Самолеты летали по какому-то им одним известному расписанию. Приехали в аэропорт, а самолета нет. На все наши вопросы ответ один:

– Следите за объявлениями.

Что делаю я, понятно: радуюсь, что никуда не надо торопиться, можно почитать. Что делает группа? Режется в карты. Между делом комментируя ход игры на чисто русском языке. На весь зал. В эмоциональном запале русский литературный человек порой забывает. Но тут ГРУППА!

Так сложилось, что с этой группой я летала в Турцию еще несколько раз. Однажды за нами Россия не отправила борт. А на дворе 29 декабря! Мы шестнадцать часов просидели в накопителе, нас с него выдворили, выдали багаж, а куда ехать? Гостиница уже заселила другую группу. Руководитель не отходила от телефона, созваниваясь с турагенством. Наконец, нас посадили в автобус и повезли в гостиницу. Повезло: теперь мы знаем, чем отличаются гостиницы для англичан от тех, в которых селили нас. Но кормить-то нас никто не собирается! Да если бы и собрались, денег ни у кого практически нет. А сколько ждать борт, тоже непонятно. Но я не бизнесмен, поэтому у меня есть валюта. Как можно за границей остаться без денег? А мало ли что… Вот в ситуацию «мало ли что…» мы и попали. Обнародовала, что я с деньгами. С хорошими деньгами. Озолотила кого на пятьдесят, кого на сто долларов.

На следующее утро – нас снова в аэропорт. Снова таможенный досмотр. Снова пограничники. Снова в накопитель. Снова через шестнадцать часов из него. Снова автобус. Снова гостиница для англичан.

Утро 31 декабря. Руководитель объявила, что борт пришел. Автобус. Таможенный досмотр. Пограничники. Накопитель. Мы в самолете.

В Кольцово мои мужчины наблюдают картину: ко мне идут со всех сторон люди и протягивают мне валюту. Сын не выдержал и спросил:

– Мам, ты что, всех пассажиров данью обложила?

– Нет, не всех, только часть.

Дома, когда меня спросили, а как я ориентировалась в суммах, которые мне передают, я поняла, что я не записывала, давая: не боялась, что кто-нибудь обманет. Доверие к этим людям было безусловное.

Прошло полгода. Шагаем с младшим сыном-студентом. Навстречу две молодых пары. Мужчины – члены бизнес-группы. Понятно, что с ними жены. Поздоровались, представились с девочками. Марина говорит:

– Спасибо вам.

– Марина, за что?

– За наших мужей. Они больше не ругаются матом. Мы с ними намучались. Отучить не могли.

Я развернулась к Валерию и Антону:

– Ребята, разве я вам хоть раз делала замечание?

Они заулыбались. Валерий говорит:

– Нет, вы ни разу этого не сделали. Но мы все помним, как вы появились в нашей группе. Кивок головы в знак приветствия и за книгу. Но если по ходу игры у кого-нибудь из нас вырывался мат, вы медленно поднимали голову, медленно, очень медленно поворачивались в нашу сторону, находили взглядом «нарушителя», смотрели ему в глаза и так же медленно возвращались к книге. Ни разу не было, чтобы вы не отреагировали и пропустили свой ритуал. И группа… Каждый раз, когда раздавался мат, все вздрагивали и поворачивались в вашу сторону. Вы нас как будто не видели, ваш взгляд всегда доставался одному человеку. И так каждую поездку! Мы сами не заметили, что начали прикусывать язык еще до того, как мат сорвется с него. Теперь в группе никто не ругается.

Это только мне так не повезло или есть еще желающие поведать, что такое школьная столовая, предостеречь всех желающих поставить детей на школьное довольствие?

Я человек брезгливый. Очень брезгливый. Это следствие воспитания мамы. Привычка ко всему стерильному дает себя знать всю жизнь: попробуй что-то тебе неположенное – и сразу стоматит. Неприятностей это и нелепых ситуаций в жизни только добавило.

По этой причине школьная столовая не для меня изначально. Может, поэтому директор школы и закрепила за мной эту обязанность. Считается, что это поручение школьного завуча формально. Ага. Но только не в моем случае. Бог, как только понял, что это мне вменили, стал помогать всеми доступными способами. Сама-то я там не ем и сыновьям раз и навсегда донесла, что безопаснее в буфете булочку и чай взять. НО поручение выполняла честно. Захожу в подсобное помещение кухни с той стороны, которая только для служебного пользования, рассудив, что эта дверь и для меня. Посреди комнаты стоит огромная, на пару ведер, кастрюля. Перед ней Надя, повариха, рукой с закатанным по локоть рукавом размешивает что-то, чего я пока не вижу. Поэтому я делаю пару шагов вперед. Теперь вижу. В кастрюле сваренные макароны. В это время с противоположной стороны заходит заведующая столовой. Увидев меня, она сначала растерялась, а потом как закричит на повариху:

– Обернись. Ты что, не видишь, кто у тебя за спиной?

Мой черед подать голос:

– А если меня нет, то это действие – норма, правильно я поняла? А наши ученики что, уже к свиньям приравнены? Вы своих детей этим кормить будете?

Учителям всю жизнь я говорю, что к ученикам надо относиться, как к своим собственным детям: хвалить, если есть повод; подбадривать, если есть необходимость; спрашивать по полной, если заслужили. А поварам мне что сказать?

С Л. И. мы в одном кабинете много-много лет. Но на обед я – пас. А тут дала себя уговорить: Крайний Север, апрель, а в столовой салат из свежих помидоров и огурцов. Тут ничего неожиданного со мной не случится. Не может случиться!

Взяла салат, чай и выпечку. Пекут у нас в столовой – пальчики оближешь. Села за стол. Взяла вилку. Опустила взгляд. На тарелке какое-то движение. Отвела взгляд. Думаю:

– Да, мать, доработалась. Целый день в школе. Ночью подготовка к урокам, проверка тетрадей, подготовка к методсовету, педсовету. И так всю обозримую жизнь. Пора завязывать: видишь, до чего доработалась, крыша поехала.

Это писать долго, а мысли промелькнули в мгновенье. Опускаю взгляд, а живая часть моего салата уже на краю тарелки. Господи, ну почему мне, именно мне попала тарелка с непошинкованной огромной гусеницей? Как, ну как они резали овощи, как не увидели это создание природы, сантиметров восемь в длину и толщиной с большой палец, куда смотрели, когда заливали ее ложкой сметаны?

Взяла тарелку за противоположный край, подошла к раздаче, протянула раздатчице. Та, надо отдать должность скорости ее реакции, скрылась из виду за сотую долю секунды! Летит обратно уже с заведующей. Та несет другую тарелку с салатом и сбивчиво говорит:

– Почему вам, ну, почему вам? И протягивает тарелку.

Я молча развернулась и пошла не солоно хлебавши. Говорить, читать лекции – зачем? Они не услышат.

Прошла пара лет. Снова дала себя уговорить. Пока идет урок, в школе покой, пошли перекусить. Взяла макароны, котлету. Неожиданностей ждать было неоткуда. Макароны – они и в Африке макароны. Котлета. Ну, что там, кроме мяса, может быть? Щепотка соли, яйцо, чуть лука и перца. Только не в моем случае. После этой истории не только заведующая стала вздрагивать при моем появлении, я сама себя бояться стала.

Сели за стол. Подливы я никогда не беру, поэтому передо мной на тарелке во всей своей красе лежит в окружении макарон котлета. Взяла вилку (ножи в школе не предусмотрены), отпиливаю ею кусок котлеты, кладу в рот, предвкушая удовольствие. Испытать его я не успела. У меня во рту кусок слизи. Он медленно, но верно расплывается. Салфеток нет. И никогда не было. Выплюнуть – испортить аппетит тем, кто за столом. Встаю, медленно, с достоинством королевы, двигаюсь в сторону выхода. Во рту уже не только то, что я туда положила, но и то, что присоединилось, поднявшись из желудка. А ближайший туалет – на втором этаже! Что такое полет в туфельках на французской шпильке, могут понять только женщины!

Все. Я отказалась иметь любое дело со столовой. На всю оставшуюся жизнь.

Единожды побывав замужем, даже если все прошло на «ура», туда уже не тянет. Хочется одиночества, причем тотального. Жить без оглядки: хочешь – завтракаешь, хочешь – голодаешь, хочешь в театр – идешь, не хочешь – сидишь с книгой. Но жизнь порой подбрасывает курьезные ситуации, и у тебя, чаще всего, даже времени нет, чтобы обдумать, как быть, как поступить правильно.