— В городе объявлена большая охота? — вроде бы в шутку, но при этом вполне серьезно поинтересовался я.

— Я жив, значит, оснований для подобных мер нет, — чуть недовольно отозвался Ровнин. — Попадется — пообщаемся, но при этом палку перегибать не позволено не только вам, но и нам. Но я уже пустил по столице весть, что отдел не очень приветствует любые сделки и контракты, которые будут заключены с данной персоналией. Думаю, кто надо, меня услышал.

Да наверняка. Не все, разумеется, но многие. Вот только Голему, думаю, на это плевать, его цель — слеза Рода. И до тех пор, пока он ее не добудет или не убедится в том, что это невозможно в принципе, его не остановить. А после он просто смоется из Москвы на какое-то время, как обычно и происходит. Потому, собственно, и жив до сих пор.

— А если вдруг выйдет, что наши дорожки пересекутся? — вкрадчиво уточнил я. — Сильно и критично, так, что после останется только один. И если это буду я, то много ли мне проблем прилетит в таком случае?

— Никаких, — кратко ответил Олег Георгиевич. — Причем речь идет и об обычном законе, не ночном. Слово.

— Ну и славно, — хохотнул я. — Рад, что вы разделяете мою точку зрения о паршивой овце в стаде.

— Сдается мне, у тебя есть какой-то джокер в рукаве, Чарушин. — По тону было понятно, что и мой собеседник ухмыльнулся. — Славно. Если Антонов мне крайне неприятен, то ты не самое большое из зол, с которыми меня сводила судьба. Более того — случись так, что на узкой дорожке останешься не ты, я расстроюсь. Да, и в качестве небольшого подарка. — Самвел нынче ночью, по слухам, был чем-то крепко расстроен, и среди бранных слов то и дело мелькало твое имя. Дескать, подобное далее терпеть нельзя, и тоже упоминал про паршивую овцу. Сдается мне, он очень тебя не любит, настолько, что собирается пустить в ход клыки. А мне, как лицу, поставленному следить за законом в городе, подобное не по нраву. Так что если вдруг этот несдержанный тип попробует свои угрозы исполнить, то мои коллеги всегда готовы прийти тебе на помощь. В данной ситуации ты, Максим, имеешь право на защиту.

А вот это серьезный шаг навстречу, ничего не скажешь. Ясно, что продиктованный личными интересами, но тем не менее.

— Благодарю, Олег Георгиевич. Понимаю, что у вас и без меня хлопот хватает, потому попробую решить данный вопрос сам, но если станет туго, то непременно обращусь за помощью. Но точно не сегодня и не завтра, ибо других дел полно.

— И давай без лишней скромности, — посоветовал глава отдела. — Тут она ни к чему. Слишком зарвался этот тип, решил, что синюю птицу за хвост поймал. А это вовсе и не она, а обычная ворона, которые над кладбищами десятками кружат. И это не только мое мнение, но и его собратьев по виду. Ты не хуже моего знаешь, что среди глав московских семей идиотов и трусов сроду не водилось, последние в начале века пеплом стали. Хм. И мы опять выходим на все ту же паршивую овцу. Прямо проклятие какое-то!

Все, Самвелу при любых раскладах кранты, его свои же уже списали со счетов. Ну и славно. Главное — успеть расспросить про Аркашу до того, как он перестанет быть. Значит, нынче ночью мы точно идем к господину Саркисяну в гости.

Но прежде, чем я порадую этой новостью своего нового напарника, надо сделать еще один важный звонок. Мысль о нем мне пришла в голову вчера, когда я в офис ехал. Ясно, что ночные гениальные идеи наутро почти всегда или бредом кажутся, или просто исчезают в никуда, но эта в голове осталась, значит, имеет право на существование.

Ну и еще я просто не хочу наживать на свою голову дополнительную проблему. Да, Верховина никто не любит, из московских старых колдунов он самый вредный, ворчливый и мстительный, но в России есть одна очень хорошая и давняя традиция — мертвых мы любим куда сильнее, чем живых. И каким бы отвратным типом человек не был при жизни, после его смерти сразу находятся те, кто отыскивает в его прошлом, которое зачастую чернее сажи, бело-непорочные страницы. А от этого два шага вприпрыжку до предъявления счетов друзьями и близкими покойного тем, кто помог ему белый свет покинуть.

И у меня нет ни малейшего желания, чтобы собратья по цеху, выяснив, что Матвей наконец загнулся, причем без малейших усилий с их стороны, в мой офис приперлись дружною толпой. Просто с них станется. Порадуются смерти близкого своего, водки выпьют, а следом за тем припрутся с претензиями и рассказами о том, кому и что старый хрен Верховин должен остался. Мол — ты убил, ты и плати.

Потому я решил набрать Севастьяна, одного из самых вменяемых и самых опытных московских колдунов. Мы давно знакомы, я пару раз ему помогал в кое-каких вопросах, мы с ним даже на «ты» в последний раз перешли, значит, как минимум он сразу меня к лешему не пошлет.

— Максим? — прокашлял в трубку старик. — Не ждал, не ждал. Думал, Прокопа наберешь, с ним договариваться станешь. Он и постарше, и слово его поувесистее.

— Зато ты, Севастьян Акимыч, понять пытаешься не только то, чем предложенное выгодно, но и с какой стороны к тому или иному делу правда крепится. Да и Прокоп твой лет как десять все слова, кроме «нет» и «не надо нам», забыл. Патриархи все такие, что у вас, что у волкодлаков, что у ведьмаков — хрен договоришься даже о том, что им самим нужно. Без обид, но ведьмы в вопросах взаимной выгоды куда более открыты для общения. Коммуникабельнее они.

— Есть такая беда, — вздохнул колдун. — Ладно, говори. Только покороче, у меня по распорядку дня прогулка, а ее я всегда в тишине совершаю. Для нервной системы эдак полезнее. Но сразу предупрежу — мне предмет твоих изысканий известен. Что сопишь? Вся Москва в курсе, что ты за ней месяц как гоняешься. Так вот — слеза Рода что мне, что кому из собратьев по ремеслу без надобности, потому гоняться за ней никто не подумает. Такие вещицы ни удачи, ни добра, ни достатка не приносят, особенно нашему брату. Проверено поколениями.

— Ой ли? — добавив в голос лукавства, ответил я. — У меня другая информация, причем из первых рук. Не все твои коллеги того же мнения, Акимыч, уж не обессудь.

— А ну-ка? — заинтересовался колдун. — Излагай.

— Лучше лично, — предложил я. — Телефон — штука хорошая, но иные вещи лучше глаза в глаза проговаривать. Давай встретимся часика через два. Ты погуляешь, передохнешь, а там и пообедаем в ресторанчике, что от тебя неподалеку. Окрошка, пюрешка со щучьими котлетками, пирожки с печенью — все как ты любишь. Я угощаю.

— Можно, — согласился Севастьян. — Пенсия у меня невелика, чего лишний раз не похарчеваться за твой счет?

Прибедняется, старый хрыч. Наверняка у него по Подмосковью десятка два захоронок имеется, в которых, поди, еще николаевские золотые червонцы лежат. Почему-то все колдуны из старых обожают сберегать добро на черный день именно таким образом, доверяя его земле или дуплу какого-нибудь древнего дуба. Традиция у них такая, что ли? А еще иногда их на свою голову выкапывают кладоискатели-любители с металлоискателями, которых нынче развелось без счета, не подозревающие даже, что им теперь волосы на себе рвать следует, а не радоваться и в ладоши хлопать. Добра от такой находки точно не будет, это все равно что гюрзу среднеазиатскую в дом приволочь и отпустить, перенеся через порог. Рано или поздно она ужалит, можно не сомневаться. Хворь лютая, неудачи во всех областях жизни, пожар — список напастей ох как велик. А уже если владелец найденного сокровища прознает, кто именно на него руку наложил, то и вовсе можно сразу себе гроб заказывать.

Осуждаю ли я это? Нет. Никогда не стоит прибирать к рукам добро, которое тебе не принадлежит. Не ты его в землю клал, не тебе и вынимать. Одно дело — одиночные монеты, почерневший от времени серебряный перстень и тому подобная «копанина». Но захоронка с полусотней новеньких, точно только что вышедших из-под пресса червонцев?

Да и старые нательные кресты, которых в земле немало лежит, — вот зачем копатели их берут? У каждого из нас свой крест есть, его и нести следует. Зачем чужой поднимаешь? Откуда ты знаешь, что за доля тому, кто его обронил, суждена была? Что из нее тебе перепасть может? А ведь перепадет, тут сомнений нет. Ты крест поднял, а чужая судьба к нему прилагается, уж не сомневайся.