Благо как раз сейчас, в обстановке полнейшей неразберихи и развала прежней властной вертикали, перехватить управление никому напрямую не подчиненными кораблями не составляло особого труда. Любое более-менее убедительное обоснование, вроде «передаем вас в подчинение вице-адмиралу такому-то» прокатывало на ура. Командиры второстепенных групп и соединений, лишившиеся всякой связи с центром, только радовались возможности хоть к кому-то прибиться и получить внятный приказ. Даже если тот исходил от совершенно левого начальника, еще вчера не имеющего к ним ни малейшего отношения.

Конечно, Птолемей прекрасно отдавал себе отчет, что в нынешних условиях, деваться, собственно говоря, некуда. Не пресекать же, в самом деле, инициативу воинских начальников, рвущихся в бой с узурпатором и от чистого сердца стремящихся послужить на благо Родины. Лишь бы только в горячке боев с мятежниками они не позабыли, чьим приказом оказались в одном строю и под чьим верховным руководством им предстоит сокрушить самозваного диктатора…

Так что первому министру волей-неволей приходилось закрывать глаза на вопиющие нарушения субординации и единоначалия, царящие сейчас в его ставке. В конце концов, как ни крути, а собранный тут сброд мало чем напоминал единую и монолитную военную силу. Скорее уж некое подобие разношерстного и склочного феодального ополчения, где у каждого барона свой интерес и своя правда…

Ни Птолемею, ни, соответственно, командующему Дессе, который, к большому сожалению, не имел сейчас не только статуса главнокомандующего Союзной Эскадрой, но и, в свете царящей неразберихи в управлении и в связи с обнулением всех статусов и должностей, произведенной в Российской Империи после смерти императора, а теперь и после отмены диктатором Самсоновым всех прежних институтов власти, занимал должность командующего Северным флотом, тоже, можно сказать, на птичьих правах. Так вот эти обоим пока приходилось мириться и закрывать глаза на действия своих адмиралов, почувствовавших силу и так сказать перспективы…

Вообще же нынешнее положение адмирала Дессе как нельзя лучше характеризовало всю глубину кризиса, поразившего систему государственного и военного управления Российской Империи. Некогда всесильный и уважаемый командующий крупнейшим объединением космических сил, чье слово было законом для десятков тысяч подчиненных, теперь оказался низведен до положения первого среди равных.

Причем особенно унизительным в этой ситуации было то, что Дессе никто официально не смещал с должности, не отдавал приказа о его разжаловании или увольнении. Нет, все произошло как-то само собой, явочным порядком. Просто в один далеко не прекрасный момент флотоводец с ужасом осознал, что все его регалии и привилегии в одночасье превратились в ничего не значащую пустышку, не имеющую ни малейшего веса в стремительно меняющейся расстановке сил.

В общем, четкая вертикаль власти оказалась расшатана до основания. Никто толком не знал, кто кому подчиняется и у кого из командующих какие реальные права и полномочия. Даже сам первый министр Птолемей Граус, формально остававшийся самым высокопоставленным лицом в государстве после малолетнего императора Ивана, далеко не всегда мог быть уверен, что его приказы будут неукоснительно исполняться на местах. Слишком уж многие, почуяв слабину верховной власти, поспешили урвать кусок пожирнее, не особо оглядываясь на букву закона и уставные правила субординации.

От этого и происходили все эти досаднейшие самовольства среди адмиралов, генерал-губернаторов и иных региональных начальников, в одночасье ставших чем-то вроде полевых командиров феодальной эпохи, никому напрямую не подчиняющихся и сплоченных пока только весьма зыбкими узами личной верности министру Граусу. Ну и, конечно же, как любил с пафосом повторять сам Птолемей, их всех объединяла одна большая и благородная цель — изгнать диктатора Самсонова и его приспешников из столичной звездной системы, чтобы восстановить в Империи законную власть.

Другое дело, что представления различных адмиралов и губернаторов о сути этой самой законной власти и персоналиях, призванных ее олицетворять, частенько не совпадали. Если уж называть вещи своими именами — единое антисамсоновское воинство буквально раздирали внутренние склоки и противоречия, неизбежные при столь пестром конгломерате сильных мира сего, многим из которых позарез требовалось утвердить собственное главенство над соратниками-конкурентами. Так что Граусу приходилось изощряться в политическом лавировании и закулисных интригах, дабы удержать единый фронт от окончательного распада на враждующие группировки…

— Мы рады приветствовать ставшего столь знаменитым на всю Империю адмирала, — торжественно поприветствовал Илайю Джонса Птолемей, когда все старшие космофлотоводцы союзного флота собрались на военный совет, проходящий на флагмане первого министра — линейном корабле «Агамемнон».

Птолемей обожал этот свой новенький суперлинкор, совсем недавно сошедший со стапелей Тульских космических верфей. Министр самолично выбрал его среди прочих однотипных кораблей серии, чтобы превратить в собственный штаб и одновременно видимый символ своего могущества. Дабы ни у кого из подчиненных и соратников не оставалось ни малейших сомнений, кто тут истинный хозяин положения и вершитель судеб.

Для начала Граус, пользуясь правами первого лица в государстве, без долгих раздумий сменил бездушный заводской номер на звонкое имя «Агамемнон». Конечно, подобный выбор наименования для флагмана российской эскадры мог показаться странным и даже нелепым. Какое, спрашивается, отношение к нашей державе имел персонаж древнегреческих мифов, тем более с такой неоднозначной репутацией?

Ведь при жизни царь Агамемнон успел отметиться разве что неуемной спесью, алчностью да похотливостью, за что и был в итоге предательски сражен собственной женушкой. Уж куда логичнее смотрелись бы на борту российского линкора скажем «Дмитрий Донской», «Александр Суворов» или на худой конец «Петр Великий».

Но в том-то и заключался весь расчет дальновидного министра. Желая всячески подчеркнуть свои притязания на роль единоличного вождя и повелителя, он намеренно выбрал имя, ассоциирующееся с верховным властителем, вокруг которого сплотилась целая коалиция эллинских царьков ради покорения легендарной Трои.

К тому же, будучи превосходно образованным человеком, Граус усматривал в истории о троянском коне и некий тонкий намек, проекцию на нынешнюю битву за трон Российской Империи. Ведь именно Птолемей сейчас направлял и координировал усилия десятков прежде разрозненных адмиралов, князей и губернаторов, выступая кем-то вроде закулисного кукловода, дергающего за ниточки марионеток разной степени амбициозности и своеволия. Так почему бы в таком случае и не потешить тщеславие, примерив на себя мантию легендарного героя и мифического прародителя Александра Великого?

Разумеется, все эти соображения первый министр держал при себе, не посвящая в тонкости собственного разумения даже ближайших соратников. Зато внешней атрибутике собственного величия Птолемей придавал исключительно важное значение. Неудивительно, что для своего первого в жизни военного совета он избрал максимально помпезную и торжественную обстановку.

Грандиозный овальный стол из черного мрамора с платиновыми инкрустациями, за которым разместились участники совещания, мог бы сделать честь иному дворцу. Вокруг него полукругом выстроились высокие, с затейливой резьбой кресла красного дерева. А центральное место председательствующего венчало подобие трона, инкрустированного золотом и слоновой костью.

Интерьеры адмиральского салона «Агамемнона», где проходила встреча, тоже оформили с размахом и шиком, в строгом соответствии с канонами галактического ампира. Бархатные портьеры глубокого пурпурного цвета, хрустальные люстры ручной работы, батальные голографические полотна в тяжелых позолоченных рамах — все должно было создавать атмосферу незыблемого величия и имперской роскоши.

Конечно, кое-кто из приглашенных адмиралов, особенно из числа «северян», привыкших к суровому и неприхотливому быту своих кораблей, мог посчитать это помпезное великолепие неуместной тратой средств и ресурсов в условиях войны. Однако Птолемей полагал абсолютно необходимым всячески подчеркивать свой особый статус и принадлежность к высшей аристократии. Ведь только так можно было внушить всей этой пестрой военной публике должное почтение и трепет перед первым лицом государства. Страх и уважение — вот истинные столпы любой власти, тем более в кризисную эпоху…