Она летела в бездну и уже не могла это остановить.

Грохот услышали все находившиеся в штабе люди. Здание затряслось и по полу пополз такой мороз, что напитанная магией одежда стала поблескивать от напряжения. Уже начавшая волноваться Гротэр выдохнула.

Их гость всё-таки явился.

Последние кристаллы легли в основание пентаграммы и свет приглушился, стал ровнее. Энергии хватило. Звон, который всё это время упорно наседал на уши, стал непереносимым, оглушительным, и за ним Марианн не смогла различить раздавшийся крик Глории, шум находившихся в комнате голосов, и тем более повисшую вскоре тишину. За эти годы она успела возненавидеть снег, холод и мороз. Зажав уши руками, она со злым восхищением смотрела как медленно осыпается одно из окон и в комнату, вместе с клубящимся морозным туманом, проникает чёрное, костлявое существо. Отдалённо оно напоминало волка, у которого из глаз и рта сочилась золотистая, густая эссенция.

Марианн уловила от жидкости такое же лёгкое, щекочущее, тёплое чувство, которое иногда исходило от концентрированной энергии в пентаграммах. Это существо было настолько пропитано силой мира, что она буквально сочилась из него.

Заклинания, написанные везде: по полу, стенам, одежде, потолку, на всех людях и вещах, – трещали и осыпались. От медленно проникающего в неё холода, Марианн, сама того не осознавая, переставала ощущать тело. Из её ушей сочилась кровь. Она умирала и не сказать, чтобы была огорчена этим. Главным было то, что одна единственная, самая мощная пентаграмма, продолжала стабильно функционировать.

Существо открыло рот, капая на пол концентрированной энергией вместо слюны и сделало шаг вперед, прямо в контур пентаграммы, который едва заметно дрогнул, не в состоянии удержать что-то настолько могущественное.

Марианн медленно завалилась на бок, чувствуя, как угасает её зрение и в то же время, улавливая последними вспышками сознания тёплый, мягкий свет, который однажды уже видела. После аварии. В тот день, когда они с семьёй ехали отдыхать к озеру и весело перешучивались. Тогда переднюю часть машины за считанные секунды скрутило и смяло, словно под прессом. Всё то время, пока Мари была без сознания и в плоть до пробуждения на земле, поодаль от переломанного флайвера, она кожей, телом, всем сознанием чувствовала этот свет. С тех пор он иногда появлялся в её снах, чаще всего сразу после кошмаров. Она всегда считала, что это тот самый коридор, в который попадаешь после смерти. Думала, что просто смогла запомнить его, коснуться и выжить.

Но беззвучная благодарность, которую она почувствовала через тепло и покалывание в груди, не принадлежала смерти.

Мари умерла с едва коснувшейся губ усмешкой. Так вот почему её ни разу не коснулись проклятие чёрных, подавляющих волю, линий…

Она считала, что в тот день, во время аварии, причиной, по которой она смогла выжить, была магия, и боялась, что вредила той, кто не раз и не два спасал её.

А ведь могла бы догадаться, что мир тоже может обладать сознанием…

– Магия с сознанием, мир с сознанием. У тебя странное мышление, не находишь? – раздался насмешливый голос где-то в голове. Боли больше не было. Как и света с холодом. Даже время здесь не ощущалось и Мари не бралась предполагать секунды или часы прошли с того момента, как она упала.

И вот в тягучей тишине, в бездне тьмы, в которую она свалилась, откуда-то изнутри вышел вопрос, произнесённый явно не ей.

– О, великие черепахи… – только благодаря одним интонациям Мари вдруг чётко поняла, что собеседник закатил глаза. – Кто тут точно странный, так это ты. Выходи уже, а то так разговаривать с тобой не очень-то комфортно.

Её резко перекувырнуло, дёрнуло вверх и пространство вокруг преобразилось в полупрозрачно-белое. Марианн увидела свои руки, не менее просвечивающиеся, чем вода в речке.

– Ты точно из образованных? Заторможённая какая-то, – раздалось сзади и Мари обернулась. В общей картине размытости, синий плащ и человек, закутанный в него, были на удивление чёткими и реальными. Гротэр нахмурилась, не уверенная в том, как стоит реагировать. Ситуация казалась из разряда «уснула где попало, сниться что попало», но Марианн была уверена, что не пережила встречу с тем паразитом. Она чётко помнила кровь, холод и отвратительный вкус пепла, так что сомнений быть не могло. За последние годы она научилась доверять своему рассудку.

– Да вот… опыт смерти перевариваю. Не каждый день случается, – чуть помедлив, ответила Марианн больше в той манере, в которой когда-то разговаривала с Лили.

– Для кого как, – пожал плечами собеседник и Марианн захотелось хмыкнуть. Этот тип каждый день подыхает что ли?

– Ты посланник смерти? – была одна забавная легенда, в которой говорилось, что перед тем как умереть, люди способны увидеть призрака, предупреждающего о грядущем событии, но синего плаща не упоминали. Хотя с чего бы кому-то знать, что было до или после иной грани?

– Нет, с Калисией не вожусь, хотя в чем-то мы с ней похожи, – непринуждённо ответил собеседник, совершенно не заморачиваясь над её непониманием. А затем дёрнул рукавом, в котором мелькнули белые пальцы, и сказал: – Только давай без вопросов, ответов на которые ты сама не поймёшь. Если я начну всё разъяснять, ты мало того что не переваришь, так ещё и время своё потеряешь.

Марианн сжала губы, не успев спросить о том, кто такая Калисия. Как учёной определить, какие вопросы вызовут непонимание? Звучало слишком абсурдно и если её хотели заткнуть этим, то вышло прекрасно.

– Где я? – собеседник отрицательно мотнул головой, обозначая, что ответа она не дождётся и Мари едва не поморщилась. То, что она находится в месте, про которое ничего не знает, Мари понимала, но на ответ всё же надеялась. Интересно же.

– Я умерла? – перефразировала она и услышала тяжкий вздох, после которого недопосланник резко опустился вниз и сел в позу бабочки, из-за чего плащ спереди натянулся, а сзади странным образом стал свисать вниз. Пола в этом пространстве не было.

– Это надолго затянется… Да, умерла, – похоже вопросы, на которые Мари знает ответ, считаются приемлемыми. А если взять что-то, в чём она не уверена, но что предполагает?

– А другие? – тихо уточнила женщина, пытаясь разглядеть в тени капюшона хоть какие-то черты лица. Неспособность видеть глаза собеседника раздражала.

– Все люди, что были в том здании, погибли. Но могу поздравить: ваша авантюра с печатью переноса удалась.

Полупрозрачные руки крепче сжали белый лабораторный халат. Марианн переполнило сожалением, тоской. Могла ли она в таком состоянии плакать или нет, не важно. Женщина была виновата и сполна заслужила каждый грамм вины. Всё это время она пыталась убедить себя, что вмешивается в сложившуюся ситуацию из любопытства, что принимает решение из чистого эгоизма, но… Где-то в одной из рабочих тетрадей лежала фотография дочери Дорэя с её единственным ребёнком, чьи глаза были того же изумрудного оттенка, что и у деда. Что мешало Гротэр выпроводить Глорию и других с базы на время проведения эксперимента? Сделать всё в одиночку?

То, что без чужой помощи она бы не справилась.

– Тебе настолько не нравилась жизнь? – человек в плаще внимательно следил за ней и этот вопрос окончательно убедил её в том, что он прекрасно читает мысли. Хотя и не все.

– Мне не нравится, что из-за моих целей погибли люди.

Чтобы как-то отвлечься от лишних размышлений и не выдать собеседнику ещё больше информации, Мари тоже попыталась сесть, боясь провалиться вниз, но воздух держал плотно. Она подогнула ноги под себя, глубоко вдохнула, загоняя эмоции поглубже, и пристально, во все глаза, уставилась на тень от капюшона, слишком плотную, чтобы увидеть даже простые очертания лица.

– Подожди, то есть ты из тех, кто жертвует собой ради других? Мерзость какая, – пробурчал парень и скрестил руки на груди. Марианн показалось, что ему не комфортно находиться рядом с учёной. Его манера поведения была какой-то детской и заносчивой.