Он не собирался замораживать исследования. Он собирался делать как раз обратное. Месяцами он обдумывал концепцию внутренней свободы. В речи перед гарвардскими студентами-гуманитариями он предложил идею, что каждый волен делать со своим сознанием все, что захочет, — это и есть «пятая гражданская свобода». И ее следует внести в Конституцию. Конгресс не выпускал законов, ограничивающих права личности на исследование пределов собственного сознания. «Пятая свобода» необходима, — убеждал Лири студентов, — чтобы избавить Америку от участи «цивилизации-муравейника», в котором все мы — просто марионетки, играющие свои роли в общественных играх». Все мы — просто функционеры, но это же отнюдь не единственный вариант развития. Благоразумно используя психоделики, человек может открыть новое духовное измерение, которое раскроет перед ним величайшие возможности — исследовать вселенную, победить болезни и ликвидировать нищету. Короче говоря, достичь всех целей, поставленных «Новыми рубежами» Кеннеди, а вдобавок — освободиться от жадности и привычки заботиться только о своих собственных интересах.
Закрыв глаза и погрузившись в мечтательную задумчивость, Лири на пляже Чихуатанейо представлял себе мир, устроенный по образцу «Острова» Хаксли, в котором педагогическая польза психоделиков была очевидна. Но у Хаксли, к сожалению, не описывалось, как следует использовать «мокшу» в сложном разнородном обществе, которое, например, существует в Соединенных Штатах. Тим отверг идею Хаксли об обращении только к элите, лучшим и влиятельнейшим людям. А от богемы и светской жизни он уже подустал. Что сейчас ему было действительно необходимо, так это побольше людей вроде Ральфа Мецнера и Гюнтера Вайла — коллектив образованных и опытных людей, которые смогут вести психоделические сеансы и будут способны обучать этому других. Понятие «проводника», как полагал Лири, было для психоделической революции ключевым:
Медицинское образование вовсе не обеспечивает человека правом пилотировать реактивные самолеты или понимать невероятную сложность сознания. ЛСД так необычен и мощен, что чем больше вы об этом думаете, тем больше начинаете поражаться и пугаться того, что ваше сознание может ускользнуть за границы обычного разума. Новая профессия психоделических проводников необходима для наблюдения и помощи человеку в процессе таких экспериментов. Человек, обучающий других, должен обладать терпением преподавателя первого курса, сдержанностью и мудростью индийских гуру, религиозным чувством священника, восприимчивостью поэта и воображением фантаста.
Позже в «Стратегии управления экстазом» он сравнивал работу проводника психоделического опыта с работой
…контрольно-диспетчерского пункта в Ла Гуардиа.[87] Здесь принимают запросы и отвечают пилотам самолетов. Здесь всегда готовы помочь им уточнить курс и добраться до цели… у пилотов каждый раз — свои маршруты, свои цели, но наземная служба всегда к их услугам.
Осенью, вернувшись в Гарвард, Лири сказал Макклелланду: «Мы закончили играть в научные игры». Вместо этого они начали играть в общественное движение. Центром этого движения стала организация, получившая серьезно звучащее название «Международный фонд внутренней свободы»[88] (№ 1Р). Она должна была состоять из разветвленной системы ячеек, во главе каждой из которых должен был стоять специально обученный психоделический проводник. Ячейки будут расти, расширяться, создавать новые отделения — и так до тех пор, пока мир не превратится в мини-Остров. Штаб-квартира IFIF будет находиться в Бостоне. Здесь будут обучать проводников, обеспечивать их запасами ЛСД и в то же время действовать как учетная палата для тех исследовательских отчетов, которые будет посылать каждая ячейка. Это было важным моментом. Учитывая, что по тогдашнему закону для приоритетных экспериментальных наркотиков было необходимо благословение ФДА, IFIF должна внешне выглядеть как законная научная программа для того, чтобы официально заказывать ЛСД или псилоцибин.
Обращаясь к гарвардским студентам-гуманитариям несколько месяцев спустя по возвращении из Мексики, Лири объяснял свое решение: «Как только ваше сознание начинает выходить за рамки существующей культуры и существующего языка, перед вами встает хитрая общественная и культурная дилемма. Она состоит в следующем: попробуете ли вы лично приспособить существующие культурные игры окружающего мира к возможностям расширенного сознания, или же вы пойдете иным путем и попытаетесь создать новое общество».
В Мексике им как раз удалось добиться последнего, создав небольшую неролевую группу первопроходцев, психоделическую коммуну.
«Мне до боли грустно об этом слышать, — отреагировал Макклелланд, узнав про IFIF. — Они начинали как ученые, а превращаются в сектантов». Эндрю Вайл, писавший о программе исследования псилоцибина для «Кримсон», считал, что Лири и Альперта привлекает популярность и они приносят ей в жертву все требования и законы научного сообщества. И когда Джон Монро, один из деканов Гарварда, попросил «Кримсон» держать его в курсе всех открытий, Вайл согласился, хотя и без особого интереса. Для декана Монро, а если говорить шире, то для руководства Гарварда IFIF была еще одним доказательством того, что Лири не держит своего обещания и продолжает кормить выпускников Гарварда наркотиками.
Хотя теперь программа по изучению псилоцибина протекала за пределами академического городка, объявления, рекламирующие IFIF, висели на университетских досках объявлений. Чтобы привлечь внимание читателей к «Психоделическому журналу» IFIF, один из энтузиастов раздавал отпечатанные на ротаторе объявления:
Мескалин! Мистический опыт! Экстаз! ЛСД-25! Расширение сознания! Фантастика! Гашиш! Видения! Сущность религии! Внутреннее освобождение! Вьюнок пурпурный! Управление психикой!
В тот период дебаты вокруг наркотиков угрожали затмить в студенческих разговорах даже соревнования между Йелем и Гарвардом. Средняя уличная цена кусочков сахара с ЛСД была где-то около пяти долларов, и, судя по слухам, в Гарварде их мог продать каждый третий.
Это всерьез обеспокоило декана Монро и гарвардского главу санитарных врачей, доктора Дану Фэрнсворта, и они опубликовали в «Кримсон» статью, в которой, в частности, предупреждали, что ЛСД и псилоцибин могут «серьезно повредить вашему психическому здоровью, даже если вы вполне нормальны». Позднее декан в интервью «Медикал трибьюн» объяснял, что статья появилась, так как было необходимо противодействовать «постоянным попыткам заинтересовать студентов этими препаратами». Несколько дней спустя в «Кримсон» была опубликована ответная статья Лири и Альперта. Они, не касаясь вопросов психического здоровья, сосредоточились на обсуждении «пятой свободы». «Величайшей гражданской свободой в следующем десятилетии должна стать свобода контролировать и расширять собственное сознание, — писали они. — Кто должен контролировать кору вашего головного мозга? Кто решает, где должны лежать границы вашей осведомленности? Если вы хотите изучать собственную нервную систему и расширять сознание, кто может запретить вам это и почему?»
Со страниц «Кримсон» это информация перекочевала в «Нью-Йорк тайме» («В Гарварде обсуждают опасность наркотиков, воздействующих на сознание» — гласил один заголовок. «В Гарварде подняли тему наркотиков, вызывающих душевные заболевания» — вторил ему другой). Декан Монро сообщил «Тайме», что истоки этой проблемы следует искать в «интересе, проявленном Олдрсом Хаксли и прочими» к этим наркотикам, которые оказались очень мощными, но все-таки вредными. Однако среди знакомых Хаксли IFIF вызвала еще большую тревогу, чем в Гарварде.
Осмонд приехал в Бостон вскоре после первых публичных дебатов и выяснил, что никакие аргументы не могут переубедить Тима в том, что каждый может безопасно для здоровья принимать психоделики. Это подтверждало то, что говорил Хаксли во время последней поездки в Гарвард, когда Тим «городил такую ерунду… что я даже забеспокоился. Не за его рассудокконечно, потому что он абсолютно нормален, но за его отношение к окружающему миру, потому что говорить такое — верный способ раздразнить народ и власти. Нельзя насмехаться над традициями и дразнить ученых гусаков».
