Но как только Ждана хотела было разомкнуть уста и начать бранить душегуба, он стал говорить тише, словно высказывал что-то личное.

– И всё же люди стали забывать… что без разрушения не будет новых начал. Без горького поражения не случится далее долгожданная победа, без перенесённой болезни – не будет крепче ребёнок, если не рассорятся двое – не встретят они себе родных по душе, или… если дитя останется в чреве матери и не будет разрушен его прежний мир…

Пока он говорил, пуская клубы дыма, его глаза были спокойно прикрыты, но, когда трубочка стала совсем маленькой, он хладнокровно затушил горящий кончик о свою ладонь как бы завершая свой ответ.

– Если что-то угасает – то так тому и быть! – погружаясь в свои думы произнёс серебровласый натужно улыбнувшись, но что-то было чуткое в его эмоциях и словах, сказанное прямиком в самое её сердце.

– К слову, – мелодичный низкий голос дал хрипотцу и, прочистив горло, тем самым растягивая паузу, утвердил: – нам стоит общаться более неформально, раз уж ты оказалась в моих владениях. А пока я раздумываю что же мне с тобою делать, можешь спросить то, что интересует…

Девушка раздражённо потянула носом сухой воздух и с трудом кивнула головой.

– Зачем я здесь?

– Начну с того, что я существую в каждом, как тёмная половина души, однако есть, конечно, и сторона света, – приложив указательный и большой пальцы к подбородку, он задумчиво смотрел рассеянным взглядом куда-то вдаль.

Обернувшись, оказалось, что Ждана не заметила непомерно огромного окна, расположенного позади нее. Картина выглядела устрашающей. В самом конце досягаемого, примерно за две версты от владения Чернобога, возвышался до самого неба тот самый непроходимый лес из девяти широких дубов, о коих ходили поверья, что это первое испытание в мире Нави для тех, кто только попал сюда. Следом, уже ближе, огромной дугой растягивался над огненной рекой Смородиной – Калинов мост – второе и третье испытания. Десятки людей пытались перейти по раскалённой докрасна переправе, беспомощно хватались за ветви кустов смородины, что обрамляли реку, и, не выдерживая боли и мучений, отчаянно бросались в бурлящую смрадную реку в надежде переплыть, да так там и варились, вскидывая руки к небу в мольбах о помощи. По другую сторону стены второе окно являло место, где не так давно была она. Яркие огонёчки шныряли туда-сюда, но, если совсем приглядеться, оказывалось что это совсем не светелки, а бесплотные мертвецы с изуродованными лицами, покалеченными телами и до жути страшными гримасами.

Ждану начало лихорадить, она боялась повернуться на того, кто невзрачно наблюдал за происходящим в стороне моста, как за чем-то обыденным.

– Если душа чиста, легка и человек никогда не совершал гнусных злодеяний, то его душа пролетит весь путь словно невесомое пёрышко и при этом не почувствует ничего кроме освобождения. Те, кто там – находятся в этом месте заслуженно, сразу обретая именно такой вид, нежели твой случай. А вообще… будь черствей, тебе ли не знать…

В голове продолжали крутится образы страдающих, а Чернобог продолжал:

– Ты спросила зачем ты здесь… так вот, давным-давно, когда я был юн, разгуливая по Яви забрёл в одно место до того неведанное, там встретилась мне девушка-красавица: волосы точно полотна золотые, глаза как море синее, а руки изящны и легки сродни крыльям жар-птицы.

«Отчего же он решил доверить мне свою историю? Надоело это мне! Авось ущипну себя и вовсе проснусь, и будто ничего не было? Сейчас про девок слушать ещё сталось мне!» – подумала Ждана и со всей силы стиснула пальцами кожу выше локтя. Стало больно, но и проснуться – не проснулась.

– Долго свидания длились наши, столь близки стали, что полностью ей душу готов был отдать, себя всего. Но человеческая судьба оказалась хитра и свои мотивы имела на исход. Братец Белобог, что у вас кликается праведным в итоге поступил по кривде. Сперва он отгонял меня от неё, говорил мол что все девушки коварны, обманчивы и лживы, что полно достойных дев средь богинь, а явленные очаруют – глазом не моргнёшь. Однако после сам возжелал у меня за спиною быть с красавицей, и та ответила ему взаимностью.

Дальше Чернобог слагал медленней, словно каждое вымолвленное словно ему давалось непросто.

– Я решил отомстить Белобогу за предательство. Я пришёл в Правь и развязал войну за ту, которую любил, я желал уничтожить всё что существует – брата, пантеон богов, Правь, Явь, Навь… чтобы царствовала только тьма, ибо свет – неверен сутью! Долго длилось наше сраженье, только всему должен был быть предел. Отцу опостылело зреть разлад между его детьми, потому он решил явиться… мне. Этих мгновений было достаточно чтобы мой хват ослаб, а брат, разрывая связь успел заточить меня в моём же царстве ограничив при том в силе и забрав с собою алатырь камень, который далее упрятал, а сам – скрылся ото всюду.

Ждана в неверии на сказ поджала губы.

– А как же девушка? Что с нею сталось?

– Мава…

Мужчина сдержанно ухмыльнулся, а после сопровождал тишину такой долгой паузой, что с каждым мигом молчание напрягало, наводило страх.

– Когда обосновался в Нави, я стал распоряжаться так, что души тех девиц, которые подлостью окручивают любимых, изменяют им… никогда после смерти не смогут оборотиться в птицу и улететь сквозь Явь через Правь в Ирий. Становятся они по моей воле русалками и пребывают там, где им и положено быть – в гнилых, как и их душа, топях.

Рассказывая историю его лицо в основном не выражало ярких красок, точно то, что произошло когда-то, уже успело множество раз перевариться, затянуться, переболеть и зарубцеваться толстым шрамом в душе. Лишь тёмное серебро бровей отражало эмоции, играя.

Серебровласый молчал, а у Жданы от накатившего страха зуб на зуб не попадал:

– Коли прошло столько времени, надеюсь, ты простил своего брата? Все заслуживают прощенья!

Собеседник улыбнулся одним краешком губ, подумав о чистоте помыслов девушки, которая вопреки всему старается впускать исключительно свет в свою душу.

– Мы оба были юны, шли на поводу у эмоций, не задумываясь о последствиях, и скорее это была очередная попытка показать нашему единому отцу Роду, что я хуже сын чем он, раз не сдержался и пошёл в наступленье. Я его простил, да… но сейчас, спустя столько времени для того, чтобы вернуть равновесие в мире, справедливость, изменить уклад и дабы в Яви, а особенно на севере, не преобладал лишь единый свет как быть не должно, – особо выделил он, – ведь тогда свет станет ещё большей тьмой, то-то мне и нужен один предмет, узреть и добыть который ни я и никто из моей свиты не в силах. Собственно, надеюсь, что это получится у тебя.

Ждана, выслушав, вклинилась:

– Я? А я здесь каким боком?

Бархатный голос мужчины стал ещё мягче, обволакивающей.

– Я даже уверен. И у меня есть основание полагать, что дева, которая умеет то, что не под силу не то, что славящим, но и божествам – именно ты. И, верю, что не зря Велес прочёсывал всё Лукоморье вдоль и поперёк. Потому как твоё такое нахождение здесь – как минимум, является первым тому подтверждением. И всё-таки удивительно, почему этого не случилось раньше. Ответь, возможно, с тобою не так давно произошло что-то нетривиальное?

Несмотря на резкое отрицательное мотание головой на не совсем понятное слово, но определённо значащее что-то диковинное, Чернобог всё же уловил в её глазах лукавство.

Девица, витиевато ведя разговор, сыронизировала:

– Так, а как же в мире нет справедливости? Равновесия? Кривду сеешь, господин! – скептично поджала губки Ждана уставив руки в боки. – Ведается мне, что в личных желаниях ты хочешь это «что-то» себе заполучить, а не для Яви постараться. Сам же знаешь, какая о тебе молва идёт в народе.

Всем своим нутром Чернобог напоминал ей и ворона, и змия искусителя одновременно – стальными власами, да длинными крылами, острыми глазами, и сладкими речами. И не зря поговаривают, что страшно велика его напитанная чернью сила, только он один умелец её сдерживать среди всего пантеона и верно обращаться с нею, но стоит только ему сделать худо… беды не миновать. Вот и приносят в жертву великому богу то животину какую, чтобы не мучил и зла не творил, то кровь разливают, славя бога чёрного, прося милости для переправы грядущей в царства его.