Переводчик повторил за мной слово в слово, но пришлось отложить его, чтобы забраться в кошелёк и достать снимок. Я прижала его к стеклу, чтобы Кармела как следует разглядела каждую чёрточку чудесного личика Айви. Светлые хвостики и чёртиков в глазах. Чтобы туго натянутая струна неприступности дрогнула и всколыхнула что-то в груди Кармелы. Личико Айви прилипло к стеклу. Я и забыла о языковом барьере, что разделял нас вместе со столешницей, и просто стала молить незнакомую женщину о помощи.

– Её зовут Айви. Она исчезла год назад. Целый год, представляете? Не видеть, не целовать своё дитя. Не знать, что с ним. Бояться худшего и потерять всякую надежду. Жить в неизвестности, как будто стоять на краю пропасти. И только тот, кто отправил это письмо, может знать, где она.

Я скомкала конверт и потрясла им в воздухе, а затем с силой шлёпнула кулаком по столешнице, вогнав притихших незнакомцев в мёртвое молчание. Все они таращились на меня с ужасом и неодобрением. И только в глазах того мужчины, что занял соседнюю очередь, когда я хотела сбежать от старушки, блестело что-то другое. Сочувствие, жалость, сострадание. Будто он понял каждое моё слово и впитал всю мою боль.

– Помогите найти мою дочь, – взмолилась я напоследок, не сводя прослезившихся глаз с Кармелы. А она не сводила своих глаз с меня.

Похоже, у каждого чувства есть свой словарь. Мы можем не понимать слов, не улавливать значений, терять смысл. Но лишь чувства говорят за нас больше, чем мы сами. Доброта на всех языках звучит одинаково, так же, как и отчаяние. И когда моё отчаяние зазвучало в непонятных звуках, но знакомых тональностях, Кармела почувствовала, что я хочу сказать. Что этот конверт – не просто бумага с чернилами. Что запретное имя – не просто набор букв и угроза увольнения.

Это имя – спасение для меня.

Казалось, всё почтовое отделение притаилось, замерло, перестало дышать в ожидании вердикта. И он не заставил себя долго ждать. На окошке появилась табличка «Не работает», что вызвало разочарованный ропот за моей спиной от всех тех, кто надеялся поскорее унести отсюда ноги. Кармела протянула руку за телефоном и на секунду задержала свои пальцы на моих. В знак утешения и сочувствия. И это растрогало меня сильнее, чем признание Рика у алтаря, которое он долго заучивал, но в конце концов выдумал на ходу.

Кармела собиралась выдать мне имя отправителя. И тогда я узнаю, где искать свою дочь.

Нью-Хейвен, Коннектикут

Синий цвет. Он повсюду. Всё, что я видела – его дрожащее мерцание кругом. Словно вся моя жизнь сузилась до размера неисправной лампочки.

Никогда ещё наша улица так не кипела. Мой звонок в полицию подогрел её до ста градусов, пока не забулькало, не заклокотало, не растеклось по всей Ховард-авеню патрульными машинами с нервными маячками и неизвестными людьми в форме. Она заполнили каждый сантиметр пространства моего дома и моей жизни, так что мне стало трудно глотать воздух. Я всё ещё не могла поверить, что это творится на нашей улице, с нашей семьёй, с нашими жизнями.

Не знаю, сколько месяцев обучают диспетчеров оставаться безучастными к бедам тех, кто попадал на горячую линию 911. Или сколько несчастных случаев, чудовищных ошибок и жестокостей воспитали в них столь ледяное равнодушие. Когда я сказала, что пропала моя дочь, девушка по ту сторону продолжила говорить так же уверенно, чётко и безразлично. Она и не думала рассыпаться в сочувствии, а скорее приняла меня за нерадивую мамашу, что потеряла ребёнка в очереди супермаркета или лабиринте деревьев в городском сквере.

– Вы уверены, что она пропала, миссис Беннет? – спросила она так, словно я выжившая из ума старуха, которая не может найти свою вставную челюсть и трубит о краже на весь дом престарелых.

– Уверена.

– Дети любят прятаться. Вы осмотрели весь дом?

– Я не идиотка! – разозлилась я.

Моя дочь могла быть где угодно, подвергаться опасности, умирать от страха, а мы тут тратили время впустую на то, чтобы узнать, насколько я глупа и недальновидна.

– Конечно, я осмотрела весь дом! И двор, и улицу, и даже поспрашивала соседей. Она исчезла! Срочно пришлите кого-нибудь.

Девушка пропустила мимо ушей мою обвинительную тираду и предпочла сделать вид, что ничего не слышала. Будто мы всё так же мило болтаем. Она задавала какие-то дежурные вопросы, которые только крали бесценные минуты и злили меня всё сильнее. Внизу хлопнула дверь и послышались шаги. Рик… Наконец-то он дома. Теперь всё будет хорошо.

– Оливия! – позвала миссис МакАртур откуда-то снизу. – Ты дома?

– Наряд полиции уже в пути, – наконец-то сообщила диспетчер заветные слова. – Если вам нужно, чтобы с вами кто-то побыл, я останусь на линии и…

– Нет, спасибо. Со мной побудет соседка.

Айда нашла меня в спальне всё в том же халате, съехавшем с плеча, и всё с тем же ужасом на лице. Кровь на ступнях застыла, въелась в кожу родимым пятном, болезненным напоминанием.

– Ну что?

Я вскочила с пола, как только Айда появилась в дверном проёме.

Но всё было понятно и без слов. Никаким чудесным образом Айви не оказалась в гостях у соседей. Айда и Руфус пробежались по пяти ближайшим домам, без зазрения совести барабаня в двери в неурочный час. Но соседи либо давно умчались на работу, либо лишь качали головами и возвращались к бодрящему кофе с тостами.

Миссис МакАртур только поджала губы и собиралась что-то сказать, как я её перебила.

– Боже, боже… – меня раскачивало маятником вперёд-назад, и от этой качки подташнивало. – Этого не может быть.

– Оливия, нужно звонить в полицию, – мягко подсказала соседка, опускаясь рядом со мной на край кровати. От её плеча сразу повеяло теплом, а от голоса – материнской заботой.

– Я уже позвонила. Они будут с минуты на минуту. Рик тоже.

– Тогда тебе нужно переодеться. Ты же не станешь встречать их в таком виде.

Мой внешний вид волновал меня меньше всего. Но Айда была как всегда права. Как бывают правы люди, пожившие больше твоего и напитавшиеся мудростью жизни, словно губка напитывается водой. Шёлковая ночнушка, распахнутый халат и грязные пятки, потемневшие от земли и крови – так себе наряд для хозяйки.

Миссис МакАртур помогла мне встать с постели, подыскать в шкафу приличную одежду и даже переодеться, пока я безучастно смотрела в стену, погрузившись в одну из стадий шока. Она заботливо стягивала с меня халат, терпеливо ждала, пока я с четвёртой попытки застегну лифчик, просовывала руки в трикотажный джемпер и попутно не забывала осыпать утешительными словами.

– Нужно обработать рану на ноге, – заметила она, когда я полностью перевоплотилась в образ адекватной хозяйки, но так и осталась стоять босиком. – Где у вас аптечка?

– На кухне, в верхнем левом шкафчике.

Но миссис МакАртур так и не успела сбегать за перекисью и пластырем. В спальню ворвался стук, жёсткий, твёрдый, грохочущий. Словно стучали не в дверь, а прямо по моим перепонкам. Я опередила миссис МакАртур, которая была готова взять на себя вообще все заботы в ближайшие несколько часов, пока я не приду в себя, и понеслась вниз. Ещё до того, как открыть, я заметила в окне патрульную машину, припаркованную у калитки. Она переливалась синим, но не издавала ни звука. Потому мы и не услышали, как подъехала полиция: они не мчались сюда сломя голову со включённой мигалкой. Но приехали довольно быстро – в Нью-Хейвене не часто что-то случается. Хотелось верить, что здесь тех, кто борется с преступностью, гораздо больше, чем самих преступников.

Для них моя трагедия была всего лишь рутиной, которую нужно выполнить для галочки. Но Айви не была какой-то там галочкой. Она моя дочь. Которой уже больше получаса нигде не видно.

Я распахнула дверь так резко, что отходящие бутоны розовых георгин на крыльце отшатнулись на встречном порыве воздуха, а один из офицеров напрягся от неожиданности. Их прибыло всего двое. Слишком мало для того, чтобы развернуть поисковую операцию. Слишком много для того, чтобы поверить – всё происходит взаправду.