Это была энергичная двадцативосьмилетняя девушка, наследница миллионера Меллона. Как позже писал Лири про Пегги, ей «быстро все приедалось, при этом она была полна честолюбивых замыслов и искала проект, который мог бы поглотить ее неуемную энергию». Задача расширения сознания была как раз по ней, и она присоединилась к Фло Фергюсон как неофициальная покровительница программы изучения псилоцибина.
По забавной иронии судьбы как раз в самый разгар вращения в высшем обществе Лири одновременно задумал эксперимент, который мог бы доказать, что псилоцибин является мощным средством изменения поведения. Как-то раз совершенно случайно он обратил внимание на стоявший у их здания автобус из Массачусетского управления исправительными заведениями. Представители управления пытались уговорить молодых медиков с факультета психологии поработать у них — просьба, редко находившая отклик. Работа в тюрьме по престижу была сравнима с работой в лепрозории. Лири созвонился с управлением и пригласил нескольких подходящих людей на ланч в факультетский клуб в Гарварде: за обедом он объяснил представителям управления, какая канцелярская волокита связана обычно с тем, чтобы получить разрешение дать заключенным наркотики. Потом добавил, что мог бы обеспечить им сотрудничество стольких аспирантов, сколько им потребуется. Через неделю он уже имел доступ в тюрьму штата Массачусетс Конкорд.
Прелесть тюремного проекта заключалась в том, что мало где еще можно найти столь чистые условия для эксперимента: окружающая атмосфера не менялась и все роли были строго заданы. И что самое главное — имелась точная статистика, доказывающая, что существующие методики работы с преступниками никуда не годятся: рецидивизм в массачусетских тюрьмах достиг небывалого уровня — 70 % осужденных вновь возвращались в исправительные заведения. Лири сказал тюремным чинам, что используя псилоцибин, можно добиться уменьшения этой цифры. Наедине с аспирантами он шутил: «Давайте посмотрим, сможем ли мы превратить преступников в будд».
Принимать псилоцибин в Ньютоне — это одно, а давать его глотать стаду закоренелых преступников в запертой комнате тюремного изолятора — совсем другое. Тюремный психиатр жизнерадостно ознакомил Лири с разношерстной группой испытуемых — два убийцы, два участника вооруженного ограбления, один растратчик и один героинист. По словам Мецнера, когда заключенные мягкой упругой походкой нервно прохаживались по комнате, ему вспоминались «тигры в клетке», которых он наблюдал в зоопарке.
Чашка с псилоцибином стояла на столе. Лири положил туда шесть розовых гранул и передал одному из испытуемых. Мужчина мгновение помедлил, а потом разом заглотил свои шесть таблеток. Уговорились, что утром Лири проведет сеанс с тремя заключенными, а во второй половине дня его сменят Мецнер и Гюнтер Вайл и будут вести сеанс с тремя остальными.
Когда наркотик начал действовать («мысли исчезают, у меня в голове будто молоток стучит, резкий пронзительный звук, ослепительный свет, все чувства вдруг обострились»), Лири почувствовал, что ему становится страшно. Вдруг один из узников спросил: «Док, почему так происходит?» «Потому что я вас боюсь», — пробурчал Лири. Мужчина расхохотался. «Забавно, док, но на самом деле это я вас боюсь!» «С чего это вы меня боитесь?» — удивленно спросил Лири. «Потому что вы… ученый псих!» — услышал он в ответ. Заключенные дружно заржали. Лед тронулся.
Когда вечером за ними лязгнули тюремные ворота, они с трудом сдерживались, чтобы не завопить от радости. Позже Лири говорил: «Мы верили в человеческую природу и в возможности наркотика. Но то, что случилось, было немного похоже на волшебство… И в тот момент мы ощущали себя героями».
После этого они посещали Конкорд по несколько раз в неделю. Иногда приходили просто побеседовать, иногда делали тесты, которые потом надо было спокойно объяснить настороженно слушавшим заключенным. И каждую неделю проводили еще одну сессию. Изменения, как те, о которых свидетельствовали тесты, так и описанные самими испытуемыми, были впечатляющими. Не прошло и месяца, как закоренелые преступники заговорили о любви, неземном экстазе и участии — понятиях, столь же далеких от тюрьмы Конкорд, как прежде — от Центра исследования личности.
По тюрьме прокатился слух, что в изоляторе творят странные штучки, благодаря которым можно откосить от работы. В одно из посещений к Лири подошли двое из самых крутых уголовников и сообщили, что они присоединяются к его проекту. Другие заключенные были испуганы. Эти двое парней стояли у самой верхушки тюремной иерархии, так что Тима предупредили — отказать этим двоим будет очень опасно, но и включать их в проект значило полностью нарушить уже сложившийся духовный настрой в группе. Тим выслушал их опасения и затем заявил, что прежде, чем парни смогут войти в их группу, они должны будут принять дозу псилоцибина. Когда возможные последствия этого дошли до испуганных заключенных, они заулыбались, а затем расхохотались.
Если вы можете себе представить, что будет, если Хамфри Богарта из «Грязнолицых ангелов» поместить в «Алису в стране чудес», то можете вообразить примерно, что творилось в тюрьме. Один из новичков испытал приступ паранойи и решил, глядя на Гюнтера Вайла ненавидящими глазами, что все это не иначе как хитрые происки полиции, которая таким способом пытается заставить его признаться во всех предыдущих преступлениях. Гюнтер Вайл почувствовал себя под этим взглядом неуютно. Ему стало бы еще неуютней, если бы он знал тогда, что заключенный про себя просчитывает варианты, каким способом можно подстроить несчастный случай, жертвой которого окажется этот гнилой мозгляк из Гарварда, который смог его обдурить. Однако умело подобранная обстановка и окружение сделали свое дело. Паранойя прошла, узник забыл о мести, а также о том, что принадлежит к бостонскому клану ирландской мафии. Он начал думать о всеобщей любви, о том, что все люди суть одно, и что на самом-то деле между ним и этим гарвардским парнем нет никаких различий.
Первые результаты работы в тюрьме были настолько обнадеживающими, что Лири полетел в Вашингтон, чтобы обсудить возможность применения псилоцибина для психотерапевтической работы в местах заключения.
Однако тюремные исследования выявили еще один характерный результат приема псилоцибина. Да, заключенные менялись, менялось и их поведение, все правильно. Однако эти изменения не вписывались в научные рамки, а скорее заставляли ученых чувствовать себя неловко, поскольку большая часть тех, кто принимал псилоцибин, так или иначе, но обращалась к религии. Это, конечно, касалось не только заключенных. Если уж закоренелые преступники могли обратиться к Богу, представьте себе, что творилось с обычными участниками программы изучения псилоцибина. Бэррон, понимая, что запредельный опыт заводит их в такие пространства, где агностические взгляды вряд ли помогут, закупил в Калифорнии целую библиотеку мистических текстов. «Думаю, начинать можно с Уильяма Джеймса», — советовал он. А за Джеймсом последовали Сведенборг, Джордж Фокс, Уильям Блейк, французский сюрреалист Рене Домаль, даосы, буддисты, суфии и тантрическая психология, основанная на «Бардо Тодоль».
Ранее, до приема псилоцибина, никому из них не приходило в голову читать подобные книжки. Однако теперь они обратились к богатой литературной традиции, которая включала в себя то, что Хаксли именовал «вечной философией». Создавалось впечатление, что мистические тексты были как раз теми пособиями, которые, в отличие от научных, могли дать какое-то объяснение тому, что с ними происходило.
То, чем они занимались, как решил Лири, можно назвать прикладным мистицизмом. Во всяком случае именно это было основной сутью его выступления на конгрессе по прикладной психологии, состоявшемся в августе 1961 года в Копенгагене. «Наиболее эффективный способ покончить с социальными ролями, столь характерными для западного образа жизни, — это использовать наркотики, — заявил он. — Сатори можно достичь с помощью наркотика. За три часа при правильной постановке дела вы сможете полностью прочистить кору головного мозга».
