Когда лаборатория была готова, он явился к Оусли за обещанным лизергиновым моногидратом. Но Оусли попросил отсрочку, сославшись на то, что сейчас не время. На самом деле причина была в другом: на случай ареста и обыска Мелисса поместила драгоценный лизергиновый моногидрат в стальном сейфе одного банка в Аризоне под вымышленным именем. Теперь она не могла вспомнить, что это было за имя. Они испробовали все, в том числе и гипноз, но безрезультатно.

Но об этом Оусли ничего не рассказал Скалли. Вместо этого он протянул ему карточку размером 3 на 5 дюймов с набросанными на ней несколькими строчками заметок. Это следующая ступень, объяснил он Скалли, супернаркотик, которого все давно уже ждали. Все, что требовалось от Тима, — рассчитать, как его синтезировать.

Со временем следующей ступени суждено было получить имя: СТП[108] и репутацию: «Как будто в тебя выстрелили из пистолета. Невозможно ни снизить скорость, ни дать задний ход. Словно отказали тормоза…»

Но появление СТП, собственно, принадлежит к другой части нашей истории, которая касается так называемого Лета Любви — так прозвали туманное лето 1967 года, когда сто тысяч юношей и девушек со всех концов страны нахлынули в Хэйт. На минуту показалось, что весь континент — от моря до сияющего моря — накрыла психоделическая волна. А затем воды схлынули, оставив за собой лишь кучи обыкновенного мусора, груду обломков и горький осадок разочарования от того, что казалось таким близким и все-таки не сбылось. Закончившись, Лето Любви похоронило под собой и многие психоделические мечты.

Хотя официально Лето Любви открылось 21 июня, в день летнего солнцестояния, в действительности оно началось гораздо раньше — предыдущей осенью, а именно 6 октября 1966 года — в день, когда в штате Калифорния вошел в силу закон о запрете ЛСД.

Хиппи по своему протестовали против «посягательства государства на их душу». Они приветствовали новый закон чем-то вроде бостонского чаепития — народным гуляньем с изобилием наркотиков, даровой еды и музыки. Празднество, поименованное «Парадом Любви», происходило в парке, узкой полосой протянувшемся параллельно Хэйт-стрит и прозванном «Пэнхэндл» («Сковородная ручка»). К всеобщему изумлению и удовольствию, по случаю праздника на улицы высыпало несколько тысяч экстравагантно разодетых хиппи, что дало повод одному пожилому туристу заметить в разговоре с местным журналистом: «Ну, в Филадельфии вы ничего подобного не увидите».

«Лето любви»

На самом деле, ничего подобного не видано было раньше и в Сан-Франциско (если не считать Фестиваля путешествий, уже успевшего стать легендой). Собравшись все вместе, в кругу сво-их товарищей-фанатов, хиппи впервые почувствовали, что их заветная мечта может осуществиться, что течение эволюции действительно работает на них. Может быть, это было всего лишь последствие усиленного приема ЛСД, но со времени Парада Любви Хэйт проникся наивным оптимизмом, сочетавшимся с мистической верой, что все необходимое для психоделической революции совершится само собой. И в самом деле, едва ли не в одну ночь Хэйт обрел собственную газету — сан-фран-цисский «Оракль», собственную полицию — Ангелов Ада, собственную радиостанцию — КМРХ, в прихожей которой всегда можно было встретить одно-го-двух хиппи в позе лотоса, собственную Торговую палату — ассоциацию Независимых торговцев Хэйта (ХИП) и собственную службу социального обеспечения в лице диггеров. И это было не все. Строились все новые и новые планы: создать собственное агентство по найму, собственную гостиницу, собственную столовую, которая будет кормить хиппи продуктами, выращенными на общинных фермах, заведенных теми же хиппи, сбежавшими от городской лямки.

Все жили в атмосфере ожидания чудес и знамений. Однажды Аллену Коэну, человеку влиятельному, благодаря тому что он работал агентом по распространению кислоты Оусли, случилось увидеть во сне газету, всю покрытую изображениями радуги. Коэн описал свое видение братьям Телин и они согласились, что было бы очень здорово завести такую газету, переливающуюся всеми цветами радуги, которая вместо обычного изложения фактов, то есть газетных репортажей о том, что, где и когда произошло, поставила бы себе целью освещать истинную внутреннюю реальность, сокровенную историю души. На ее создание они внесли несколько тысяч долларов. Так родился «Оракль» («Оракул»).

В пору своего расцвета «Оракль» выходил тиражом в 100 тысяч экземпляров. Его номера, пахнущие жасмином, доходили даже до таких отдаленных столиц, как Москва, где на него подписалась «Литературная газета». Постоянные колонки, озаглавленные довольно затейливо (например, «Великосветский Гуру» или «Сплетни от Бодхисатвы»), вели талантливые обозреватели. «Газетный текст весь кипит и пенится игривой болтовней. Или бьет фонтанами, — писал обозреватель «Эдитор энд Паблишер». — Все сверкает яркими красками и переливается, как мыльный пузырь». И эти мыльные пузыри были вовсе не того сорта, что обычно связывают с журналистикой. Под редакцией Коэна «Оракль» выработал свой особый жанр философского комментария. К примеру, по случаю убийства одного из местных распространителей наркотиков Коэн, вместо того чтобы изложить это происшествие в отделе полицейской хроники, предложил читателю «поэтическое изображение в лицах различных сил, замешанных в этом преступлении».

Если бы Коэну захотелось дать столь же поэтическое изображение в лицах жизни Хэйта, ему, наверное, пришлось бы разбить это действо на различные сцены, соответственно обстановке, в которой они происходили: здесь были бы сцены музыкальные — с рок-группами; сцены сакральные, где были бы выведены кислотные химики вроде Оусли; сцены коммерческие — с участием торговцев из ассоциации ХИП; педагогические сцены, происходившие всякий раз, как встречались где-нибудь двое хиппи, хотя бы это было вполне официальное место вроде Свободного Университета или «Хеппенинг-Хауса»; сцены частной жизни (в любой погожий денек на Холме Хиппи возле теннисных кортов у Золотых Ворот). И венчала бы все это действо своего рода мета-сцена — сцена ритуальная, соединяющая в себе все остальные. Парад Любви преподал хиппи урок: чтобы личностная революция жила и развивалась дальше, ей необходимо выработать свои ритуалы — твердые постоянные формы общения, сплачивающие сообщество воедино. Формы, которые принимали эти ритуалы, зависели от того, какая группа их устраивала. Например, для групп «Chet Helms and the Family Dog» излюбленной формой были грандиозные танцевальные представления. Коммуна «Заговор Любви» предпочитала фестивали — за основу был взят местный земляничный фестиваль, но обработанный в духе хиппи. И были еще диггеры, которые использовали самые разные формы, ни на одной из них не останавливаясь окончательно. При этом целью этих ритуалов всегда было сохранять живую душу революции, не допустить, чтобы ее поглотила окружающая среда. Диггеры были, можно сказать, совестью Хэйта.

Первоначально название диггеров («землекопов») появилось в Англии XVII века, во времена Кромвеля. Так прозвали религиозные общины — коммуны, требовавшие передать им для обработки невозделанные земли (за это их и уничтожили). На Западном побережье первыми диггерами стали актеры труппы, называвшейся «Сан-францисский мимический ансамбль». Они разыгрывали своего рода комедии дель'арте на политические темы и ставили их всюду, где только находилось место для подмостков и зрителей. Труппа привыкла играть на улице, и это, может быть, натолкнуло некоторых актеров на мысль, что для постоянного театра абсурда не найти лучшего места, чем Хэйт.

Прежде всего диггеры заявили о себе серией анонимных плакатов, высмеивающих ароматно-цветочную манию, характерную для многих хиппи. ЛСД и полеты в космос — это прекрасно, говорили они, но при возвращении на землю нам нужно как-то справляться с бытовыми проблемами — растущей арендной платой, скверным питанием и всеми искушениями нынешнего общественного строя, особенно же денежными. «Страсть к деньгам — это болезнь, — проповедовали плакаты диггеров. — Она убивает способность к постижению… Почти все мы с детства подвержены этому заболеванию, но наркотики и любовь могут нас исцелить». Неудивительно, что излюбленной мишенью для диггеров стали коммерсанты из ХИП. «Доколе нам терпеть людей (будь то обыватели или хиппи), перегоняющих свой наркотический транс в наличные?» Они так далеко зашли в своей критике, что даже пикетировали один фестиваль, Первый Ежегодный Театр Любви, только потому, что за вход там взимали плату в 3,5 доллара.