– Света, дорогая! Мы там разберемся, и я вернусь!

Входная дверь с шумом захлопнулась, оставив Светлану Матвеевну и ее сыновей в ужасающей тишине. В квартире царил разгром, словно ее ограбили. Разбросанные вещи и перевернутая мебель напоминали, что это не приснившийся кошмар, а страшная реальность.

«Куда бежать? У кого просить помощи?» – мысли хозяйки квартиры неслись галопом, а решений для навалившихся проблем не было. Женщине стало страшно за себя и детей. «Что теперь будет? Вдруг я больше не увижу мужа?» – думала она. Чтобы не напугать сыновей приступом отчаяния и паники, она зажала руками рот и беззвучно зарыдала.

Георгий и Кирилл поняли, что плохие люди ушли, вышли из своей комнаты и бросились к плачущей матери. Они обнимали ее, пытаясь утешить:

– Мама, все будет хорошо. Папу ведь отпустят?

– Конечно, это недоразумение, – стараясь усмирить истерику, твердила Светлана Матвеевна.

Так в благополучной советской семье Онисиных случилось горе, которого не ждали. Судьба круто развернулась по отношению к ним: Андрей Сергеевич Онисин, уважаемый и порядочный советский гражданин, муж, отец, стал одним из тех, кого в 1936 году посчитали врагом советского народа.

Его супруга пыталась собраться с мыслями, чтобы понять, как лучше действовать, куда писать, к кому обращаться, чтобы спасти мужа и честь семьи. Она все еще слепо верила в то, что произошла до ужаса глупая ошибка и что Андрея обязательно отпустят, ведь не может такого быть, чтобы преданного партии человека и послушного советского гражданина без причины лишили семьи, положения и всего остального. Она пойдет куда надо, она будет стучать во все двери и добиваться, и справедливость точно восторжествует. Светлана Матвеевна взяла в руки наручные часы мужа, которые он не успел надеть, посмотрела на его вещи в коридоре – плащ, висящий рядом с курткой – и снова зарыдала. Кирилл и Георгий сидели молча, уставившись на мать, испытывая одновременно тревогу, тоску по отцу и смятение. Им хотелось бежать вслед за воронком и объяснить людям в форме, что их папа ни в чем не виноват.

Тишина упала на квартиру Онисиных и, словно тяжелое ватное одеяло, все накрыла собой; лишь время от времени ее нарушали капли воды из крана в кухне: монотонно, громко и тяжело они отрывались и падали в раковину. Это падение заставляло ребят вздрагивать, а Светлану Матвеевну – прислушиваться и изредка поглядывать в дверной глазок. Женщина кружила по квартире, нервно водила рукой по лбу, терла его, покусывала пальцы. Братья невольно переставали делать вдохи и выдохи и замирали, когда материнские глаза то безумствовали, то потухали; Георгий и Кирилл, с бледными лицами, без привычных улыбок и переглядывания, были объяты смутными думами, но, несмотря на случившееся с их отцом, они поклялись сами себе никого и ничего не бояться.

С присущей ей суетливостью Светлана Матвеевна постаралась уложить сыновей спать, вероятно, решив, что так для них будет лучше. На вопросы о «милиционерах» она не отвечала, пропускала мимо ушей и без улыбки, но, разумеется, крепко обняв и поцеловав ребят, удалилась из комнаты.

Онисина хранила молчание даже на кухне. Порывистым движением поставила на электрическую плиту белый эмалированный чайник и упала за стол. На нее снова накатило отчаяние, ведь она начала замечать, как здесь тихо без любимого Андрюши. Рывком выключив плиту, не успев заварить себе чаю, она зарыдала и, утомленная слезами, уснула сидя на кухне.

Новый день, как и предыдущий, никакой радости не принес.

Доверие учеников музыкальной школы к Кириллу Онисину, мягко сказать, пошатнулось: его утренняя попытка поздороваться с ребятами увенчалась неудачей. Дети вдруг стали относиться к нему настороженно, а восьмилетний Геннадий Ушаков, перегородивший дорогу Кириллу, даже обозвал его предателем.

– Пошел вон! – крикнул задира. Его ноздри бешено и опасно раздувались, а грудь тяжело поднималась и опускалась.

– Генка, ты чего? – глаза Кирилла медленно заполнялись слезами. Затем он обратился к другим мальчишкам, стоявшим позади Гены: – Эй, ребята, вы что, обиделись на меня из-за грамоты? Злитесь, что я ее получил? Так это же обычный концерт!

– Ты – предатель! – крикнул кто-то из учеников музыкальной школы.

– Неправда! Никого я не предавал!

– Отец твой – предатель Родины! Мне папа вчера сказал, что все видел! Так что уходи, пока цел, так лучше будет!

– Не ври! Ничего твой папа не видел! Мой отец не предатель!

Но крики толпы заглушили оправдания Кирилла. Школьники все громче и громче скандировали обжигающее: «Предатель!»

Лицо Кирилла приняло обиженное выражение. Его затрясло.

– Замолчите! Хватит!

Но его выкрики не подавили слова неприязни школьников. Кто-то толкнул Кирилла в спину, и пока он оборачивался, чтобы посмотреть обидчику в глаза, последовал новый удар, затем еще один…

Кирилл упал на землю. Генка Ушаков, похоже, раззадоренный начавшейся дракой, незамедлительно шагнул к Онисину и начал избивать его ногами. Но Кирилл умудрился схватить обидчика за ноги и повалить его на землю.

Борьба Кирилла и Гены множила интерес зевак; кто-то из них подставил ногу вставшему и убегающему Онисину, так что тот снова больно рухнул на землю.

Тем временем Ушаков тоже поднялся и двинулся к Онисину. Кирилл сделался злым и серьезным – Генка-дурак давно мозолил ему глаза.

– Не подходи! – крикнул во весь голос Кирилл.

Заметив возле себя камень, он быстро его схватил и, не вставая, бросил в Гену, попав ему прямо в лоб. Ушаков ахнул и захныкал, схватившись за лоб рукой, присел. Сквозь пальцы побежденного просачивалась кровь. Генка всхлипывал, а толпа тут же улетучилась, увидев на школьном дворе директора.

Кириллу стало не по себе, очень не по себе, но он поднялся на ноги и уже стоял с высоко поднятой головой, со всей своей гордостью, приготовив самые правдивые объяснения.

Несколько мальчишек успели уведомить директора музыкальной школы Валентина Романовича Гончарова о конфликте ее учеников. Валентин Романович покинул свой кабинет и направился к ребятам. Приблизившись к ним, взглянул сначала на кислую физиономию Генки, а затем на горестное выражение лица Кирилла.

– В чем дело, Онисин?

Кирилл подавил в себе слезы и ответил:

– Он первый начал!

Зачинщик драки повернулся к директору и выпалил небрежным тоном:

– Ничего я не начинал. И вообще, отец Кирилла – предатель Родины! Мне вчера папа сказал, что его арестовали!

– Замолчи!

– Если твой папа предатель, то ты тоже предатель!

– Не смей говорить такие слова!

– Хороших людей в милицию не забирают!

Директор школы испуганно уставился на Ушакова, словно опасаясь, как бы тот не ляпнул чего лишнего, и сказал:

– Онисин, живо ко мне в кабинет. Мне нужно поговорить с тобой наедине.

Генка наигранно стонал; наклонившись вперед, он собирался встать. Его распирал интерес, насколько серьезно отразится на Кирилле драка на школьном дворе.

– Валентин Романович, можно я пойду? – жалобно спросил он. – У меня голова болит.

Выброшенный из своих странных раздумий Гончаров заметался мыслями в поисках ответа на вопрос «А что делать-то с этим сорвиголовой?», но, так ничего не придумав, просто кивнул.

В кабинете Валентин Романович не стал вдаваться в обсуждение поведения мальчишки, который стоял перед ним, повесив голову.

– Дверь почему не закрыл за собой?

Кирилл виновато вернулся к входной двери и плотно закрыл ее.

– Кирилл, я вынужден тебя отчислить. Сейчас соберешь свои вещи и пойдешь домой.

Онисин не спрашивал, почему и отчего его наказывают таким жестоким способом, лишь сказал подавленно:

– Не надо! Пожалуйста!

– Меньше всего меня интересует твое мнение, Онисин.

– Валентин Романович, пожалуйста!

Кирилл находился в опасном состоянии – он был близок к истерике.

Гончаров немного поколебался, а затем прикрыл окно.

– Проси не проси, но мне придется исключить тебя из школы, Кирилл. Не потому, что ты плохо учишься музыке, не потому что я тебя невзлюбил, а потому что ты нарушил правила. Ты сделал гадость. Думаю, ты об этом сам знаешь. Нельзя бить товарища.