Маккена тяжело дышал и дрожал и долгое время оставался внутри ее. Постепенно напряжение ушло, оставив ее, бессильную и пресыщенную... Когда Маккена вышел из нее, она ощутила теплую жидкость меж своих бедер. И в ужасе спохватилась, поняв, что чулки сползли вниз.

– Пожалуйста, отпусти меня.

Осторожно поставив на землю, Маккена придерживал Алину за локоть, пока она подтягивала чулки, оправляла рубашку и набрасывала бретельки на плечи. Приведя белье в порядок, она потянулась за платьем.

О, как бы она хотела лечь с ним на постели и уснуть, прижавшись к его груди, а проснувшись, видеть его в первых лучах солнца... Господи, если бы только это было возможно!

Быстро натянув платье, Алина повернулась к нему спиной, чтобы он застегнул его. Куда-то пропала одна туфля... она отбросила ее во время соития; потребовалась минута, чтобы Маккена нашел ее у корней дуба.

Губы Алины дрогнули, она едва сдерживала смех, когда он принес ей туфельку.

– Спасибо.

Но Маккена даже не улыбнулся. Его лицо было твердым, как гранит, глаза опасно сверкали.

– Как это возможно, – спросил он в гневе, – что ты сохранила невинность?

– Разве это так важно?

– Для меня – да. – Он властно взял ее за подбородок, заставляя посмотреть ему в глаза. – Почему ты не позволила ни одному мужчине взять тебя?

Алина облизнула пересохшие губы, прежде чем приступить к объяснению.

– Я... я решила подождать, пока выйду замуж.

– Ты пять лет знакома с Сандриджем и никогда не позволяла ему прикоснуться к себе?

– Ты так говоришь, словно это преступление, – защищаясь, произнесла она. – Это был вопрос уважения, и взаимное решение, и...

– Это преступление! – воскликнул он. – Это противоестественно, черт побери, и тебе придется объяснить, почему ты позволила именно мне лишить тебя невинности!

Алина решила солгать, лишь бы свернуть разговор. Что угодно, только не говорить правду...

– Я думаю... что задолжала тебе после того, как ты покинул Стоуни-Кросс...

Маккена сжал ее плечи.

– И ты считаешь, что сейчас долг оплачен? – с недоверием спросил он. – О нет, миледи. Давай объяснимся на этот счет... ты лишь сделала первые шаги в этом направлении. Ты задолжала мне гораздо больше, чем можешь себе представить.

Алина похолодела от страха.

– Боюсь, это все, что я могу предложить, Маккена, – сказала она. – Одна ночь, ни обещаний, ни сожалений... Мне очень жаль, если ты хочешь большего, это невозможно.

– К черту «невозможно», – пробормотал он. – И запомни, во время моего пребывания в Стоуни-Кросс-Парке тебе придется отработать свой долг... на спине, на коленях или в какой-то другой позиции, которая придет мне на ум. – Он оторвал ее от дуба, платье было измято, волосы растрепаны. Притянув к себе, он закрыл ей рот поцелуем, вовсе не нежным, а скорее демонстрирующим свою власть. Хотя Алина понимала, что ей не следует поддаваться искушению, но поцелуй был настолько неотразимый, что она была не в силах отказаться. У нее не было сил выбраться из объятий и, застонав от бессилия, она послушно открыла ему свои губы, давая понять, что согласна на все.

Только тогда Маккена оторвался от нее, и они поспешили в деревню. Его быстрое дыхание звучало в такт с ее, когда он заговорил:

– Сегодня я приду к тебе в спальню.

Алина отстранилась от него, споткнувшись на лесной тропинке.

– Я запру дверь.

– Тогда я сломаю ее.

– Не будь варваром, – чуть задыхаясь от ходьбы, сказала она и ускорила шаг, несмотря на сопротивление бедных ног.

Больше ни слова не было сказано между ними, пока они не вернулись назад. Молчание нарушал лишь шум листьев да шуршание гравия под ногами. Алина чувствовала себя неуютно, испытывая боль, не говоря уже о холодной липкости между ног. Ее шрамы заявляли о себе все с большей настойчивостью... Никогда в жизни она так не мечтала о горячей ванне. Ей оставалось только молиться, чтобы Маккена не заметил ее мучений.

В доме было темно и тихо, горело лишь несколько фонарей, которые оставили для гостей, решивших продлить прогулку. Маккена повел Алину через половину слуг, где вероятность быть увиденными была меньше. Любой, кто встретил бы Алину в помятом платье и с растрепанными волосами, легко бы догадался, что с ней произошло.

– Тогда до завтра, – сказал Маккена, стоя в холле и наблюдая, как она медленно поднимается наверх.

Маккена прошел на веранду в полном замешательстве. Наверняка то же самое испытывал Гидеон Шоу, когда понял, что тонет в ледяном океане. Когда Маккена рисовал в своем воображении эту ночь, он не сомневался, что сможет держать ситуацию под контролем. Он был опытен с женщинами, знал их сексуальные потребности и предугадывал возможную реакцию партнерш. Он точно знал, как вести себя с Алиной и как будет разыграна эта сцена. И вдруг Алина смешала все карты.

Сидя в тени за столиком, Маккена обхватил голову руками и закрыл глаза. Сцена в лесу вставала перед его мысленным взором, казалось, что запах женщины и коры дуба навсегда впитался в его руки... он жадно вдохнул аромат и ощутил, как тело обдало жаром. Маккена помнил, что почувствовал, когда вошел в нее... ее возбужденную плоть, которая плотно обволакивала его... стоны, вырывавшиеся из ее груди, вкус вина и имбиря на ее губах. Она удовлетворила его так, как никакая другая женщина, но он снова хотел ее.

Девственница... черт бы ее побрал! Черт бы ее побрал за те чувства, которые она пробудила в нем: смущение и подозрение, желание защитить и зов страсти. Он готов был проспорить последний цент, что у нее была дюжина любовников.

И проиграл бы.

Маккена еще крепче обхватил голову руками, словно хотел изгнать предательские мысли. Она не та девушка, которую он любил когда-то, хмуро напомнил он себе. Той девушки больше не существует. Но это не имеет значения. Алина была его проклятием, его судьбой, его неистребимой мечтой. Несмотря на то, что она сделала, несмотря на то, сколько океанов и стран будут разделять их, он никогда не перестанет желать ее.

Господи... Сладость ее тела, такого сильного и нежного одновременно... Свежий запах ее кожи... Легкая ароматная дымка волос... Взяв ее, он на мгновение сошел с ума, забыв обо всем на свете. Возможно, что он сделал ей ребенка. Эта мысль наполнила его примитивным удовлетворением. Видеть ее округлой и беспомощной, носящей ребенка, зачатого от его семени, зависимой от него... Да, именно этого он хотел! Он хотел привязать ее к себе узами, которые она не сможет разорвать. Алина еще не догадалась, что никогда не освободится от него – или от требований, которые он предъявит ей.

– Еще один пропавший вечер, – вздохнула сестра Гидеона Шоу Сьюзен Чемберлен. Они только что вернулись с праздника, покинув его в тот момент, когда началось самое интересное. Очевидно, провинциальные радости – до безумия кружиться в танце, отбивая ритм, или наблюдать выступления акробатов и поглотителей огня, или пить местное вино – были потеряны для людей, привыкших к городу, таких как Шоу и его окружение.

– Да, – кивнул ее муж Пол Чемберлен. – Боюсь, эти новомодные тенденции брататься с простонародьем быстро приедаются. Лучше было бы провести вечер в своей компании, чем среди этой толпы, у которой мозгов не больше, чем у овец или козлов.

Услышав это полное снобизма замечание, Ливия не удержалась от замечания:

– Вы счастливец, мистер Чемберлен. Судя по тому, как вы рассуждаете, наилучшим обществом для вас является собственная компания.

Оба повернулись к ней, а Гидеон Шоу рассмеялся, оценив ответ по достоинству.

– Что касается меня, так я наслаждался праздником, – сказал он, его голубые глаза весело сверкали, глядя на Сьюзен. – А ты, кажется, забыла, дорогая сестричка, что из так называемых простаков выходят люди благородных кровей, такие как Шоу.

– Как я могу забыть? – возмутилась Сьюзен. – Ты при каждом удобном случае напоминаешь мне об этом.