Теперь, когда Николай понял, что стал свидетелем уже двух пуль, появившихся прямо из воздуха, ясности не прибавилось. Но ему вдруг показалось, что он находится рядом с какой-то тайной.

Еще раз внимательно взглянув на альпийский луг, на дальние холмы, Данилов пустился рысью занимать место в строю.

– Я промахнулся, мой император!

– Не знал, что ты умеешь промахиваться. Помню, когда проверяли первый штуцер, ты попал всю дюжину пуль на восемьсот шагов.

В комнате особняка, отведенного под резиденцию Наполеона в Цнайме, где происходил разговор, было тепло. Дрова горели в камине ровно и ярко, изредка щелкая и выбрасывая маленькие угольки. Император сидел за столом в массивном дубовом кресле. Луи по его предложению занял стул с высокой резной спинкой.

– Это была неподвижная мишень.

– Но ты неплохо стрелял и по той, что тащили на веревках.

Каранелли помнил тот день, когда Наполеон приехал в Фонтенбло после полудня для инспекции учебного батальона егерей. К вечеру, оставив свиту во дворце, он ускакал в замок, где частично располагалась специальная пионерная рота. Его сопровождал порученец и два помощника капитана – те самые лейтенанты, что сегодня ходили в русские тылы. Бонапарт тогда лично опробовал штуцеры. Он стрелял в мишень на пятьсот шагов и попал шесть раз из десяти. Его порученец, адъютант-майор Императорской гвардии, Шарль Перментье, один из лучших стрелков Франции, стрелял из именного ружья и смог загнать в мишень только четыре пули. А потом за дело взялся Каранелли. Он установил на штуцер подзорную трубу и двенадцать раз подряд выбил щепки из мишени на восемьсот шагов. Император второй раз стрелять не стал, плечо сильно болело, несмотря на специальную подушку под приклад – отдача у штуцера была нешуточной. Адъютант-майор промахнулся четыре раза и набил с непривычки окуляром трубы большой синяк под правым глазом.

– Мы ведь не будем никому рассказывать капитан, что мой порученец проиграл состязание в стрельбе? Это ведь не совсем честное соревнование, он стрелял из чужого ружья.

– О, конечно, ваше величество! Адъютант-майор вообще первый раз стрелял из оружия такого типа. И прицел для него уж очень непривычен, – пряча невольную усмешку, которая возникала на губах, стоило лишь взглянуть на глаз порученца, отозвался Луи. – Уверен, стоит немного потренироваться, результаты будут лучше.

– Вот и отлично, надеюсь не в ваших интересах, мой друг, рассказывать об этой маленькой схватке в стрелковом искусстве, – император пристально смотрел на порученца, – будьте добры сегодня за ужином рассказать товарищам смешную историю о том, как вы случайно получили этот синяк.

– Слушаюсь, ваше величество.

– Теперь вы, капитан. Неделя на подготовку. Сколько у вас штуцеров?

– Десять.

– Оставите здесь только один. Роту передадите заместителю, пусть работает дальше по намеченному плану. Через неделю получите приказ о переводе на должность моего адъютанта. Некоторое время вы нужны мне под рукой.

Император обращался на вы, и Каранелли понял, что это специально для порученца. С тех давних пор, когда их дома разделял только один не очень высокий забор, Наполеон говорил ему ты.

– Вам, майор, необходимо придумать, где разместить лейтенантов и десяток солдат. На них тоже подготовите приказ. Они должны быть всегда рядом с капитаном. Подберите помещения, организуйте охрану, чтобы можно было хранить амуницию.

Наполеон легко вскочил на лошадь.

– Пусть ваши лейтенанты проводят меня до Фонтенбло. До встречи через неделю, капитан.

Офицеры вернулись поздно ночью. Адъютант-майор скрупулезно выяснял все, что понадобится маленькому отряду, ни разу не задав вопрос «для чего» или «зачем». Каранелли понял, что отряд ждет проверка оружия в бою.

Пришедший через неделю приказ гласил, что капитан Каранелли переводится адъютантом по особым поручениям при императоре Франции. Дюжина солдат и офицеров получили назначение расквартироваться в казармах Императорской гвардии и ждать распоряжений.

Прошло несколько месяцев, вместивших столько разных событий, сколько может вместить только война. Разгром австрийской армии под командованием Мака, преследование русской армии, охота на Багратиона и Кутузова. А сейчас капитан стоял перед императором, докладывая, что удача сегодня опять отвернулась от французов.

– Не повезло. Багратион стоял, разговаривая с другим офицером, но когда я выстрелил, он пришпорил коня. Пуля летит долго. Простоял бы еще мгновение, не было бы промаха. Готов понести любое наказание.

Наполеон чуть насмешливо смотрел на капитана и медлил. Пусть попереживает, ему полезно. Император хорошо помнил, что неудачи только укрепляют характер настоящих солдат.

– Это не так. Был приказ проникнуть в тыл к противнику. Был приказ не допустить, чтобы штуцер попал в руки русских. Был приказ не раскрыть себя, не попадать в плен, даже если придется застрелиться. И было пожелание, – Бонапарт нажимом выделил последнее слово, – произвести точный выстрел. Я не сомневаюсь в твоей храбрости, но мне нужна осторожность. Ты знаешь, почему не будут выпускаться дальнобойные штуцеры в таких количествах, чтобы ими вооружать целые полки?

– Иногда мне кажется, что это было бы правильным решением.

– Нет, не правильным. Во-первых, это безумно дорого. А во-вторых, если я вооружу таким оружием полк, то после первой же стычки оно может попасть к противнику. И через полгода такие же батальоны будут у немцев, австрийцев, русских, шведов. Изменится вся картина на поле боя. Командующий не сможет занять удобное место под наблюдательный пункт. Сразу же на него обрушится град пуль. Полки и батальоны станут ходить в атаку без командиров, их будут отстреливать прицельно, как это делал ты под Ульмом.

Там, под Ульмом, капитан в очередной раз убедился в прозорливости императора, который не жалел сил на создание специального отряда. Он приказал занять позицию в ста пятидесяти шагах позади егерского полка. Между полком и отрядом Каранелли стоял батальон Старой гвардии, которым на этот раз командовал адъютант-майор Перментье, тот самый порученец Наполеона, с которым капитан соревновался в стрельбе.

Окруженные австрийцы двинулись в прорыв на позицию егерского полка. Под барабанный бой, сомкнутым строем резервная дивизия шла вниз по длинному пологому склону, и трудно было представить, как полк сможет устоять.

Каранелли открыл огонь с семисот шагов. Он и два лейтенанта, мало уступающие капитану в точности стрельбы, стреляли в очень высоком темпе, потому что на каждого приходилось по три штуцера, которые сразу после выстрела солдаты меняли на заряженный. Команда работала очень слаженно, стрелкам не приходилось ждать. Цели – офицеры, знаменоносцы. К моменту, когда австрийцы бросились в штыковую, дивизией командовали капитаны. Егеря стояли насмерть. Может быть, наличие Старой гвардии за спиной придавало силы?

Команда Каранелли успела расстрелять почти все заряды, когда адъютант-майор рысью подъехал к отряду.

– Немедленно уходите, капитан!

– Вы же остаетесь?

– Мы здесь, чтобы обеспечить ваш отход.

– А разве не для того, чтобы помочь егерям? Вы не будете им помогать?

– Нет! До тех пор, пока вы здесь, у нас связаны руки. Уходите.

Несколько групп австрийцев прорвались сквозь оборону егерей, но позже были уничтожены или взяты в плен французскими кирасирами, подоспевшими к месту схватки. На короткое время маленькая команда Каранелли, оказалась между двумя неприятельскими отрядами. Капитан отступил к озеру, занял оборону и начал топить штуцеры и прицелы, предварительно разбирая их. Приказ на то и приказ, чтобы его выполнять беспрекословно. К тому моменту, когда подоспели кирасиры, детали шести штуцеров уже валялись на дне небольшого, но глубокого озера. Отряд потерял восьмерых солдат. Но главное, в живых остались офицеры – Анри Фико и Доминик Левуазье. И двое солдат: Николя Сен-Триор, вольтижер из первого набора, и его брат Люка.