Потрескивали клавиши на Ванькиной клавиатуре, как поленца в камине, по комнате струился политически-заговорщический шепоток. Миша прикрыл глаза и вдруг так ясно увидел перед собой белые ягодицы. Они покачивались, полные, но упругие. Полукруглый контур. Сахарно-белые ноги. Вдруг эти ноги зашагали, прекрасное женское тело пришло в движение, и Миша поднялся на кровати.

– Завтра уезжаешь? – с придыханием спросил он соседа.

– Ага, а чё тебе? Приведёшь кого-то?

– Ну типа того, – выдохнул Миша.

– Ту, грудастую?

– Не.

– Уже другую?

Миша угукнул.

Не отрывая взгляда от клавиатуры, Ванька ухмыльнулся. А Миша подумал, что такого изгиба бедёр, как у Юли, он, пожалуй, не видел ещё, и деньги, которые дали ему родители на гардероб, точно стоят того, чтобы к этим ягодицам приблизиться.

– О, Юлька! – радостно простонал наркоман. Не оборачиваясь, Юля прошла мимо.

– Хороший мужик у тебя. ХО-РО-ШИЙ! – последнее слово белобрысый отчеканил особенно громко.

Юля встретилась с Мишей глазами.

– Пойдём? – ей явно было неловко.

И они зашагали вдоль дома, а наркоман всё равно кричал им вслед:

– Одобряю! А меня да, забудь меня, не вспоминай. Да в жопу меня!

Юля металась взглядом по двору, и Миша усмехнулся: она не была крутой, она была растерянной и очень стеснялась. Ему захотелось защитить её от всех, и даже на этого подъездного бессильного бедолагу у него поднималась волна ярости.

– Ай, всё, захлопнись! – крикнул он ему, и тот, словно только и ждал приказа, прислонил палец к губам и вернулся к первоначальному состоянию, продолжил качаться.

Миша фыркнул. Юля посмотрела на него и тоже заулыбалась, а потом и вовсе начала хохотать, сотрясаясь всем телом и прикрывая рот рукой.

– Бывший твой? – решил ещё сильнее рассмешить её Миша.

– Мой, да, он самый.

От смеха у Юли выскочили слёзы, она ловила их пальцем у внешних уголков глаз, чтобы не потекли тушь и подводка. Миша подметил, что её большие тёмные глаза заканчивались чёрными слегка вздёрнутыми линиями, и взгляд казался каким-то кошачьим, мистическим. Это было так красиво, он подумал, что и словами такое не передать.

– Это Була, наркоман с седьмого этажа. В девятом классе свататься ко мне приходил со своей группой поддержки. Он ещё тогда нормальный был. Ну… кхм-кхм … относительно, конечно.

Пока Юля говорила, Миша разглядывал её лицо, всматривался в мимику, удивлялся, какая она бывает лёгкая и смешная, когда не ворчит и не капризничает. В серых сапожках на небольшом каблуке, в джинсах и кожаной куртке с меховым воротником непонятно какого зверя, она аж подпрыгивала от смеха, точно маленькая девчонка, и даже вся раскраснелась. Если бы у него потом спросили, когда он понял, что влюбился. Он точно назвал бы тот разговор, когда они шли вдоль дома. Что-то в ней тогда сильно его зацепило. Может, то, как она искренне стеснялась и пыталась скрыть своё стеснение, или её шутки и смех до слёз…

– Вот у меня даже ручной наркоман есть. И знаешь, на этой улице так даже спокойнее, – говорила она. – Он среди своих, так сказать, словечко за меня замолвит. А ты теперь у него будешь на карандаше.

Выйдя со двора, они оказались возле оживлённой трассы, и их разговор начал тонуть в грохоте машин.

– Куда пойдем? – прокричала Юля.

– На два я столик забронировал в «Чао Италии». Ты вроде туда хотела.

– Пойдем не через дворы, а вот так? – она повела пальцем в воздухе. – Хочу через институт пройти. Нравится улица, которая к нему ведёт. Как её? Переулок Юннатов, кажется.

Миша толком не знал смоленских улиц, поэтому просто кивнул, и они пошли. Из-за дождевых туч, набежавших с утра, пробилось немного солнца. Начало парить, и Юля расстегнула куртку. Воздух был водянистым, и её каре потихоньку превращалось в облако. Миша иногда поворачивался и мельком, так, чтобы она не заметила, разглядывал её серёжки, глаза, волосы. Он пугался мысли, что она прямо сейчас идёт с ним (с ним!) на свидание.

– А чего ты академию свою бросил? – спросила, отсмеявшись. – Наш СТИ, что ли, лучше?

– Не, не лучше, – теперь смеялся Миша. – Просто понял, что быть военным – не моё.

– А родители как отнеслись к таким переменам?

– Да нормально, я от них давно живу отдельно и сам всё решаю.

Не зачем ей знать все подробности, подумал он, это неинтересно, это лишнее, это может её спугнуть.

Родители давно уже не сильно пеклись о нём, у них был свой новый ребёнок, Мишина младшая сестра, но и на неё едва хватало времени. Родители разъезжали из одной военной части в другую, не успевая обустроиться. Ещё и это их вечное безденежье… Но Миша не доставляет хлопот, у него всё хорошо, он справляется и даже на работу устроился охранником в ресторан, зарплата, конечно, небольшая, но ему хватает. А остальное – нет, им неинтересно, и Юле тоже незачем это знать.

Они почти дошли до переулка Юннатов, а Юля всё продолжала его допрашивать.

– Получается, ты жил в настоящей казарме? – в её взгляде читалась жалость, и Мише стало стыдно.

Он пожевал губы и ответил:

– Нет, здесь я почти сразу женился. И жил у жены.

– Женился? – Юля прыснула от смеха. – Ты женат, выходит? Или когда это было?

Юля остановилась, и Миша тоже. Он так волновался, что минуту просто смотрел в сторону, не зная, как всё это ей получше объяснить.

– Блин, да, – наконец, сказал. – Я хотел как-то получше время выбрать… Но вот, – Миша развёл руками.

– Что сказать? Что ты был женат?

– Ну да. И что… что я ещё женат.

Миша и Юля стояли посреди тротуара, и их обтекали ручьи прохожих, они с интересом разглядывали молодую пару, прислушивались к разговору, видимо, со стороны, казалось, что они выясняют отношения. Юля ответила не сразу, стояла, молча глядя на него, и странно улыбалась.

– …Но мы готовимся к разводу, – заговорил Миша. – Мы вместе не живём уже, ты знаешь. Я от неё съехал пару недель назад в общагу.

– Я вляпалась, – покачала головой Юля.

У неё над головой заколыхались ветки деревьев с редкими зелёными перьями листьев. Лужи на тротуаре подёрнулись рябью, и вдруг заморосил мелкий дождь.

Юля вскинула голову.

– У тебя, случайно, зонта нет? – кивнула на рюкзак за спиной у Миши.

– Нет, но общага же рядом.

Было видно, что она смутилась.

– Не, там сейчас никого, сосед уехал. Пересидим дождь, а оттуда добежим или потом уже доедем до «Чао Италии». Если ты ещё хочешь со мной идти…

***

В общаге Юля была лишь раз за всё время учёбы: на дне рождения одногруппницы. В тот раз именинница оставила на общей кухне вариться картошку, но кто-то украл кастрюлю прямо с плиты, а на следующий день, как потом рассказала та же одногруппница, ей под дверь подкинули уже пустую кастрюлю (и даже помыли её!).

Они вбежали в общежитие, уже промокшие (дождь не пытался разгоняться, а сразу полил со всей силы). Вахтёрша, завидев их, неохотно отвлеклась от телевизора, зыркнула на Юлю с подозрением.

– Давай-давай, – шёпотом поторапливал Миша и показал на лестницу. Бесцветно-розовые стены навевали Юле мысли про больницу.

– С ночёвкой нельзя, – крикнула им вслед вахтёрша.

Они поднялись на четвёртый этаж, повернули налево и дошли до конца коридора, где во всю стену растянулось окно в белой облупившейся раме. Юля увидела из него чёрные кресты веток каштанов, берёз, клёнов. Они вырастали не то из земли, не то из тёмно-коричневой плиты, такой промёрзлой неживой казалась земля.

Миша открыл дверь своей комнаты, снял в маленьком тёмном коридоре куртку и остроносые никчемушные туфли. Юля же застыла у окна в общем коридоре, наблюдая и слушая, как дождь барабанит по металлическому подоконнику, будто кто-то гитарные струны дёргает, и как перестукиваются, подобно клавесам, ветки. Потом оглянулась: в сереющей полутьме этажа было так тихо, что, казалось, здесь, кроме них, нет никого.

Миша проследил за её взглядом.

– Все разъехались на выходные, – сказал. – Давай я повешу твою куртку.