Поздоровавшись с хозяйкой дома и её дочерью, старший бальи города Зволле сразу же приступил к делу.

Сообщив о смерти капитана Якубуса ван Вербума, он стал задавать вопросы хозяйке дома.

«Расследование причины смерти?» — Ника вскинула брови, остановив взгляд на красиво подстриженных усах и бородке довольно симпатичного местного дознавателя.

С беспокойством смотрела на «маму». Ожидала, что после сообщения ту хватит удар или она упадёт в глубокий обморок. Но госпожа Маргрит жадно втянула воздух в лёгкие и выпрямилась в кресле. Побелевшие от напряжения пальцы сжали подлокотники.

Ника терялась в догадках: либо продолжалось действие успокоительной настойки, либо…

Она восхищалась выдержкой женщины. Если госпожа Ма до такой степени владеет собой, то и ей следует вести себя так же.

Странным образом Ника не испытывала ни мук совести, ни запоздалого сожаления о содеянном. Наоборот, от свершившейся справедливой мести, от чувства собственной абсолютной правоты она получила необычайное удовлетворение. Не думала, что может быть настолько жестокой. Жестокая не она, а Руз?

«А как иначе?» — оправдывала обеих. Выбора не было: или ты, или тебя.

Страха разоблачения тоже не было. Без видимого волнения, опустив плечи и придав лицу скорбное выражение, она слушала разговор госпожи Маргрит с офицером.

Он расспрашивал её о настроении и самочувствии сына, о его возможных недругах и последних днях жизни. В завершение очень осторожно спросил, мог ли капитан ночного дозора Якубус ван Вербум лишить себя жизни намеренно?

— Лишить себя жизни? — госпожа Маргрит вскинула подбородок и окатила мужчину презрительным взором. — Помилуйте, господин Волленвебер! Разве мой сын, находясь в расцвете сил, и имея на попечении мать и сестру, способен свершить столь вопиющее своеволие, столь тяжкий грех и бросить тень на наше благородное имя?

Уперев ладони в подлокотники кресла, она привстала и подалась к дознавателю:

— Человек не имеет права убить даже виновного человека, а самоубийца, отнимая собственную жизнь, убивает в себе человека. Мой сын не совершал столь низкого и недостойного нашего имени проступка.

От осуждающего взора госпожи Маргрит офицеру стало неловко. Он кашлянул, прочищая горло, покраснел и поспешил переключить внимание на оставшихся домочадцев.

Нике ничего говорить не пришлось. Глянув на неё, скопировавшую непримиримую и вызывающую позу матери, старший бальи подавил вздох и перешёл к опросу Хенни.

Покосившись на хозяйку, она расправила плечи и гордо заявила:

— Мой хозяин собирались жить долго. Они готовились купить пивоварню и не далее как к этому Рождеству намеревались привести в дом жену благородного рода, чтобы зажить с ней в довольстве и счастии.

Не сдержавшись, она громко разрыдалась и выбежала из гостиной.

Вот и всё дознание.

Почему Якубус оказался в опасной близости от воды, доподлинно выяснено не было. На теле не найдено ни ран, ни видимых следов борьбы. Шпага как и дага остались при нём. Всё указывало на то, что смерть вышла нечаянной: господин капитан оступились, упали в воду и захлебнулись.

После визита старшего бальи госпожа Маргрит обмякла, сморщилась и тихо и сдержанно заплакала, будто уже успела выплакать все слёзы и выдавливала из себя их остатки.

От предложенной Хенни травяной настойки отмахнулась:

— Дел в избытке. Принеси мой ларец, бумагу и перо. Подай чаю с мёдом.

— Может, повечерять желаете? — угодливо предложила служанка. — Есть пирог рыбный, бульон куриный, свежая выпечка.

На слабое отрицательное качание головой госпожи Ма, Ника твёрдо сказала:

— Надо поесть, — и направилась в кухню следом за Хенни.

Есть она не хотела, но поддержать слабеющий организм необходимо. Самое сложное впереди.

Мысли были заняты предстоящими похоронами — обрядом для Ники незнакомым, связанным с неприятными воспоминаниями.

Она представила тело Якубуса в гробу.

Покойника видела «в лицо» один раз в жизни. Училась тогда в шестом классе. Услышав шум за окном, посмотрела в него именно в тот момент, когда открытый гроб с умершим вынесли из подъезда. Старика она не помнила, но знала, что жил он у дочери в квартире на пятом этаже. На улицу не выходил, болел.

Хватило мгновения, чтобы в память врезались все подробности, потрясшие её до глубины души. С высоты третьего этажа Ника запечатлела лицо мертвеца, обтянутое жёлтой кожей в коричневых пятнах, острые скулы, выпуклый шишковатый лоб, сморщенные чёрные глазницы, длинный нос, выдвинутый подбородок, сложенные под тюлевым покрывалом руки.

Ника едва успела добежать до ванной комнаты, как её стошнило. Она не сильно испугалась, но организм именно так отреагировал на представшую перед глазами неприглядную картину чужой смерти.

Задумавшись, не в силах сосредоточиться, Ника стояла в кухне перед буфетом. Открыв дверцы, уставилась на голубую чашку, прихваченную у Ван дер Меера. Почему её взяла, не поняла. Вспомнила о ране Адриана и ночном разговоре с ним: её снова попросили уйти из дома и больше не приходить.

Ника вздохнула. За прошедшие сутки у неё не появилось стойкого желания сходить к кэптену и поинтересоваться состоянием его раны. Почему? Может быть, взбунтовалась гордость? Или весть о смерти Якубуса, как бы Ника ни была к ней готова, оглушила, лишила покоя, и всё остальное отступило на задний план?

Хенни резала пирог на части. Поглядывая на молодую хозяйку, бубнила себе под нос, сетовала:

— Это ж какие грядут расходы? Слышала, чтобы справить пышные похороны и надлежащим образом проводить в мир иной благородного господина, надо потратить целое состояние, равное его годовому доходу. Так?

Она посмотрела на госпожу, задумчиво изучавшую чашку. Вздохнула:

— Хорошо, что готовить не надо. Так… чуток… для вида. А ковёр стелить или нет? Затопчут же, зальют питьём, потом не отчистишь… Жалко… Ах, мой любимый господин Якубус… такой молодой, такой красивый…

Хенни учащённо задышала, засопела, отвернулась, утирая слёзы.

Ника с силой провела ладонями по лицу: бросало то в жар, то в холод. Неужели заболела после «купания»? Она бы не простудилась, а вот Руз…

«Нежное создание», — подумала с досадой. Прошлась языком по внутренней стороне рта, нащупала рану. Ей показалось или в уголке губ прощупывается болезненное высыпание, характерное для герпеса? Вот только этого ей не хватает!

Она зябко передёрнула плечами, забрала блюдо с пирогом, доску с мясной нарезкой и вернулась в гостиную.

Сидя за столом, хозяйка дома что-то писала. Прерывалась, смотрела в темнеющее окно, щурилась на свет свечей и продолжала писать пляшущим, неровным почерком. Перед ней, как солдаты на параде, выстроились в ряд сложенные в столбики золотые монеты.

Ника знала, что о смерти и дне похорон умершего следует сообщить родственникам. Их приезда ждали. Так было положено в её времени. Как будет здесь, она не представляла. По телефону не позвонишь, телеграмму не пошлёшь.

Госпожа Маргрит отложила перо и тяжело вздохнула.

— Мало… вопиюще мало… — прошептала, наморщив лоб, убирая гульдены в ларец чёрного дерева. Взялась перебирать украшения. Руки дрожали.

— Следует одолжить недостающую сумму у господина Ван Ромпея, — сказала Ника.

— Ни в коем разе! — женщина одарила её таким взором, что Ника чуть не поперхнулась и не выронила блюдо с пирогом. Всё же напомнила: — Он сам предложил.

— Признаться в нашей несостоятельности? — госпожа Ма бережно вернула жемчуг в ларец.

— Будто он не знает, — возразила Ника.

— А как же кредит, дочка? Ты же не думаешь, что Ван дер Меер… — «мама» округлила глаза; губы задрожали. Глядя на дочь, она еле слышно прошептала: — Якубус успел или?..

На громкий стук кломпов обе обернулись.

Сдвинув в сторону ковровую скатерть, Хенни поставила на стол бульонницу:

— Сегодня в полдень видела я нашего соседа. Прислугу нанял. Вовек не догадаетесь, кого.