом быте славян, Иловайский считает винидов, то есть склавинов и антов, западной ветвью славянства, а гуннов – восточной, которая не успела еще перейти в такой степени к оседлому быту, как западная. Гуннов Иловайский не считает чистыми кочевниками-скотоводами и думает, что они занимались и земледелием, подобно позднейшим татарам. Переходя к наружности гуннов, как она описана у Аммиана Марцеллина, Иловайский не находит в ней характерных черт монгольской расы: Аммиан Марцеллин не говорит ни об узких глазах, ни о широких скулах, ни об остром подбородке. Отсутствие волос на лице, по мнению Иловайского, могло происходить или оттого, что гунны брились, или оттого, что порезами щек уничтожали луковицы волос, как сообщает и Аммиан Марцеллин. Другой современный писатель (V в.), Аполлинарий Сидоний, объяснял уродливый нос гуннов тем, что гунны нарочно сдавливали его у младенцев, чтобы он не слишком выдавался между щеками и не мешал надевать шлем. Иловайский не только принимает это известие, но и полагает, что и сдавленный череп гуннов, вероятно, происходил от уродования.

Кроме того, он указывает на преувеличение безобразия гуннов у Аммиана Марцеллина, который не видел их лично, а писал по рассказам напуганных ими людей.

Славянство гуннов, по мнению Иловайского, доказывается и данными их языка, именами их царей (Баян, Борис, Валамир и т. д.) и названиями напитков (мед, камос), похоронного пиршества (страва), которые переданы Иорнандом со слов Приска, ездившего в стан к Аттиле.

Большое значение в разрешении вопроса о народности гуннов Иловайский (как и Забелин) придает сближениям славян и гуннов, которые попадаются в источниках. Прокопий говорит, что склавины и анты соблюдают гуннские обычаи; Кедрен прямо говорит: гунны или склавины. Из западных или латинских летописцев Беда Достопочтенный называет гуннами западных славян; Саксон Грамматик говорит о войне датчан с гуннским царем, причем под гуннами разумеет западных славян, и т. д.

Последний аргумент, выдвигаемый Иловайским в пользу тождества гуннов со славянами, строится на исторической судьбе гуннов. «Если, – говорит он, – не признать в гуннах славян, то как же объяснить исчезновение гуннов, куда они в конце концов девались? Не могло же такое многочисленное племя затеряться в толпе народов, да и при том: какие это могли быть народы? Если гунны были ордой монгольского племени, то единственно подходящим народом, в котором могли вместиться гунны, являются венгры. Но венгры явились в припонтийские и придунайские степи только в конце IX века, следовательно, приблизительно 400 лет спустя. Где же все это время были гунны, и что они делали, если их не разуметь под именами болгар, уличей, северян и волынян? Да и по численности мадьяры были ничтожны сравнительно с гуннами».

Доводы Д.И. Иловайского имели огромное значение в разработке вопроса. Они заставили его противников внимательно пересмотреть данные источников, поискать новых доказательств и таким образом способствовали разъяснению дела. Но это их значение было именно косвенное, а не прямое. В своем положительном содержании доводы эти не могут быть приняты в настоящее время.

Во-первых, нельзя игнорировать тех свидетельств, которые идут из китайских источников и которые именем Hiung-nu, Хунь-ну, обозначают тюркские народы на их прародине, затем указывают и на дальнейшее передвижение их на запад. Во-вторых, нельзя так относиться к сообщениям о наружности гуннов, как это видим у Д.И. Иловайского. О наружности гуннов сообщает не один только Аммиан Марцеллин, кстати сказать, служивший в римском войске и имевший возможность лично видеть гуннов. Припомним, что пишет Иорнанд со слов Приска о наружности Аттилы, которого он считает типическим представителем своего племени: узкие глаза, редкая борода, курносый, смуглый. «У них лицо, – пишет про гуннов Иорнанд, – ужасающей черноты и похоже более, если так можно выразиться, на безобразный кусок мяса с двумя дырами вместо глаз. Они малы ростом, но ловки в движениях и проворны на коне, широкоплечи, вооружены луком и стрелами; с толстым затылком, всегда гордо поднятым вверх». Аполлинарий Сидоний в стихотворном панегирике, писанном императору Антемию в 60-х годах V века, говорит о гуннах: «Голова сдавленная. Подо лбом в двух впадинах, как бы лишенных глаз, виднеются взоры… Через малое отверстие они видят обширные пространства и недостаток красоты возмещают тем, что различают малейшие предметы на дне колодца». Возражавший Д.И. Иловайскому на диспуте по гуннскому вопросу, происходившем 30 декабря 1881 года на заседании Этнографического отдела Общества любителей естествознания, антропологии и географии Д.Н. Анучин, сопоставив все черты гуннского типа, рассеянные в сообщениях писателей: невысокий рост; коренастое, плечистое сложение; коротконогость; толстую, короткую шею; широкий, плоский, приподнятый кверху затылок; большую голову; плоское широкое лицо, как у грубо изваянных статуй; узкие глаза; приплюснутый нос; безбородость или редкую бороду, смуглый цвет кожи, пришел к такому выводу: «Черты эти, взятые в совокупности, едва ли могут оставлять сомнение, что характеризуемый ими народ представлял по своему типу значительно большое сходство с типом современных монгольских и урало-алтайских племен, чем так называемых кавказских и, в частности, арийских». Д.Н. Анучин указал на невозможность с естественно-научной точки зрения объяснять безбородость гуннов надрезами щек в младенчестве, так как зачатки волос являются позднее, в период полового созревания, и щеки, изрезанные в младенчестве, все равно обрастают потом волосами.

На этом же самом диспуте попытка Д.И. Иловайского вывести сохранившиеся имена гуннских царей из славянского языка встретила решительные возражения со стороны филологов-специалистов В.Ф. Миллера и Ф.Е. Корша, которые в уцелевших именах гуннских царей усмотрели тюрко-татарские элементы. Некоторые из этих имен оканчиваются на gan; Zabergan Au-gan Ai-gan. Миллер указал на аналогию в тюркском кан или хан (например, у половцев Шарукан, Тугоркан и др.). Ойбарс, по Миллеру и Коршу, тюркское слово, аналогичное половецкому Багубарс, и значило, вероятно, тигр; Берих – тюркское берик – крепкий; Басых – тюркское басык – скромный; Баян, которое Иловайский считает несомненно славянским, есть чисто тюркское обозначение богатый; Борис равно Богорис, имя, встречающееся у несомненных тюрков-авар; Валамир или Баламир – тюркское дитя, мальчик и т. д. Остаются имена медос, камос, которые слышал Приск во время путешествия к Аттиле. Но сам же Приск сообщает, что гунны в Паннонии были сборищем разных народов, что среди них были в употреблении разные языки, между прочим гуннский, готский, латинский. Могли быть среди них и славяне, увлеченные общим народным потоком в Паннонии или же покоренные здесь гуннами. Приск не говорит, что название медос было гуннское: он говорит только, что напиток назывался по-местному медом (ό μέδος έπιχωρίως χαλŏνμενος). Название камос едва ли можно приравнивать славянскому квас. Римские писатели, как показал покойный академик Васильевский, констатируют существование этого напитка у иллирийцев еще в III веке по Р. Х. Что касается имени отрава, сообщаемого Иорнандом, то, если это только действительно славянское слово, оно могло быть услышано от какого-либо славянина, находившегося среди гуннов.