Хенни облизнула губы:

— Говорили новый хозяин. Тихо говорили, не всё расслышала. Да и этот, — она кивнула за свою спину, — Корнелис-шмарнелис… всё высматривает да вынюхивает, ходит сзади за мной, шагу ступить не даёт. Щиплется, — морщась, потёрла ягодицу. — В следующий раз огрею его сковородкой. Пусть…

— Короче, — Ника нетерпеливо передёрнула плечами.

— Съехать вам надо через месяц. Это если вы…

Ника перебила:

— Госпожа Маргрит содержание получит в случае моего отказа?

— Не знаю. Хозяйка после разговора велели постелить господину Питеру на её ложе и сами ушли наверх. Велели перенести её любимые подушки, — понизила голос до еле слышного шёпота.

— Когда он уедет, не знаешь?

— Будут дожидаться господина банкира.

Ника хмыкнула: мама и кузен надеются на согласие Руз. Им выгода, а ей… Интересно, как бы поступила Руз?

— Руз, иди сюда, — услышала она непривычно высокий голос Питера из гостиной.

В коридоре мелькнула тень его слуги. Подслушивал?

Кузен перекладывал бумаги в раскрытой папке.

— Сядь, — указал Нике на место напротив себя.

Она послушно села, чинно расправила складки на чёрном платье, поправила манжеты и сложила руки на коленях.

— Ты не кажешься мне глупой девицей и должна знать, что честь и благополучие семьи превыше всего, — начал Питер пафосно.

Ника смотрела сквозь него в мутные стёкла окна, наполовину закрытого ставнями. Не перечила, не протестовала. Слушала вполуха.

Вздыхала.

На неё оказывается моральное давление, проводится психологическая обработка, цель которой — заставить подчиниться требованиям госпожи Маргрит.

Питер пытается одержать победу там, где женщина потерпела неудачу: настойчиво взывает к совести кузины, обязывает пожертвовать собой ради блага семьи, мол, Руз не первая и не последняя, кто с честью исполнит свой долг.

Мужчина встал. Заложив руки за спину и чуть наклонившись вперёд, стал ходить по гостиной: от стола к камину и назад, снова от стола к камину… Его монотонный, приглушённый, то удалявшийся, то приближавшийся голос убаюкивал.

Ника отвлеклась, задавая себе в очередной раз вопрос: во имя чего или кого она должна пожертвовать собой? Жить в покое и достатке важно для кого? Кто заплатит за блага, какова их цена и кто останется в выигрыше?

— Благородный человек всегда и безоговорочно готов исполнить свой долг, — прорвался в её сознание приблизившийся голос кузена.

Ника подняла удивлённые глаза:

— Зачем вы вводите меня в заблуждение? Почему говорите о благородстве, высокой нравственности, душевной чистоте и умалчиваете о выгоде предложения господина Ван Ромпея? Разве не это является для вас первостепенным?

У Питера заблестели глаза.

— Является для нас, всех нас, — поправил он поучительно. — Безмерно рад, что ты поняла это, — вздохнул с видимым облегчением, собирая бумаги в папку. — Исключительная выгодность предложения делает его бесценным.

— А какой человек всегда и во всём ищет лишь выгоду? — потёрла Ника зудящий кончик носа. Либо ей предложат выпить бокал вина, либо дадут по носу.

— Что? — Питер сел, отклонился к спинке стула и положил ногу на ногу.

Из кухни послышался грохот. С тех пор, как там появился чужой человек в лице Корнелиса, кастрюли гремели чаще и громче.

— Руз, к чему твой вопрос? — прищурившись, спросил мужчина.

— Можете ответить? — сделала она наивные глаза. — Вопрос для меня крайне важный, но недостаточность жизненного опыта не позволяет мне ответить на него самостоятельно.

Питер расправил плечи, приосанился:

— Малый жизненный опыт не позволяет тебе видеть, что полезную выгоду в деле ищет не иначе как разумный и практичный человек.

— Угу, практичный, — сделала задумчивый вид Ника. Неспешно рассуждала: — Практичный человек в каждом деле ищет для себя выгоду, то есть ищет источник личных доходов, обогащения. Получается, им движут алчность и корысть. Он пользуется доброжелательностью окружающих, тем самым нанося им вред. Выходит, это плохой человек. Низкий и безнравственный, — сделала вывод.

Питер в раздумье потёр переносицу:

— Весьма опрометчиво с твоей стороны определить практичного человека как низкого. Руз, не пойму, к чему ты клонишь? — заёрзал он на сиденье.

— Увы, дорогой кузен, в брачном союзе с господином Ван Ромпеем я не вижу для себя никакой выгоды, — скромно улыбнулась она. — Хоть я и благородных кровей, но безоговорочно исполнить свой долг и пожертвовать собой ради благополучия других не готова. Как говорится, своя рубашка ближе к телу. Хенни! — позвала Ника, прислушиваясь к неразборчивому гудению недовольных голосов из кухни. — Подавай обед. И вина принеси.

На молчаливо и недовольно взиравшего на неё Питера не смотрела. Она дождётся приезда господина Ван Ромпея и поговорит с ним по душам. При любом раскладе к его возвращению у неё должен быть готов путь отхода.

Ника поднималась на второй этаж, размышляя, под каким убедительным предлогом можно ненадолго выйти из дома. Как назло, ничего подходящего на ум не приходило. В надежде, что во время разговора на нужную мысль её подтолкнёт сама госпожа Маргрит, она подошла к двери в комнату Якубуса и в нерешительности остановилась.

Сквозь неплотно закрытую створку слышались глухие рыдания — мама плакала. Судорожно всхлипывая и глотая окончания сбивчивых фраз, жаловалась покойным сыну и мужу на непослушание Руз. Просила у них совета.

Слёзы чужой матери тронули до глубины души.

Ника никогда не видела свою мать плачущей. Быть может, именно в эту минуту в ином измерении Илона Витальевна оплакивает смерть единственной дочери?

Она отступила от двери и прижала ладони к щекам. На глаза навернулись слёзы. Жалость кислотой разъедала душу.

Девушка не знала, как утешить отчаявшуюся женщину, потерявшую не только мужа и сына, а и дочь. Будь Руз на своём месте, Якубус был бы живой, взял бы кредит на покупку пивоварни, женился. Руз покорилась бы воле матери и брата и вышла бы замуж за того, кого бы ей сосватали.

Ника не стала тревожить госпожу Маргрит и спустилась в кухню.

Узнав от Хенни, что Питер со слугой ушли в неизвестном направлении, поискала в гостиной папку с документами.

Не найдя, вернулась в кухню. Предстояло незаметно уйти из дома. Желательно одной.

Вымыв посуду, Хенни приступила к уборке гостиной. Оглядываясь на молодую госпожу, жаловалась, что устала, что с приездом гостей стало шумно и грязно, что в новом доме в Амстердаме будет иначе, и люди там другие, и жизнь веселее и легче. Всё ворчала и ворчала, гремя ведром и шваброй, с ожесточением шлёпая мокрой тряпкой по мраморному полу.

Ника ушла из дома через заднюю калитку. Она успеет вернуться до того, как обнаружат её отсутствие. Чем в случае необходимости объяснит свой внезапный уход, придумает на обратном пути.

К мыльной лавке она едва ли не бежала. Кутаясь в накидку, отворачивала лицо от порывов холодного ветра и редких капель дождя. Обходила лужи. На прохожих, спешивших, как и она, по своим делам, не смотрела.

В лавке не было ни одного покупателя, а пахло так, что стало трудно дышать. Повысившаяся влажность усилила неприятные запахи. В глаза бросился участок пола у плинтуса, покрытый чёрной плесенью.

От острого желания развернуться и тотчас уйти Нику удержал продавец.

Суетливо поздоровавшись, обойдя прилавок, и заслонив собой выход, он подошёл к посетительнице.

— Я вас помню, госпожа, — сказал улыбчиво с заискивающими нотками. — Вы приходили вчера. Если вам нужен хозяин, то их сегодня не будут. Приходите завтра.

— Ничего же плохого не случилось? — с тревогой спросила Ника.

— Хозяин по делам отбыли в Кампен. Обещали вернуться завтра поутру.

Не проронив ни слова, Ника развернулась и вышла из лавки.

Глотнув свежего воздуха, заметила, что находясь в магазинчике, дышала поверхностно, неглубоко, ртом, будто боялась отравиться.

«Как теперь быть?» — огорчилась она. Безответственность лавочника усугубила и без того плохое настроение.