Когда я смотрю на Айви, то вижу пять долгих лет боли, сломленных надежд и разочарований, за которыми пришло спасение, за которыми забрезжила жизнь.

– Она просто чудо.

Когда ты мама обворожительной трёхлетней девочки с ямочками на щеках и солнечными зайчиками в волосах, ты привыкаешь слышать комплименты от случайных прохожих, от продавщиц в магазинах, от таких же уставших мам на детских площадках. Но для меня это были не пустые слова, ведь Айви стала настоящим чудом для нас с Риком. Исполненной мечтой, о которой мы уже и не смели грезить.

Сколько раз я слышала эту фразу. Её произносили разные губы, разные тембры, разные голоса, но каждый по-своему. У моей свекрови Флоренс Беннет она звучала сдержанно и слегка удивлённо, словно такая, как я, не могла родить на свет нечто настолько невероятное, как Айви. Что моё ни на что не способное тело после пяти лет мучений всё же подарило миру настоящее чудо с румяными щёчками и мягкими пальчиками, которые любили перебирать короткие прямые пряди Флоренс, когда та тащила внучку на руки.

У Серены Хорн, мамаши, которая подозрительным и необъяснимым образом постоянно оказывалась на детской площадке парка Уэст Рок в то же время, что и мы, проскакивали завистливые нотки, когда она рассматривала мою дочь с ног до головы. Подмечала бантик шнурков на новых кроссовках, пятнышко краски на комбинезончике после вечера рисования акварелью или густую крону светлых волос, заточённых в объятья двух цветастых резинок. От её глаз-радаров не скрывалось ничего, особенно, как Айви спокойно ведёт себя на площадке, а не носится сломя голову с другими сорванцами. Как воспитанно просит помочь вставить трубочку в коробочку сока и почти не путается в буквах вместо того, чтобы топать ножкой и требовать своё, выплёвывая мне на колени бессвязный комок белиберды из непонятных звуков. Как умело строит куличики из песка или делится игрушками с другими детьми, неважно, успели они подружиться за время наших прогулок или видятся впервые. После тщательного осмотра, почти обыска под яркой лампой в допросной комнате, Серена переводила взгляд на свою малышку Селию, что ела песок лопаткой, рвала колготки на коленях уже через десять минут прогулки, могла потягать другую девочку за косички и постоянно орала во всё горло – хотелось ли ей сока или немного внимания.

Доктор Миллиган произносил это так обыденно и приземлённо, словно и вовсе не верил в то, во что говорил. Бросал мимоходом, как скомканный рецепт в мусорное ведро, едва даже взглянув на нас с Айви. Его больше интересовали бумажки на столе, скроенные в историю болезни, красноватая сыпь на запястье Айви или цвет её горла, чем то, как забавно она болтает ножками на высокой кушетке, с любопытством рассматривает непонятные ей плакаты, слова на которых для неё не больше китайских иероглифов, очаровательно хлюпает маленьким носом-кнопкой оттого, что простыла на днях. То ли его профессия не обязывала верить в чудеса, то ли сердце, но Айви была для него чудом лишь на словах. На самом же деле он видел в ней лишь результат своей блестящей работы, проделанной за столько лет. Той самой неизвестной в формуле, которую он пытался решить долгие месяцы. Всего лишь одним из полумиллиона чуд, что появляются на свет в мире каждый день.

У случайных прохожих и малознакомых людей эта фраза выходила такой простой и естественной, настоящей, а не заученной наизусть.

Но слаще всего это звучало у Рика.

– Она просто чудо, – заворожённо сказал он, когда впервые взял ворочающийся свёрток из рук медсестры в палате родильного отделения Хейвен Мемориал.

Прежде чем осмелиться хотя бы дотронуться до нашей дочери, Рик десять минут нависал надо мной, заслоняя взъерошенным вихром густых волос больничные лампы. Рассматривал крошечный плод нашей любви и совместных молитв, не веря ни глазам, ни ушам, ни собственному рассудку. Посторонние в палате перестали для него что-либо значить. Снующие взад-вперёд медсёстры, шумные соседи по палатам и даже его родители, что завалились ко мне в белых халатах, бахилах и сдержанных физиономиях. Если бы не все они, Рик бы не стесняясь позволил набежавшей слезе сползти по щеке, а может, и не одной. Но он сдерживал их в себе, отчего его тёмные, шоколадные глаза блестели и рябили, как воды реки, обеспокоенные ветром. А когда он осмелился взять Айви, уже никогда её не выпускал. И больше не стеснялся слёз.

– Она просто чудо, – прошептал он, впервые после выписки из больницы уложив дочь в кроватку с розовым одеяльцем и уже полчаса наблюдая за её мирным сопением дневного сна.

Если бы я не вытащила его из детской, он бы так и стоял верным стражем над Айви, заслоняя её от всего мира, ведь пока что он казался слишком большим для такой малютки. Но для отцов ничего не меняется. Даже когда Айви станет чуть старше, а мир вокруг немного сузится, потеряет свой масштаб и обнищает в габаритах, Рик всё так же будет стоять и защищать её своими уже не столь широкими плечами, что успеют усохнуть и пригнуться к земле.

– Она просто чудо, – с любовью повторял Рик столько раз, что я перестала считать.

Когда Айви впервые улыбнулась и когда улыбалась потом в сотый раз. Когда сделала первый шаг и когда делала потом миллион шагов. Когда впервые назвала его «папа» и потом бесконечно звала «папой».

За эти три года я слышала эту фразу чаще, чем торнадо наведывался в Техас, чем выходили серии «Путеводного света»2, чем мама Рика меняла причёску. Но ни разу не засомневалась в услышанном, ведь сама думала точно так же.

Я полюбила Айви в тот момент, когда она была всего двумя полосками на тесте, чёрно-белой горошинкой на мониторе кабинета УЗИ, округлостью живота, что натягивала все кофты и вырывала пуговицы из кардиганов.

Айви Роуз Беннет появилась на свет в половине десятого утра в самый банальный четверг и превратила его в волшебство, памятный день на календаре, который всегда обведён красным и трижды подчёркнут. Схватки выстреливали зарядами боли и счастья, разлетаясь во мне фейерверками, которые никто не видел. Я так хваталась за мягкую ладонь Рика, что он морщился от боли, но даже не пытался соперничать со мной в болевых ощущениях и молча терпел, смиренно предлагая мне руку на отсечение.

Каждый адский спазм был моей расплатой. Каждый убийственный толчок – платежом по просроченным счетам. Каждая мучительная судорога – погашением задолженности. Моей мамы не было рядом, чтобы предупредить о том, как же это больно – дарить новую жизнь. Но даже если бы я узнала об этом заранее, я бы не променяла то мгновение мук ни на одну минуту покоя и безмятежности. Айви – моя боль, мои слёзы, моя плоть и кровь, моя мечта, ради которой я растёрла колени, стоя перед распахнутым окном, думая, что только так мои молитвы долетят по назначению.

– Она просто чудо, – сказал доктор Миллиган, трогая меня за плечо безжизненной рукой в латексе, и тут же вышел, оставляя все побочные эффекты чуда и грязную работу медсёстрам.

– Она просто чудо, – с теплотой проворковала медсестра Мэйбл, и я ей верила. Она-то уж могла перевидать миллион чудес, но так и не утратила умения радоваться им сполна.

Да, она просто чудо, подумала я, обнимая крупицу нашей с Риком любви, завёрнутую в пелёнки. И я думала так каждый день этих трёх лет, наблюдая, как это чудо только растёт и сияет ещё ярче.

– Она просто чудо, – влюблённо улыбнулся прохожий, глядя, как Айви елозит у Рика на руках. Фотографироваться ей хотелось не так сильно, как шлёпать по лужам в новых резиновых сапожках. Но после обещания купить сладкой ваты, она смирилась со своей участью и замерла ради совместного семейного фото, такого редкого в альбомах, что я собирала на память.

Снимок вышел засвеченным – солнце стреляло в нас холостыми прямо из-за спин и отбрасывало блики на камеру. Зато в нём поселилось много жизни. Чтобы Айви улыбнулась на камеру, Рик пощекотал её за ушком, отчего она тут же превратилась в юлу и норовила укатиться кубарем куда подальше. Айви замахала ручками, чуть не попав мне в глаз, а я пыталась увернуться от этого маленького Майка Тайсона. Чуть выскользнула из объятий Рика, отчего тот скорчился и выпучил глаза. Зато Айви хохотала так звонко и заливисто, что тот её смех до сих пор стоит у меня в ушах, как эхо, что растянулось на месяцы.