Фотография не самая удачная, но самая настоящая. Самая счастливая. Она не попала на страницы семейного альбома, а хранится в моём кошельке, в маленьком кармашке, откуда ни за что не выпадет по неосторожности. Я засмотрела его до дыр, до потёртых пятен на щёчках Айви, которые гладила слишком часто и слишком редко одновременно.

И каждый раз, когда я смотрю на это фотографию, я думаю, что все они не правы. Айви не просто чудо. Она вселенная. Целый мир. Громадная часть меня, которую я навсегда потеряла.

Бергамо, Италия

– Это я.

– Слава богу, Оливия! – выдохнул Рик на той стороне мира, переправив всё своё облегчение через Атлантику по невидимым проводам. – Я так волновался.

Даже взволнованным и сонным его голос всё ещё способен воспламенять мою кожу тысячами болезненных искр. Мне кажется, первым делом я влюбилась именно в голос Рика Беннета, и уж затем в него самого.

Сквозь распахнутое настежь окно балкона врывался первый аккорд звуков недавно проснувшегося города, но я слышала лишь тяжёлое дыхание в трубке. Воображение само дорисовало чёткими мазками, как Рик резко сел на кровати, включил лампу на тумбочке и растёр глаза. Навис широкой спиной над простынями, как буквально вчера вечером нависал надо мной. Эта картина до сих пор стояла перед глазами вместо аркад средневековых домов и капелл церквей Бергамо.

– Я звонил тебе тысячу раз, – облегчение всё же пересилило злость, и его голос предательски дрогнул.

– Знаю. В это время я летела над Атлантикой. Позвонила, как только смогла.

Очередная ложь, которую я скормила Рику. Сколько их сорвалось с моих губ за последний год. И скольким ещё предстоит сорваться. С каждым разом врать становится всё проще. Во всём важна практика, даже в том, как обвести мужа вокруг пальца и разрушить последнее, что осталось от нашей семьи.

За последние полтора часа я могла бы раз двадцать набрать номер Рика и успокоить его, что со мной всё в порядке. Впихнуть всего пару слов в и так не плотный график, где-нибудь между получением багажа и заселением в номер. Но этот коротенький звонок наводил на меня больше ужаса, чем погоня по следам призрака в неизвестной стране. Близкие люди порой бывают страшнее призраков. Ведь те, кого любишь, могут сделать больнее, чем кто-либо другой.

Да, я могла бы уже раз двадцать набрать Рика и сообщить, что мой самолёт благополучно приземлился в Бергамо. Мы слились со взлётно-посадочной полосой Орио-аль-Серио уже несколько часов назад и, прокатившись вглубь аэропорта, наконец-то замерли после тринадцати часов тряски и тревог. Люди вооружались багажом и спешили рассыпаться неприметными точками в ландшафтах города. Их всех ждало в Бергамо что-то. Или кто-то. Сочная пицца за столиками с красными скатертями в «Каллиони и де Анжело». Эхо средневековья на Пьяцца Веккиф в Нижнем городе. Картины ломбардских живописцев Каналетто, Лотто, Марони в галереи Каррара.

Меня же в Бергамо поджидали только тьма и неизвестность. Но я смело встретилась с ними лицом к лицу, как только вышла из здания аэропорта и запрыгнула в первое попавшееся такси. Общими с водителем усилиями мы сумели смешать два разных языка в совершенно новый и поняли друг друга скорее на уровне жестов, чем внятных слов. Правда, эта ментальная связь продлилась недолго и тут же оборвалась, как только мы выехали с парковки и покатили вглубь затопленного солнцем города. Мужчина тараторил на своём диалекте, возвышая итальянский в ранг бесконечной скороговорки, притормаживая и кивая у каждого здания Бергамо. Я не понимала ни слова из этой импровизированной экскурсии, но вежливо кивала, хотя сама была больше озабочена нашей точкой на карте, которая медленно приближалась к пункту назначения.

Моя экскурсия по Бергамо начиналась вовсе не с Театра Оперы, площади Данте или церкви Санта-Мария-делла-Граци. В отеле «Сан Лоренцо» меня уже поджидал зарезервированный номер с одной спальней и видом на старинные домики, змейкой убегающие куда-то ввысь. Прохладный душ смыл остатки чужого дыхания из самолёта и усталость от сомнительного комфорта эконом-класса. Я будто два часа простояла под целебными водами водопадов, а не под фонтаном местного водопровода. И только укутавшись в халат, завернув волосы в плотный узел полотенца и выйдя на маленький балкончик, я нашла в себе силы позвонить.

Звонок не разбудил Рика, избавив от очередной порции кошмаров. У каждого из нас за последний год появилась парочка своих собственных симптомов неизлечимых болезней. Мои ночи стали бессонными, его – кошмарными, но для обоих из нас это время суток становилось невыносимым.

Боюсь представить, сколько раз Рик вскочил с кровати в холодном поту и сколько раз простонал её имя, но в одно из таких жутких пробуждений он и заметил, что кровать остыла. Что меня нет ни в спальне, ни в кухне, ни в гостиной его крошечной съёмной квартиры, и даже аромат моих духов завернул свой шлейф и последовал за мной в никуда. Сердце сжималось, пока я представляла, как он выкрикивает моё имя, зовёт меня и надеется отыскать в любом, даже самом невзрачном уголке квартиры, а потом видит пустую вешалку и записку на кухонной столешнице. Прошлым вечером я ворвалась в его жизнь вихрем и осталась лишь клочком бумаги с корявыми буквами, которые вышли второпях.

– Ливи, прошу тебя, возвращайся, – попросил он так, словно без меня над его окном больше никогда не взойдёт солнце. – Ты гоняешься за призраками.

– Это лучше, чем ничего не делать.

– Ты ведь даже не знаешь, где искать.

– За меня не волнуйся, Рик.

– Но я всегда буду за тебя волноваться, Лив. Между нами ничего не изменилось. Я всё так же люблю тебя.

Я прикрыла глаза, чувствуя, как нежность растекается по каждому изгибу тела. Что бы между нами не произошло за последний год, а тот Рик, в которого я влюбилась, никогда по-настоящему не уходил, не снимал квартиру на окраине и не оставлял меня одну в слишком огромном доме, откуда исчез смех, но не воспоминания. Но порой одной любви недостаточно, чтобы удержаться вместе, чтобы не хлопнуть дверью и не стереть несколько лет счастья в порошок. Рик по-прежнему любил меня, как я любила его. Но пропасть между нами стала слишком большой, чтобы эта любовь удержала нас наверху.

– Но ты мне не веришь, – с горечью выдохнула я, глядя в окно и не замечая обыденного пульса Бергамо.

– Я не верю твоим догадкам, а не тебе.

– Это одно и то же.

Даже через тысячи километров океана и горных пиков я почувствовала, как он до боли прикусил губу, чтобы наш разговор не свернул ни в ту сторону, не завёл нас в тупик, как обычно бывает. Наверняка злость вздула вены на его предплечьях, когда он яростно сжал кулак и едва не проломил тонкую стену к соседям справа. За этот год мы оба подхватили синдром утраты, и гнев был одним из его побочных эффектов.

– Оливия, – как можно более спокойно выдавил Рик. – Полиция уже проверяла твою теорию, и они ничего не нашли.

– Потому что плохо искали.

– Чёрт возьми, Оливия!

Рик всё же не сдержался, и я услышала глухой стук где-то на фоне. Как будто кулак всё же нашёл цель в стене и оставил на ней лабиринт маленьких трещин.

– Ты сбежала посреди ночи, перелетела через океан и даже ничего не сказала. Ты в незнакомой стране, не знаешь их языка и не представляешь, откуда начинать поиски. А если ты попадёшь в беду? Если твоё абсурдное расследование приведёт тебя не туда?! – он чуть смягчился и еле выговорил: – А меня даже не будет рядом…

– Так будь рядом, Рик. Ты всё ещё можешь поверить мне и прилететь.

– Прошлая ночь для тебя ничего не значит?

– Она значит для меня слишком много, поэтому я и предлагаю тебе сделать это вместе. Тебе просто нужно поверить.

– Прости, Лив, но я не могу вот так сорваться и улететь на другой материк.

– Тогда не пытайся меня остановить.

Обертоны его голоса я выучила наизусть, чтобы знать, как громко кричит его молчание. Он мог бы ещё многое наговорить в трубку, о чём мы оба потом пожалели бы, но оставил все слова в себе. Они продолжат гнить, как ворох опавших листьев, пока кто-нибудь не сгребёт их в кучу и не вывезет прочь. Долгие месяцы мы оба гнили каждый в своём горе, и этой гнили накопилось слишком много, чтобы вот так просто вывезти её за один раз.