Служанка сбросила на спинку стула платье и поставила туфли. Отнесла кувшин к туалетному столику и вернулась к молодой госпоже.

Размахивая курильницей под её носом, внесла ясность:

— От дурных мыслей. Хозяйка велели обойти весь дом, подымить в каждом углу.

— Не порти мой микроклимат, — отмахнулась Ника. Чихнула, разгоняя направленный на неё дымок. — Сходи, подыми у мужчин. Да побольше, погуще.

— Микро… что? — замедлила движения Хенни.

— Не мешай мне страдать, — приподнялась Ника на локте. — Ты уже сходила к госпоже... как её... всё время забываю… Шрай...

— Шрайнемакерс, — вздохнула Хенни. — Сходила. Скоро придёт. Вставайте. Мне велено вас красиво одеть и причесать.

— Для кого? — зевнула Ника, потягиваясь и замирая от боли в мышцах. — Или уже смотрины будут? — испугалась ни на шутку.

— Крайне важно, чтобы у госпожи Шрайнемакерс сложилось о вас благоприятное мнение, — нравоучительно пояснила Хенни, явно с чужих слов. — От этого будет зависеть многое, если не всё.

— То есть и здесь не все равны? — удивилась Ника. — Понравлюсь свахе — подсуетит красивого, молодого и богатого жениха, не понравлюсь — дорога в монастырь?

— Господь с вами, — пугливо перекрестилась служанка. — Зачем же сразу в монастырь?

Ника негодовала:

— Почему обязательно выдавать замуж меня? По старшинству я вообще последняя в списке стою. Первая в нашей очереди на выданье — госпожа Маргрит.

Перечисляла, загибая пальцы:

— Вдова, умница, красавица, хорошо готовит, с титулом, молодая душой. Пусть госпожа Шрай… как её там… подберёт для неё подходящего вдовца — этакого старичка-боровичка, у которого много денег и мало наследников. В Зволле есть такие?

— Кхм, — поперхнулась Хенни. — Хозяйка разве смогут родить дитя? Да и господин губернатор имеют на неё серьёзные виды.

— Кто? — теперь поперхнулась Ника. — Господин Хендрик ван Деккер? — заёрзала под одеялом, путаясь в сбившихся простынях.

— Будто вы не знаете, — ответила служанка. — Все знают.

— Не поняла, — возмутилась Ника.

Госпожа Маргрит в мужья дочери прочит старика, а сама собирается выйти замуж за нестарого, состоятельного мужчину при титуле и высокой должности? Где справедливость?! Понятно, для кого она старалась на том званом обеде.

Охая, Ника сползла с кровати.

— И давно это у них? — схватившись за спинку стула, стала делать упражнения с приседаниями и поворотом туловища. Клин клином вышибают.

— Уже несколько лет. Неужели не знали? — поняв, что сболтнула лишнее, Хенни преувеличенно старательно принялась перестилать постель. — Не могу найти вашу накидку. Куда вы её положили?

Ника вспомнила, что накидку обещал принести Алан Матфейсен, когда пойдёт со службы. А если не принесёт? Поспешила сменить тему разговора:

— Как твоя ловушка со шваброй? Сработала? Корнелис попался?

— Не попался, — вздохнула служанка. — Наверное, видел, как я швабру на ступенях пристраивала. Такой противный, фу, — сморщила она нос. — Скорее бы уехал.

— Это нам придётся съехать, — заметила Ника. — А они останутся.

Хенни затягивала шнуровку на корсете госпожи:

— Так где ваша накидка?

— Отстань, — буркнула Ника, прислушиваясь к боли в теле. — Не помню. Пока ты здесь приберёшься, я поищу в кухне. — Эй, полегче, душегубка! У меня и так всё болит!

— Простите, — Хенни отпустила шнуровку. — Вы вроде как поправились. И есть стали лучше.

— Рада, что ты за меня рада, — оскалилась Ника, рассматривая почти новое бархатное платье с кружевными белыми манжетами. — Госпожа Маргрит где?

— Читают Библию в комнате. Господин Питер ушли со своим слугой. Поутренничали и ушли. Наверное, к господину судье пошли, как грозились. Какие же они бессердечные и злые.

Ника хмыкнула: не одна она подслушивает. Только у Хенни подслушивание носит не случайный характер, а сродни хронической болезни. Скорее всего, Корнелис тоже страдает подобным недугом.

Слуги — уязвимое место господ. Они должны быть если не глухими, то обязательно немыми. И безграмотными. Только где таких взять?

— Ты на рынок одна ходила? — Ника щурилась от резких движений служанки, расчёсывавшей её волосы.

— Одна. Вы хотели пойти со мной?

— Я бы предупредила, — смотрела на лицо Руз в зеркале. Показалось, что оно стало красивее: щёчки округлились, порозовели, глаза блестели.

Хенни приподняла волосы молодой хозяйки, открыла лоб и закрепила пышный локон черепаховой заколкой.

Ника перебросила свободные концы на плечо, закрутила их тугим жгутом и отпустила, формируя живописный завиток — именно такая причёска была к лицу Руз. Зевнула и подошла к окну.

Погода стояла пасмурная, но тёплая. Хотелось иного — солнца, зелени, первых весенних цветов, ярких красок и радуги на всё небо.

— После обеда сходишь со мной в мыльную лавку? — спросила она, подходя к полке с парфюмерией, доставая духи с нотками жасмина.

— Если хозяйка скажут, то пойду.

Ника не сомневалась, что одобрения госпожи Маргрит не получит.

С лестницы она спускалась медленно и осторожно, будто на её голове стояла дорогущая фарфоровая китайская ваза эпохи династии Мин.

«Завтра будет легче», — утешала себя Ника. Сегодня придётся потерпеть. Ждать и терпеть ей не привыкать — стаж большой.

На кухне было тепло. На столе стояли заварочный чайник, сливовое варенье в вазочке, мёд, ещё тёплая огромная творожно-сырная запеканка с зеленью, от которой умопомрачительно пахло. Под салфеткой — свежие булочки, сыр, масло.

Ника достала голубую чашку, но налить чаю не успела. Услышав стук дверного молотка, замерла. Он показался непривычно тихим, культурным что ли. Такой не услышишь, находясь на втором этаже. Не расслышишь, если визита гостя не ждёшь.

«Алан или госпожа Сникерс?» — сердце Ники стучало громче дверного молотка.

«Пусть будет Алан», — взмолилась она и пошла открывать.

Улыбнулась, увидев на крыльце капитана ночного дозора. Есть Бог на свете!

Мужчина был в форме: подтянутый, бодрый, улыбчивый.

— Тебе, — сказал он и протянул ей небольшой горшочек с цветущей примулой.

— Первоцвет? — удивилась Ника, нюхая бледно-жёлтые соцветия с оранжевой сердцевиной, пахнувшие мёдом. — Откуда? В нашем саду только-только тюльпаны из земли пробиваются.

— Матушка любит цветы. Чтобы они раньше зацвели, высаживает их в горшки. У нас небольшая теплица.

— А ты, значит, коллекцию мамы проредил, — улыбнулась Ника.

— У матушки много. К тому же я спросил дозволения, — протянул ей свёрнутую накидку.

Ника не взяла. Открыла дверь шире:

— Заходи. Попьёшь со мной чаю?

Когда Алан замялся, взяла его за руку, повела в кухню:

— Идём, я ещё не завтракала. Составишь компанию. Расскажешь, как прошло ночное патрулирование, что видел, что слышал, сколько вы преступников обезвредили и сколько спасли неосмотрительных девиц вроде меня.

Они сидели в кухне, пили чай с запеканкой и разговаривали, как старые друзья после долгой разлуки.

Говорили о холодной затяжной весне, дожде и ветре, о мельницах, освоении новых земель и сложностях ночного патрулирования улиц.

Капитан рассказал о своей службе в торговом флоте в Антверпене и где успел побывать. Поведал о том, что полгода назад вернулся домой в связи с тяжёлой болезнью отца.

Чем болен отец, Ника спрашивать не стала. Захочет — расскажет сам.

Также избегали разговоров о смерти Якубуса и похоронах.

Смеялись над неудачной вылазкой Ники.

— Ты дошла до самого верха башни, — с удивлением сказал Алан, окидывая её восхищённым взглядом. — Никогда бы не сказал, что поднимешься так высоко. С виду ты такая… — замолчал.

— Какая? — снова улыбнулась Ника. Накручивала на палец длинную прядь волос. Кокетничала. Хотелось улыбаться во весь рот! — Слабая?

— Деликатного сложения, — опустил глаза мужчина, прокручивая на блюдце чашку с остатками чая.

— За что и поплатилась, — смеялась над собой. — Ноги-руки болят, накидку потеряла, пьяного звонаря испугалась. Удирала так, что чуть шею себе не свернула! Когда дверь плечом вышибала, шишек набила, — потёрла щёку в месте покраснения.