– Вернусь сразу после рассвета, – пообещала я. – Не пытайтесь уходить. Вам ещё нужны перевязки. И… вот, вода с тростником. Постарайтесь попить.

Я поднесла кружку к печи и аккуратно поставила её между стенкой и несколькими слоями дырявых одеял.

В ответ мне раздавалось лишь тяжёлое сопение.

– Где тебя носило?! – возмущалась мачеха, когда я почти бесшумно вошла в дом. Она не спала, хотя обычно её храп был слышен, чуть только садилось солнце.

– Собирала травы, матушка, – покорно ответила я и показала полную сумку. – Синецвет распустился, если его не собрать сейчас…

– Да, да! – перебила меня мачеха, кутаясь в шаль от вечерней прохлады. – А кто корову будет доить? Грядки полоть, рассаду высаживать? Коли весну пропустим, нечем будет зимовать!

– Я всё сделаю, матушка. Никак нельзя было сегодня синецвет упустить.

– Да как ты вообще выдумала, что людей лечить можешь! Кто тебе мысль такую в головёнку твою пустую посадил? Ох, получишь у меня!

Она пригрозила мне кулаком, и я опустила голову, выражая полную покорность. Угрозы её не были пустым звуком. С тех пор, как отца арестовали и приговорили, она часто срывалась на мне, взяв в руки розгу или пастуший кнут, поэтому я старалась не злить её. И как только она велела мне идти в сарай, положила сумку с травами на полати, схватила чистое ведро и побежала к корове Ночке, старушке в яблоках. Мой отец купил её задолго до того, как женился второй раз, когда в нашем доме ещё был достаток. И хотя мне не хватало почившей матушки, Ночка, ещё телёнком, заняла всё моё время и внимание. Она выросла у меня на глазах, у меня в руках, и до сих пор продолжала кормить и меня, и мачеху.

– Как ты, Ночка? – спросила я, ласково поглаживая её голову. – Скучала без меня? Так и не даёшь Велене к себе прикасаться?

Велена хоть и была мне мачехой, но требовала, чтобы я называла её матушкой, ведь именно так просил называть её отец. Она очень любила его. И меня, казалось, любила, до тех пор, как его не стало. И хотя прошёл уже почти год, лучше не стало. Она всё больше кричала, злилась и нагружала меня работой по хозяйству.

Единственный способ уйти от порки и ругательств, который у меня был, – это выйти замуж. Но меня все стороной обходили. Ещё бы. Ведь я была дочерью казнённого повстанца. И всегда шла на помощь старым папиным друзьям, помогая им не только пищей, деньгами и одеждой, но порой излечивала от страшных ран и болезней.

Велена в своё время была такой же. Глядя на неё, я училась состраданию и самоотверженности. Но ничто не вечно под нашим ясным солнцем.

– Мне сегодня приснился странный сон, – говорила я, пока доила Ночку. – Будто встретился мне в лесу странный человек. Не просто человек, а дракон.

Последние слова я произнесла тихо. Мало ли кто что мог услышать. Даже в собственном доме могут оказаться чужие уши.

– Он был сильно ранен, Ночка. Едва жив. И я стала ухаживать за ним, лечить его… и, знаешь, он не испепелил меня взглядом, хотя Полошка говорил, что если разозлить дракона, то сгоришь на месте.

Корова не отвечала. Хотя если бы она ответила, то, возможно, я бы поняла, что всё это действительно было просто сном. Может быть, так было бы проще.

– Он был такой красивый, – продолжила я задумчиво. – Не то что наши мужики. Было в нём что-то такое, мужественное, наверное. Что только не увидишь во сне, правда?

И всё же, часть меня хотела, чтобы встреча в лесу оказалась явью. Та часть, которая ещё верила в сказки. В девичьих кругах всё ещё рассказывали друг другу старинные истории о том, как драконы пленяли девиц, а потом влюблялись в них и женились, и жили они потом долго и счастливо.

Какая глупость. Но долгие годы я втайне мечтала о том, чтобы однажды каменное сердце дракона дрогнуло и вновь стало живым, исцелённое моей любовью.

– Так не бывает, – вздохнула я, отвечая собственным мыслям и понесла молоко в дом, чтобы прокипятить его и разлить по кадкам, оставив стынуть в холодном погребе.

Той ночью я едва ли могла спать. Встала с первыми петухами, ещё затемно, чтобы взбить из свежего молока масло и разложить его шариками в рассоле. Утром Велена продаст его соседям за хлеб и колбасу, а то может и ещё чего сможет выторговать.

Как только начало светать, я прополола грядку с морковью и побежала в лес, стараясь не попадаться никому на глаза. Там немного поплутала, путая следы, и вышла, наконец, к покосившемуся домику.

Чуть вставшее солнце бледными лучами падало на полянку сквозь молодую листву. Птицы заливались первыми песнями. Промозглый ветер выдувал мою старенькую шаль.

Я замерла, прислушиваясь. Кроме звуков природы, ничего не было слышно, и всё же я не решалась войти в дом. Даже при том, что амулет я оставила дома, дракон оставался страшным и опасным существом для простой деревенской девушки вроде меня.

“Опять где-то шарошилась! – кричала мачеха, когда я задерживалась в лесу. – Небось по мужикам ходила да юбку задирала?! В подоле принесёшь – на порог не пущу!”

Она кричала зря. Я всегда была осторожной.

До встречи с этим драконом. И тогда мне не было известно, как сильно эта встреча изменит мою жизнь.

В доме послышался скрип старой половицы. Неужели дракон смог встать? Или в доме кто-то другой? Стараясь унять забившееся в груди сердце, я тихо нырнула в лес и, обогнув домик, пригнувшись, подошла к окну.

– Я тебя чувствую, – прозвучал низкий, суровый голос ещё до того, как я успела выглянуть из-под нижнего края окна. – Ходишь тихо, но недостаточно.

Я всё-таки заглянула в окно. Всё тот же чужак сидел на краю кровати и медленно натягивал на себя штаны моего отца. Я нарочно выбрала самые длинные и широкие, с длинной шнуровкой на поясе. Хотя они оказались дракону маловаты в длину, штаны без проблем сели на него, оставив моему взгляду только грязные ноги. Дракон уже был босым, когда я его нашла, но подходящей обуви на него у меня точно не нашлось бы.

– Вам лучше, – заметила я, выпрямляясь.

Он осклабился, изображая подобие улыбки.

– Здоров, как дракон.

Мой взгляд скользнул по его груди. Бинты, которыми я перевязала раны, насквозь пропитались кровью. Дышал он ещё тяжело, а на лбу проступил пот, несмотря на то, что утро было довольно прохладным.

Мне пришлось пригнуться, чтобы войти в дом, и первым делом я потрогала печь. Она была ещё тёплой. Должно быть, он сам подтапливал её ночью, расшевелил раны, и оттого они дали столько крови. Затем подошла к чужаку и попыталась прикоснуться к его лбу, но он отшатнулся.

– У вас лихорадка, – заметила я.

– Само пройдёт, – мрачно ответил мужчина и лёг спиной на кровать, закинув одну руку за голову.

– Ночью вас знобило, – уверенно произнесла я, села рядом с ним на краешек и открыла свою сумку, в которой сегодня вместо трав были ножницы, хлеб и сыр. – Поэтому вы встали и затопили печь, чтобы хоть как-то согреться. А когда лихорадка стала отступать, вы начали потеть. Вам стало жарко. Тогда-то вы и решили одеться. Я права?

Дракон не ответил, упрямо глядя в потолок над собой. Я невольно засмотрелась на него, размышляя, сколько ему может быть лет. Он не казался молодым, его лица уже коснулось горе и тяготы, но кожа всё ещё была гладкой, лишь только между бровей пролегла короткая борозда.

Пользуясь тем, что он лежит, я подошла и, придерживая распущенные волосы, коснулась губами его лба. Той самой борозды, что, наверное, напоминала ему о тех ужасах, которые он успел повидать.

– Вы всё ещё горите, ваэ-дэн, – сказала я, возвращаясь к своей сумке. Дракон поджал губы и отвернулся, прикрыв глаза и всем своим видом демонстрируя, что ему было неприятно это прикосновение.

Его волосы, должно быть, ещё недавно были длинными и красивыми, но сейчас они представляли собой один сплошной колтун. Отвернувшись от меня, он неосторожно дал мне доступ к волосам. Стараясь не привлекать его внимание лишним шумом, я тихо вытащила из сумки ножницы, а потом одним быстрым движением щëлкнула ими, срезав часть волос.