«Космологию радости» поклонники Уоттса восприняли восторженно. Но самой популярной книгой психоделического движения была все-таки не она. Эта честь принадлежала «Острову» — утопии Хаксли, в которой он описывал, на что может быть похоже общество, использующее для просветления психоделики. «Остров» привлек внимание одного социотехника, который решил воплотить эту идею в жизнь. Он приступил к этому в довольно экзотичном месте — в мексиканском городке Чихуатанейо.

Вероятно, если обратиться к воспоминаниям, кульминационным пунктом психоделического движения были те несколько недель летом 1962 года, когда тридцать пять добровольцев (включая девятерых детей) поселились в отеле «Каталина» для того, чтобы предпринять коллективный штурм Иного Мира. Лири собрал разнородную компанию, состоящую из психологов, творческих людей, представителей элиты (Томми и Пегги Хичкок), а также своих аспирантов, их жен и друзей.

Они собрались здесь, чтобы проникнуть за границы сознания настолько далеко, насколько это возможно. Хотя это вовсе не означало, что они не собираются вкушать прелести мексиканской сладкой жизни. Тим значительную часть времени проводил загорая на пляже и заказывая выпивку из бара, которая поступала по фуникулеру вниз.

Отель «Каталина» располагался в двух милях от Чихуатанейо, к нему вела гравийная дорога. Отель был построен на склоне горы и коттеджи отдыхающих располагались на нескольких уровнях. На западе лениво плескался Тихий океан и тянулись мили девственного пляжа. Со всех остальных сторон отель окружал густой лес. «Мы постоянно плавали, — вспоминает Гюнтер Вайл, приехавший туда с женой и маленькой дочкой. — А если срезали банановое дерево, то оно через сутки вновь вырастало из земли на целый дюйм».

Ежедневно исследовать Иной Мир отправлялась примерно треть группы, другая треть наблюдала за ними и находилась с ними рядом, а оставшиеся отходили от сеансов и писали отчеты о том, что пережили во время путешествий. Сессия проходила под номинальным контролем Альперта и Мецнера. Лири был «духовным отцом-патриархом» — он первый раз выступал в такой роли. На самом деле Лири интересно было попробовать создать неролевое (новое популярное словечко, придуманное ими в Гарварде) общество, включающее группу людей, которые сумеют совладать с эго и попробовать жить без «ролей и масок, под которыми мы обычно вынуждены проявлять себя в обществе».

Сможет ли он, собрав тридцать пять столь непохожих характеров, создать истинное духовное братство?

Конечно, месяца слишком мало, чтобы дать точный ответ. Однако это было только начало, и, за несколькими исключениями (одним из них был Майрон Столярофф), все шло хорошо. Столярофф, познакомившийся с Лири весной 1962 года, был им очарован. И когда Лири пригласил его поучаствовать в том, что они задумали в Чихуатанейо, он мгновенно согласился. И теперь жалел об этом. В неролевом обществе Лири он ощущал себя чужим: мужчины держались с ним отстраненно, женщины мрачно. Возможно, этому поспособствовало то, что Столярофф всегда был готов защищать свой Фонд от обвинений в «торговле просветлением»: «Пятьсот баксов за раз?! Позор!» Но когда он пытался объяснить сложность финансирования исследований, которые не пользуются поддержкой медицинской бюрократии, это всегда встречало непонимание и равнодушие или даже враждебность. Это постоянное противопоставление «мы-против-них» ставило его в тупик, что еще больше усиливалось тем фактом, что последователи Лири не уставали говорить о любви и открытости, которую порождает ЛСД. Его сбивали с толку также «определения, концепции и манера описания экспериментов. Большей части терминов я просто не понимал, хотя я вовсе не новичок в работе с ЛСД».

После длительных и тяжелых попыток выстроить психологическую модель ЛСД Столярофф был просто не подготовлен к тому, чтобы понять увлеченность Лири религиозной терминологией. Бардо то, бардо это, в скором времени все мы станем буддами…

Слово бардо было взято в одной из любимых книг Хаксли — «Бардо тодоль», «Тибетской книги мертвых». Оно описывало состояния души, покидающей мертвое тело. Как-то, проводя сеанс для Мецнера, Лири открыл «Книгу мертвых» и прочел несколько страниц Мецнер Же, продравшись сквозь лабиринт странных тибетских понятий, внезапно ощутил, как его разум проходит сквозь разные слои сознания — именно так, как об этом писали тибетские ламы. Все были ошеломлены. Неужели перед ними древний справочник-путеводитель по психоделическим состояниям? Как позже заметил Альперт, в «Тибетской книге мертвых» содержались самые ясные описания всех состояний, которые «все мы испытали, но описать не могли. Мы говорили, что это невыразимо, неописуемо, и тем не менее все это нашлось в древнейшей книге, написанной две с половиной тысячи лет назад».

«История психоделического движения» — книжка-раскраска

Тим стал постоянно использовать «Книгу мертвых» (точно так Хаббард использовал для опытов христианские иконы и тексты). «О благородно-рожденный, ты покидаешь себя, — нараспев говорил ведущий во время сеанса. — Хотя ты еще цепляешься за свое сознание, оно уже неподвластно тебе. Помни, когда твое тело и сознание разделятся, ты сможешь испытать момент чистой истины. Не бойся и не печалься. То, что ты увидишь, — свет твоей истинной сути. Пойми это».

Тем не менее, как ни странно это звучало для Столяроффа, методика работала. Тим даже решил слегка осовременить это и переиздать «Книгу мертвых» под другим названием, как первое руководство по путешествиям в Иной Мир.

Но Майрон был не единственным, кто противостоял Лири. Альперта последнее время мучил неопределенный страх, чувство надвигающейся беды. Он не мог сказать, касается это предчувствие его одного или всей группы. Как-то ночью, приняв большую дозу ЛСД, он отправился на берег. Всю ночь до утра он бродил по полосе прибоя, на него накатывали гигантские океанские волны. Иногда он мельком задумывался, выживет он или умрет, но это его абсолютно не тревожило.

Последние несколько месяцев для Альперта были тяжелыми, их можно было воспринять как насмешку судьбы: его головокружительная карьера затормозилась именно тогда, когда он наконец занялся новыми незаурядными вещами («Это было интереснее всего, над чем я когда-либо работал, — говорил он потом в интервью, — и именно в этот момент люди начали чинить препятствия нашему делу».) Тяжелым это казалось Альперту потому, что люди, чинившие препятствия, были его друзьями, а ему, напротив, хотелось бы добиться их доброго мнения и расположения. Хотя Альперт довольно логично объяснял критику коллег простой научной завистью, по поводу Макклелланда он этого сказать не мог. С того момента как Альперт встал на защиту Тима, всем стало ясно, что он нашел нового учителя. А старому он сказал: «Я бы с радостью помогал ему [Тиму] просто потому, что он великий человек. И я готов помогать ему во всем — доставать деньги, готовить еду, убирать дом или воспитывать детей».

Но был ли он готов бросить Гарвард ради Тима? Решив, что напряжение на факультете общественных отношений стало слишком велико, Лири собирался в 1963 году, когда истечет срок его преподавательского контракта, уйти из Гарварда. Будущее психоделических исследований лежало вне научных кругов. В общем, перед Альпертом возникла дилемма — бросить науку и последовать за человеком, которого он считал мудрейшим в мире, или же предпочесть безопасную профессиональную жизнь.

Это все по вине ЛСД, думал Альперт. Наркотик оказался гораздо мощнее, чем они предполагали. «Наверное, мы достигли границ дозволенного, — сказал он Лири, после того как Мецнер с другим парнем обнаружили его среди прибоя и привели обратно в гостиницу. — Думаю нам лучше слегка заморозить исследования, потому что иначе тем или иным образом нам придется вступить в борьбу с существующим строем».

Лири невозмутимо предложил ему полотенце и чашку горячего чая.