Сейчас император вспомнил о том первом боевом применении нового оружия. Капитан решил, что настало время возразить.

– Простите, ваше величество, но артиллерийские снаряды летят даже дальше, чем пули из дальнобойных штуцеров.

– Выкатывать на позиции орудия намного сложнее. Просто несоизмеримо сложнее. Так далеко картечь не улетит. Нет, Луи! Изменится сама тактика боя, стратегические построения войск. Изменятся сами армии. И еще неизвестно, кто сможет лучше этим воспользоваться. Так зачем Франции революция в военном искусстве? Ее армия самая сильная в мире. Такие резкие изменения дадут шанс слабым. А того, что есть сейчас у нас вполне достаточно, чтобы оставить наших врагов без лучших командиров. Самое главное сохранить в секрете наши достижения!

Бонапарт немного помолчал, будто собирался с мыслями.

– С завтрашнего дня в армии будет сформирована специальная рота снабжения штаба Великой армии и Императорской гвардии. Та, о которой мы говорили. Командовать будет хорошо известный тебе Перментье. Ты можешь первым его поздравить, тем более что будешь назначен к нему заместителем.

Каранелли даже бровью не повел, внимательно слушая. Он уже догадался, куда клонит император.

– На самом деле ваши обязанности поделятся так: ты будешь заниматься теми же делами, что и прежде, он прикрывать тебя. Решать все хозяйственные вопросы, обеспечить надежную охрану от любопытных глаз. Кроме того, он действительно будет заниматься некоторыми вопросами снабжения, чтобы деятельность роты не показалась слишком странной.

Император поднялся с кресла, прошелся по комнате и остановился около камина. Потом повернулся к вскочившему капитану.

– Главным, разумеется, будешь ты. Твои просьбы станут равносильны приказу. Но никогда и нигде нельзя прилюдно показывать, что майор подчиняется тебе. Это понятно?

– Да, ваше величество. А не трудно ему будет? Он показался мне человеком гордым. А тут вдруг беспрекословно подчиняться младшему по званию…

– Он знает твое настоящее звание. Все, что сейчас находится под Парижем, передислоцируется в состав в роты. Там останется лаборатория, которая будет работать на тебя. Командовать ею будет твой «алхимик».

– Лейтенант Жак Бусто!

– Да. Завтра он привезет новые образцы оружия. Поможет вам его освоить, и вернется в Париж.

– Могу я узнать какие?

– Можешь. Завтра. После твоего отъезда в лабораторию по моему приказу прибыли два химика и три ювелира.

– Ювелира? – Луи не смог скрыть удивления.

– Да. Прошло всего четыре месяца, а они добились результатов, хороших результатов. А сейчас иди, отсыпайся, а то уснешь как лошадь в стойле, около моего стола.

Командир эскадрона Андрей Чардынцев с отвращением смотрел на рапорт. Терпеть он не мог всякие бумаги, а уж те, что от подчиненных, просто приводили в бешенство.

В свои тридцать он достиг всего, о чем мог только мечтать лет пятнадцать назад. Младший сын разорившегося рязанского помещика вовремя понял, что продолжать борьбу за возрождение некогда цветущего поместья вместе с двумя старшими братьями не имеет смысла. В молодости отец состоял на военной службе, принимал участие в русско-турецкой войне, в семьдесят первом году командовал ротой гренадеров в батальоне Михаила Кутузова. Раненый в битве при Ларге, поля боя не покинул, продолжая командовать солдатами до тех пор, пока не потерял сознания. За этот подвиг был награжден орденом Георгия четвертой степени, но в армии остаться не смог из-за тяжести ранения. Оставив военную службу, Василий Чардынцев вернулся в поместье, приносящее в то время немалый доход. В Рязани на ярмарке познакомился с учительницей, и, женившись на ней, привез к себе. Красавица Настя родила Василию троих сыновей. Четырнадцать лет счастье не покидало дом Чардынцевых, но все кончилось в одночасье. Настя простудилась холодным февралем восемьдесят шестого и, проболев всего неделю, умерла. Ни уездный доктор, ни специально выписанный из Рязани ничего поделать не могли.

Василий с горя запил так, что иногда неделями не выходил из своей комнаты. Рачительного хозяина и заботливого отца будто подменили. Казалось, его уже ничего не интересовало. «Зачем все это, если ее уже нет», – часто повторял он, проливая пьяные слезы над портретом Насти, нарисованным лет десять назад заезжим московским художником. Умер Василий через пять лет, тоже в феврале – вылез из окна в одной рубахе, да и замерз в сугробе.

Старые боевые друзья Василия, достигшие немалых высот в воинской службе, не отказали в просьбе его младшему сыну.

Братья с облегчением вздохнули, когда Андрей сообщил, что едет учиться в Санкт-Петербург в Императорский сухопутный шляхетный кадетский корпус. Благословили на правах старших, собрали на дорогу более чем скромную сумму, да проводили в уездный город. А что не горевали на прощание, так с чего бы это вдруг? Все понимали, что так лучше, мальчишка будет сыт, одет, обут, да еще и при деле.

В Санкт-Петербурге Андрей быстро понял, что гувернер, который последние годы чаще пил с отцом, чем разговаривал с его детьми, многое не успел объяснить. Сначала над Андреем смеялись, но он сумел постоять за себя. К счастью, в военном деле многое можно заменить обычной храбростью, которой у него оказалось в избытке. Карьера пошла успешно, но, достигнув должности командира эскадрона, Андрей, человек от природы неглупый, понял, что дальнейший рост вряд ли возможен. Слишком уж он не любил бумаги, без которых не мог существовать полковой штаб. Вот и теперь, глядя на рапорт корнета, написанный красивым почерком, чувствовал, как тихо поднимается ненависть к юному щелкоперу. Этот-то с бумагами живет дружно! Вон, целый лист накрапал! Знаем мы таких борзописцев! Годик в полку потрется, а потом в штаб, бумаги эти проклятые перекладывать! Сначала в полковой, потом в дивизию подастся. А там глядишь и в штаб корпуса генералом. Ну я ему сейчас покажу откуда пули должны лететь!

Данилов вышел от командира эскадрона с пунцовыми щеками, глотая комок незаслуженной обиды, колом стоящий в горле. Только бы не разреветься! Он хотел всего лишь, чтобы все поняли, что Шмита убили «неправильно», свистнувшая у рощи пуля ему не почудилась, а значит, летают они «ниоткуда», выцеливая генералов. А получилось, что он паникер, что молоко на губах не обсохло, что сразу после Пажеского корпуса начал тереться около генералов и что не мешало бы ему почаще креститься. Никогда! Никогда больше не станет он писать рапорта начальству. Все переврут, все наизнанку вывернут, да еще и виноватым сделают.

Каранелли был очень рад встречи с Жаком. Этот невысокий веселый гасконец, кучерявый с черными живыми глазами, всегда создавал отличное настроение у собеседников. Несмотря на обманчивую внешность, которая скорее подошла бы пастуху или крестьянину-виноделу, он являлся главным оружейником команды Луи. Изобретатель, конструктор, инженер. Выпускник Специальной Императорской военной школы в Сен-Сире, отличный знаток огнестрельного оружия и всего, что с ним связано, Жак Бусто в компании офицеров смотрелся инородным телом. Лейтенантский мундир на андалузском быке сидел бы более элегантно, выправка сына полка могла считаться идеальной в сравнении с выправкой полнеющего Жака, короткая шпага непонятно каким образом постоянно умудрялась висеть горизонтально, от чего всегда казалось, что у него растет маленький тоненький хвост. Невозможно представить, но лейтенант в темноте гасил свечи выстрелом из пистолета за пятнадцать шагов, целясь через зеркало.

Капитан не виделся с Жаком более полугода. Придумав какое-то новое ружье, лейтенант за три месяца до отъезда Каранелли отправился в Париж, где изготавливал необходимые детали. Вернулся в замок он уже после того, как командование там принял Арменьяк. Что удалось Бусто сделать за это время, сильно интересовало капитана.

– Дружище, – обнимая Жака, радостно говорил Луи, – как я скучал по тебе. Сгораю от нетерпения, хочу узнать, что нового ты привез мне.