— Ты сказки Максиму рассказывай, — тяжело дыша, выдавил из себя Стрелецкий, прильнув плечом к столбу, который поддерживал подъездную крышу. — Он доверчивый до дури, может, поверит. А меня на такое не купишь. Как только я тебе приз отдам, тут мне и финиш.
Разное мне предъявляли в этой жизни, чего только не бывало, но вот доверчивость в вину инкриминируют впервые. Конкретно ему, например, я с самого начала не верил, с того момента, как впервые в кафе увидел. И сейчас тоже ни на грамм меня его охи-вздохи и разные «тяжко мне» не пронимают. Напротив, нервы, что туго натянутые струны, напряглись.
— Повторюсь: зря ты не рассматриваешь данный вариант, — заметил Баженов. — Сдохнуть быстро и просто так тебе убитый шаман не даст, и ты, похоже, про это уже в курсе. Гнить станешь, мясо шматками отваливаться начнет, глаза вытекут, а жизнь из тебя не уйдет. Руки на себя ты сроду не наложишь, знаешь, что после случится, из детей Ночи тебя никто тронуть не рискнет, чтобы, грешным делом, проклятие хоть краем не зацепить. И что делать станешь? Да ты смерть звать примешься, о ней мечтать, только хрен она тебя услышит. Не стоило с наследием старых богов связываться, да еще и кровью их кропить. Ох, не стоило!
— Пока артефакт у меня, надежда есть, — делая перерывы после каждого слова и массируя сердце рукой, пальцы которой не разбухли, как остальные части тела, а, напротив, похудели чуть ли не до скелетного состояния, произнес Стрелецкий. — А вот без него мне точно кранты.
Не жди я от него пакости, запросто бы пули в лоб схлопотал, а так они лишь над головой свистнули. Ну и еще хвори, конечно, свою роль сыграли, лишив Аркашу части той сноровки, которую он на Илеять-горе продемонстрировал.
Жалко только, что не всей, это упростило бы нам с Баженовым жизнь куда сильнее. Пули, которые Стрелецкий, предназначил ему, тоже прошли мимо, но вот в чем беда — пока мы демонстрировали чудеса эквилибристики, этот притвора скользнул в ночную тень, причем довольно шустро, без всяких «как же мне лихо». Я выстрелил ему вслед, и было собрался броситься вдогонку, но меня остановил Баженов, рявкнув:
— Вурдалачку держи!
И то верно — Ануш, поняв, что ее больше не прижимает к земле мое колено, успела подняться на ноги и собралась повторить достижение Аркаши, то есть улизнуть куда подальше от странных и непонятных нас. Причем с моим ножом!
— Куда? — глянув вслед Славе, который пулей помчался по темной улице, в два прыжка догнал я девку, которая что-то жалобно гнусавила себе под нос, сбил ее с ног и заволок под грибок на детской площадке, где темноты хватало на то, чтобы нас никто из окон не увидал. Драка и выстрелы наверняка мимо внимания местных жителей не прошли, не хватало только, чтобы кто-то из них снял видосик и после его в сеть выложил. — С нами пока побудешь. А еще ты мне очень понравилась. Никогда такой симпотной вурдалачки не видал, мамой клянусь! У меня прямо ретивое взыграло, аж в штанах потеснело. Вот как сейчас не выдержу, как прямо тут тебя разложу!
— Извращенец! — взвизгнула Ануш, зачем-то прикрывая руками грудь. — Я мертвая! Нельзя!
— И чего? — Я подмигнул ей, а после нарочито медленно облизал губы. — У тебя там как-то по-другому все устроено? Уверен — так же, как у живых. И в каком законе написано, что наемники не могут мертвячек кровососущих как следует…
— Смылся, паскуда, — подошел к нам Баженов. — Досадно. И все эти уроды, мать их так! Так бы мы его на выходе из квартиры прихватили, хрен бы он чего успел учудить. А так и Аркашка ушел, и мы чуть по пуле не получили.
И он со всего маха пнул заскулившую вурдалачку ногой в бок.
— Но ниточка осталась. — Я присел на лавочку, которая оборкой окружала столб, на котором крепилась крыша-грибок, и почесал Ануш за ухом, после чего она окончательно опешила. Думаю, с ней и при жизни никто ничего подобного не проделывал, а уж после смерти тем более. — Одна и тоненькая, но все же. Эти дуроломы ничего не знают, что понятно, а вот старина Самвел — другое дело. Они же как-то договаривались? Да и нет у нашего приятеля другой поддержки, как мне кажется. Плюс мне известен подход господина Саркисяна к подобным темам, он всегда пытается узнать больше, чем следует. А ну как пригодится? Вот только вряд ли мы до него вдвоем запросто доберемся, даже с учетом того, как ты лихо это племя шинкуешь. Кстати, чем ты их так? Я тоже такие клинки хочу.
— Да не вопрос, — усмехнулся Слава. — Как в Нави окажешься, загляни в курган, где славный богатырь Вольга Святославович покой обрел, сразись с тремя стражами, что стерегут его вечный сон, а после достань пяток серебряных стрел из колчана, висящего на правой стене. Там не промахнешься, он слева от меча расположен. Четыре пойдут на вот такие же клинки, а пятую я заберу себе как оплату за контакты кузнеца, который сможет тебе их выковать. Но договариваться с ним станешь сам, я второй раз с этой бородатой рожей общаться не желаю. Сам, знаешь ли, грубиян, но так что-то с чем-то. И вообще — нашел время! Валить надо отсюда, пока нас полиция не прихватила.
Врет? Или нет? Неужто правда он в Нави побывал и обратно вернулся, да еще с таким кушем в руках? Если да, то нам точно есть о чем пообщаться при случае.
— Ну да. — Я глянул на окна квартиры Паушши, в которых так и горел свет, а после вынул из спины Ануш нож. Куда ей теперь бежать-то. — Как думаешь, он его того?
— Наверняка, — без тени сомнения заявил Баженов. — Как только смекнул, что ничего товарищ не умеет и просто за каким-то лешим волынку тянет, тут же в расход вывел. И как свидетеля, и как причину несбывшихся надежд. Плюс он на него время потратил, а с ним у Аркаши серьезные проблемы. Ты его видел? Дня два-три максимум, потом все, активность сойдет на нет, тут и ему кранты. Вот только тогда наши поиски, увы, тоже можно сворачивать, ибо иголку в стоге сена только в сказках находят. То место, где он в хрипах, смраде и слизи будет долго-долго помирать, нам ввек не сыскать. Если только по случайности, но тут процент удачи настолько мизерен, что его можно даже в расчет не брать.
В принципе так и есть. Хрен его знает, где именно Стрелецкий окажется тогда, когда его окончательно скрючит проклятие. Может, в квартире, может, в частном доме или вообще где-нибудь в трубах теплотрассы. И поди его найди. Город огромен, пригороды не меньше. Ясно, что рано или поздно тело обнаружат, но и тут есть свои нюансы. Когда, кто, как? Будут ли при нем документы? Хорошо, если да, а коли нет? И отправится он под грифом «неопознанный труп» в общую могилу с такими же бедолагами. А уж если он еще и слезу перед этим куда-то заныкает, то вообще пиши пропало.
Хотя, конечно, есть варианты того, как и с мертвецом пообщаться, но здесь хлопот еще больше. Впрочем, Баженов полон сюрпризов, может, он, например, с господином Смолиным, что с покойниками коммуницирует не хуже, чем с живыми, на короткой ноге?
— Тогда надо туда идти, — я мотнул подбородком в сторону дома. — Лучше самим обнаружить тело горемыки-шамана и первыми кому надо о том сообщить, чем после нас с тобой московская полиция начнет искать. Рубль за сто мы как-то да засветились, и добро, если пойдем в качестве свидетелей. Отбояриться отбояримся, предъявить, по сути, нам нечего, но нервы помотают. И — время. Его очень жалко.
— Не самим, а самому, — поправил меня напарник. — Нет, мыслишь верно, и кому звонить собрался, я сообразил. Крайне разумное решение, наверняка тебя Ровнин из-под удара выведет, это в его интересах. Счет, правда, после непременно предъявит, но тут уж ничего не поделаешь. Вот только мне с ним встречаться радости никакой нет, уж извини. Более того, очень тебя прошу: даже не упоминай о том, что мы знакомы. Причины объяснять не стану, они тебе ни к чему, просто выполни мою скромную просьбу. Уговор?
— Да не вопрос, — кивнул я. — Как скажешь.
— А ты, погляжу, уши греешь? — Баженов склонился над вурдалачкой, которая в самом деле с большим интересом слушала нашу беседу, и цепко схватил ее пальцами правой руки за подбородок. — Интересно тебе, да? Запоминаешь каждое слово, вижу. Думаешь, расскажешь услышанное своему старшему, то он тебя за сегодняшний провал ругать не станет, да еще и отметит как? Зря. До беседы с ним еще дожить надо, моя хорошая, что не так и просто. А знаешь почему? Потому что сначала ты меня должна убедить в том, что от тебя польза есть.
