«Артист», – беззлобно подумала она, и, заметив, что мужчина допил последний глоток, собиралась взять у него стакан. Однако он ещё на мгновение задержал его в руке, ложечкой вынимая дольку лимона и засунув её в рот, не поморщившись разжевал и проглотил её.

– Самое вкусное! – возвестил он, вытирая губы белым носовым платком, выуженным из того же внутреннего кармана, откуда до этого являлись на свет блокнот и авторучка. Нэнси не удержалась от улыбки.

После этого долгое время пока они ехали, оба молчали и наблюдали за тем, как тяжелые хлопья снега кружатся и падают на дорогу, покрывая все вокруг тяжелым ковром и напоминая путникам о Рождестве.

Мужчина вскоре согрелся и совсем расслабился. Довольная улыбка на миг скользнула по его лицу, он откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза. Впервые за долгое время почувствовав себя в безопасности, он наслаждался теплом, которое окутало его снаружи и внутри.

Прежнее хорошее расположение духа понемногу возвращалось к нему, и в блаженстве настоящего и прекрасного момента он глубоко удовлетворенно вздохнул. Нэнси украдкой кинула на него взгляд и заметила, что он начал клевать носом, силясь оставаться бодрым. Его голова тихонько опускалась, и глаза закрывались, но через секунду он встряхивал головой и сильно моргал. Эти действия вызвали очередную улыбку на лице Нэнси.

– Как вас зовут? – неожиданно спросила она спустя некоторое время.

– Бернард Миллер, – ответил он, очаровательно улыбнувшись и повернувшись к девушке всем телом, видимо, надеясь на знакомство. – А вас?

– Нэнси Ланстер, – ответила она, как будто бы не слишком охотно, и снова перевела свой взгляд на дорогу.

– Приятно познакомиться, – Бернард смутился и искоса посмотрел на спутницу, отмечая, как красив ее профиль, освещенный одинокими фонарями, встречающимися через каждые триста метров возле дороги.

Нэнси ничего не ответила. В отличие от него, она вовсе не собиралась продолжать знакомство и поддерживать разговор. Она даже не знала наверняка, зачем спросила его имя. Ей просто вдруг очень захотелось узнать, как его зовут.

Добрую часть дороги она мысленно примеряла к нему разные имена, тем самым распаляя свое любопытство.

«Бернард», – мысленно повторила она после его ответа и снова взглянула на мужчину. – «Ему идет».

Она опять вернула свой взгляд к заснеженной дороге и оставшуюся ее часть больше не отвлекалась на разговоры.

– Где вас оставить? – спросила Нэнси, не поворачивая голову к спутнику, когда они въехали в покосившиеся, но крепкие стальные ворота поселения.

– Оставьте меня на вокзале, – ответил он, словно очнувшись от сна. – Оттуда я доберусь до дяди сам.

– Вы уверены, что не хотите, чтобы я довезла вас прямо до него?

– Не хочу вас больше задерживать, – лицо Бернарда выражало смущение. Он больше не был тем отчаявшимся наглым мужчиной, кидавшим ей обвинения в бессердечии. Он был даже слишком непривычно задумчив и молчалив. Нэнси невольно подумала, какой же он настоящий в своей обычной жизни.

В ответ на его слова о том, что он не хочет её больше задерживать, Нэнси тихо хмыкнула и пожала плечами. Она подъехала очень близко к массивному и мрачному каменному зданию вокзала.

Взглянув на пустые и темные, наглухо закрытые окна, она поежилась. Когда Бернард поблагодарил её, вышел из машины и, повернувшись еще раз, махнул ей рукой, она с теплотой улыбнулась ему и махнула рукой в ответ.

«Если бы этот мужчина знал, как я сейчас тревожусь о его судьбе, то был бы удивлен, учитывая то, что он сказал ранее о моем отношении к мужчинам,» – с грустной усмешкой подумала она.

Подождав, пока его фигура скроется за дубовой скрипучей дверью, Нэнси вздохнула и развернулась на дорогу, ведущую к ее дому. Отъезжая от вокзала, она с удивлением отметила, что с уходом незнакомца ее машина резко стала холодной и опустевшей.

«Милая девушка», – подумал Бернард, входя в фойе пустого вокзала и пройдя чуть дальше, уселся в одно из обитых кожей кресел. Он внимательно осмотрел помещение, его взгляд упал на перрон, который был виден сквозь окна, там, где мороз не тронул их узорами: тот был скрыт от небесных осадков аркообразной крышей в древнегреческом стиле и вымощен неровными плитами, которые кое-где потрескались от древности.

Бернард вспомнил, что когда-то, будучи девятилетним мальчиком, уезжал с родными именно с этого перрона, но помнил это лишь в общих чертах, только отдельные моменты запечатлелись в его памяти. Например, старинный фонарь, который разжигал тогда старый фонарщик, напоминающий Санта Клауса, и как этот фонарщик подмигнул ему, заметив, что он с открытым ртом наблюдает за его действиями.

Сейчас этот фонарь, по-видимому, вовсе не использовался. Он был единственным, который не освещал перрон своим светом, несмотря на свою завораживающую сказочную красоту. Мысли Бернарда внезапно прервала судорога в ноге. Он нагнулся и начал растирать страдающую конечность, ощущая, что брючина полностью заледенела.

После того, как мышца ноги перестала болезненно выворачиваться, он выпрямился и слегка поерзал на кресле, наконец, приняв удобную позицию. Он решил не возвращаться к тщетным воспоминаниям о днях минувших, а тщательно обдумать, как ему быть дальше.

Внезапно осознав, что самое сложное уже позади, мужчина вздохнул с облегчением: он наконец-то добрался до поселения! Бывало, Бернарду казалось, что он не доберётся до поселения живым: в дороге его мучили голод и жажда, он мерз в одних местах, а в других мучился от жаркого полуденного солнца (в особенности в самом начале пути). Кроме того, как уже упоминалось ранее, на него напали грабители! Впервые в жизни он путешествовал так далеко и совершенно один, при том что у него было немного денег, и те, к концу пути у него забрали силой…

Его мысли плавно перетекли в воспоминания о последних двух днях. Это были нелегкие дни: он шел пешком очень долго и много, а ел и пил очень редко и мало. При воспоминании о еде в животе у него заурчало. Последний раз он ел вчера вечером, и теперь организм требовал подкрепления. На миг ему даже показалось, что он готов начать рыться в отходах в поисках хотя бы чего-нибудь съедобного, но врожденная брезгливость и чувство собственного достоинства не позволили ему перейти от желаний к действиям. Чай, которым его угостила прекрасная незнакомка, до сего момента приятно согревал внутренности и даже создавал иллюзию сытости, но с каждой минутой все хуже с этим справлялся.

В какой-то момент Бернард даже подумал было о том, чтобы отправиться к дяде Чарли прямо сейчас – ведь он бы накормил своего племянника и уложил спать в нормальную кровать, в этом мужчина не сомневался. Здесь же он сможет спать только сидя в кресле (кроме ряда подобных кресел, здесь был только холодный каменный пол). Но аргумент в пользу того, чтобы остаться, был весомым – Бернарду не хотелось покидать относительно нагретое место ради того, чтобы снова идти пешком неизвестно сколько. После тщательного размышления и взвешивания всех «за» и «против», он все же принял решение остаться на вокзале до утра, до того момента, когда солнце коснется первыми лучами самые верхушки деревьев и крыши.

С тех пор, как семья Миллер переехала в столицу и вскоре отправилась за море в другую страну, он больше не имел возможности видеться с дядей и лишь иногда писал ему письма. Когда он стал старше и занят учебой, а затем работой на фабрике, они потеряли связь друг с другом. Лишь иногда, в гостях у родителей, они заговаривали о дяде Чарли и обменивались новостями о нем. Несмотря на то, что их общение свелось к нулю, в памяти Бернарда то и дело мелькали дни его детства, когда дядя был одним из главных людей в его жизни: его учителем, другом и советчиком. Как же это было давно!

Тогда он был еще совсем юным, наивным мальчуганом, очень мало напоминающим себя сейчас, и осознание этого существенно волновало мужчину перед предстоящей встречей. Интенсивно размышляя о том, как она может произойти, он не заметил, как погрузился в сон, а погода за окнами все свирепела: ветер буйствовал и бился в стекла, заставляя мужчину вздрагивать во сне.