— С удовольствием, но в другой раз. Не со всеми познакомился, — попытался отказаться я.

— Дорогой товарищ учитель! — председатель прижал ладони к сердцу. — Ребятишки кто где: парни на уборочной, девчата кто на ферме, кто на прополке. Нету никого. Работают все. Вы мне передайте, чего от них надобно, так я всё обскажу как есть, честь по чести.

— Вы уверены? — засомневался я.

— Председатель в своём колхозе знает всё и обо всех, — хохотнул Лиходед. — В колхозе все на работах, лето — оно год кормит. Уж не знаю, как у вас, у столичных жителей, а у нас так. Кто летом хорошо поработал, тот зимой кашу с мясом трескает. Такие дела. Ну что, подвезти вас к школе? — хитро прищурился Семён Семёнович.

— Ну, хорошо, — поколебавшись, согласился я. — Буду признателен.

— Вот и хорошо, вот и ладненько, — обрадовался председатель. — Усаживайтесь, товарищ учитель!

Семён Семёнович указал на заднюю дверцу, сам же уселся вперёд. Я уселся за водителем, решив облегчить товарищу жизнь, чтобы Лиходеду не пришлось сильно изворачиваться для разговора со мной. Председатель захлопнул дверцу, машина резко тронулась с места. Какое-то время мы ехали молча. Я задумчиво рассматривая виды из окна. Мне было любопытно, зачем я понадобился главе колхоза «Путь коммунизма», но проявлять любопытство в такой ситуации — это как заранее объявить товарищу Лиходеду, что я согласен. Соглашаться, не зная сути, я не собирался.

Мы медленно доехали до конца квартала, свернули на Заречную, когда Семён Семёнович развернулся вполоборота и, широко улыбнувшись, начал издалека.

— Егор Александрович, вы у нас человек новый, можно сказать, неопытный, — Семён Семёнович добавил извиняющего смущен

ия в голос. — Я, конечно, понимаю, специалист молодой, из самой столицы…

Лиходед покрутил головой, выражая восхищение. Я терпеливо ждал, когда он продерётся через поле словоблудия и перейдёт непосредственно к теме разговора.

— Но у нас тут колхоз. Коллективное, значит, эт самое, хозяйство. А в колхозе что? — спросил председатель и сам же ответил. — Правильно, надо трудиться. Ну и денежка лишней не бывает, всем нужна. Без денежки хлебушка не купишь, деток в школу не соберёшь. Так вот, о детках я и хотел с вами поговорить…

Лиходед кинул на меня короткий взгляд, проверяя, слушаю или пропустил мимо ушей его долгое вступление. Я слушал, но пока не понимал, к чему он клонит.

— Вот вы сейчас зачем по домам ходите? — спросил Лиходед, прекрасно зная ответ.

Я хотел отмолчаться, но пришлось ответить. Как-то отвык я от таких разговоров, когда один взрослый считает, что второй чересчур молодой и ему надобно всё разжёвывать, напоминать, чтобы не потерял нить разговора. И ведь не скажешь, что мне лет больше, чем председателю. И не пошлёшь. Потому как учитель…

Я сдержал первый порыв, вежливо ответил?

— Знакомлюсь с детьми, напоминаю про трудовую практику.

— Во-от! — протянул довольный Семён Семёнович. — А ребятишки-то ваши все, как один, на практике, на самой что ни на есть трудовой, — радостно объявил председатель. — Виталик не даст соврать, — внушительный кулак Лиходеда стукнул водителя в плечо.

— Так точно, — бросил шофер, не отрываясь от дороги.

Я выжидательно смотрел на колхозное начальство. В принципе, я уже понял, что он хотел мне сказать, но ждал. Послушаю предложение, потом решу, соглашаться или нет. Классную комнату в порядок приводить нужно? Нужно. Я, конечно, могу и один всё помыть-покрасить, но это не педагогично. Практически все и всегда принимают вежливость и доброту за слабость. А с ребятами мы пока незнакомы, и давать повод садиться себе на шею у меня нет ни малейшего желания.

Лиходед, не дождавшись от меня встречного вопроса, чуть нахмурился, но тут же снова вернулся в доброе расположение духа.

— Егор Александрович, вы меня поймите правильно… Как учитель… Вот мы с вами что должны в молодёжи воспитывать? Правильно! Трудолюбие! А где, как не в родном колхозе, это самое трудолюбие воспитывается? Ну что в школе, помахали метёлкой, или там тяпкой на клумбах часик-другой, и по домам. А настоящая работа, она вон там, в полях, на фермах, в ремонтных мастерских. Согласны, Егор Александрович?

— Всякая работа важна и нужна, не стоит обесценивать детский труд на благо школы.

— Да кто ж обесценивает! Ни в коем разе! Но, согласитесь, каждый труд должен оплачиваться, — Лиходед хитро на меня посмотрел.

Я промолчал, потому что как не старался, не вспомнил, что на этот счёт утверждает партия. Лиходеда я пока не мог просчитать, потому предпочитал больше молчать, чем говорить, чтобы случайно не ляпнуть что-то ненужное или малопонятное для человека из шестидесятых годов прошлого века.

Широкий лоб председателя снова украсили морщины, когда он не дождался от меня ответа.

— Вы поймите, дорогой вы наш товарищ учитель, Егор Александрович! Нам ребятишек в большую жизнь выпускать. Значит что? Надо приучить к труду, чтоб не ленились. Значит, родному колхозу опять-таки помощь… Ребятишки хотят работать, так пусть работают. Надо поддержать хорошее начинание молодёжи. Опять-таки родителям помогают, так сказать, копеечку зарабатывают. К труду приучаем со школьной скамьи, так сказать… Вы со мной согласны?

— Безусловно, — осторожно согласился я…

Семён Семёнович довольно улыбнулся и продолжил монолог:

— Вы не переживайте, я ребятишкам передам, придут они завтра. Отпустим их с работы. Школа — дело важное. Да и помочь школе — хорошее дело. Сами же изгваздали, сами в порядок приведут. Всё понимаю, Егор Александрович. Первое сентября на носу… надобно побелить, покрасить, чтобы, эт самое, не ударить в грязь лицом. Но у меня есть к вам одна маленькая личная просьбочка. Персональная!

Когда председатель произнёс слово «просьбочка», я, наконец, сообразил, кого он мне напоминает. Товарища Саахова из бессмертной комедии Гайдая. Ну точно он, усы чёрные, глаза тоже, даже взгляд такой же хитрый, продуманный. Особенно когда Лиходед произносит «эт самое» — ну просто одни в один. И ведь у председателя прекрасно поставлен голос и речь хорошая, к чему эти слова-паразиты?

— Так в чём заключается просьба, товарищ Лиходед? — уточнил я, сообразив, что мы уже свернули на улицу, где расположена школа, а Семён Семёнович по-прежнему топчется на месте в надежде, что я сам предложу ему оставить ребят на колхозных работах, не отвлекать от общественно полезного оплачиваемого труда.

— Понимаете, товарищ учитель, есть у вас в классе парнишка, Володя Свирюгин… Хороший пацан, правильный. Землю любит, за родной колхоз переживает. А уж руки у него ну просто золотые! Да что там! Технику любит, считай, как мать родную. И техника его уважает. Вот не поверите. Встанет, к примеру, трактор, заглохнет там, или ещё чего, — председатель так воодушевился, что практически перевалился через спинку, чтобы лучше меня видеть. — Мужики переберут по винтику, по гаечке, и так и эдак, а трактор стоит, и хоть ты тресни! — Семён Семёнович в азарте действительно стукнул по сиденью. — И что делать? Работать-то нужно?

— Нужно, — кивнул я.

— Вот! Вовку зовут, понимаете? — Лиходед уставился на меня. — Не понимаете… — вздохнул председатель. — Говорю же, руки у парня золотые, техника его слушается, как… как коровы пастуха! Он только к трактору, а тот раз и завёлся! И поехал! Вот что хотите со мной делайте, а не отдам я вам Свирюгина пока уборочная… Очень я вас прошу, товарищ учитель, уж вы не трогайте Вовку… Походатайствуете перед директором… А мы, со своей стороны, Свирюгину и характеристику напишем какую хотите: производственную там, личную. И практику ему трудовую нарисуем. Он, эт самое, с утра как на поле с мужиками заходит, так считай, только к полуночи домой добирается… Ценный кадр… Вот не могу я его сейчас отпустить на ваши школьные игрушки… Хоть что делайте!

Тон председателя изменился, стал из возбуждённо-радостного огорчённо-печальным.

— Ну, школа, положим, не игрушки, — вставил я свои пять копеек.