— О чём? Не понимаю, — удивилась Ника вполне искренне, подначивая прислугу. Ну кто в двадцать первом веке не знает о квартале Красных фонарей в Амстердаме13?
Она с интересом смотрела на служанку. Кто-то хочет посмотреть королевский дворец14 или монастырь Бегинок15, а кто-то вот…
— Ну как же… — замерла Хенни обескуражено. — Там же девицы… это… мужчин привечают… всяким-разным… ночью.
— Всяким-разным? — выгнула бровь Ника. — Это чем? Ты собираешься прогуляться по улице в ночное время?
Хенни оглянулась на дверь и понизила голос:
— Вы ничего плохого не подумайте, госпожа. Хочу узнать, правду ли говорят, что блудницы выставляют в окно красный фонарь, зазывая мужчин к себе. Срам-то какой, — торопливо перекрестилась она.
Ника поправила манжеты. Тончайшее кружево выглядело богато. Не выглядело — таким и было.
— Каждый зарабатывает, как может, — сказала она, расправляя складки на юбке. Не думала, что когда-нибудь ей будут нравиться подобные вещи. — Как думаешь, легко принимать десяток мужчин за сутки? Это же какое здоровье нужно иметь?
— Господь с вами, госпожа, — Хенни перекрестилась и, забрав горшок и несвежее бельё, поспешно ретировалась.
Ника ещё раз осмотрела себя в зеркало и сняла с полки ящичек с пузырьками. Растёрла между пальцами маслянистую розовую жидкость. Понюхала. Духи! Нежный аромат южной розы. Из флакона с белёсым содержимым повеяло ароматом с нотками жасмина. Его Ника и выбрала. А вот средств по уходу за кожей не нашлось.
Спрятать шкатулку оказалось делом непростым. Выход виделся один — отнести её на чердак в один из чуланов и поместить среди ненужных вещей.
По крутой винтовой лестнице Ника поднялась на чердак.
Заглянув в комнату прислуги, ничего нового для себя не обнаружила: стол, стул, сундук, кровать-шкаф. Вместо полога дверцы. Так теплее и не беспокоят мыши. На полу потёртая циновка. Маленькое, чисто вымытое окошко выходит во двор. За забором хорошо просматривается участок соседей.
Ника открыла следующую дверь. Из полутёмного чулана в лицо пахнуло затхлым духом старых вещей, слежавшейся пылью и мышиным помётом. Со стропильной системы свисали лохмотья паутины с запутавшимися в них сухими останками насекомых.
Ника подняла подол платья и сделала несколько шагов. Осмотрелась. Углубляться смысла не видела. Здесь много лет никто не ходил.
У стены под низким потолком она заметила подходящую нишу. Разогнав пауков, затолкнула шкатулку в щель между балкой перекрытия и стропилом. Сохранность шкатулки хотя бы на первое время обеспечена. Позже Ника её перепрячет.
* * *
Ника спустилась на первый этаж и в замешательстве остановилась на пороге гостиной. Не решалась войти. Показалось, что попала в музей. Если бы не отсутствие стоек ограждения и музейных этикеток, она бы так и решила.
Её комната и кабинет-спальня Якоба были обставлены простой, добротной мебелью, не претендующей на художественную значимость, но наверняка представляющей чисто исторический и информационный интерес для потомков. А вот обстановка просторной гостиной выглядела вычурно помпезной, роскошной, изготовленной в стиле барокко. В ней каждая вещь или деталь отделки являла собой произведение искусства и, без сомнения, стоила целое состояние.
Мраморная плитка на полу не чередовалась простоватой грязно-серой шахматной клеткой. Она покрывала его безукоризненным чёрно-белым узором линейной раскладки.
Из стены выступал огромный камин с козырьком, облицованный изразцами. По обе стороны от него — парные настенные подсвечники. На каминной полке выстроились в ряд вазы, расписные тарелки, редкие морские раковины.
От очага шёл жар — в специальных горшочках тлели комья торфа. В кованой дровнице высилась аккуратная стопка берёзовых поленьев.
В опасной близости от камина стоял обеденный стол, накрытый ковровой скатертью. С длинной шёлковой бахромой и сложным рисунком жёлто-зелёно-розовых тонов, она была единственным ярким пятном среди тёмно-коричневой полированной мебели.
Обитые тиснёной кожей стулья стояли вдоль стены.
В углу громоздилась кровать-шкаф, в котором спит мать Руз. Ника в этом не сомневалась. Здесь же её туалетный столик в виде маленького шкафчика с зеркалом и подсвечниками по краям. На столешнице щётки для одежды и волос, шкатулка для шитья, пудреница, духи, ларец чёрного дерева, инкрустированный перламутром.
Оглянувшись по сторонам, Ника убедилась, что за ней никто не наблюдает, и заглянула в ларчик. Ни бриллиантов, ни тяжёлых бесценных ювелирных комплектов с драгоценными камнями не увидела. Лишь скромные жемчужные серьги, браслет, неброская брошь с янтарём, кольцо и серьги с рубинами, пара витых браслетов. Возможно, основные ценности лежат в другом месте, но что-то подсказывало Нике, что их нет — проданы или заложены. На пальцах Руз нет ни одного самого тоненького колечка, в проколотых ушах нет серёжек. На госпоже Маргрит украшений тоже нет.
Ника подошла к платяному шкафу с сильно выпирающим изогнутым карнизом. Погладила створки, украшенные рельефной резьбой со сложными растительными мотивами.
Буфет, комод, сундук, широкая скамья не уступали в богатстве отделки шкафу и изготовлены в едином с ним стиле.
В буфете — антикварный сервиз из тончайшего голубого китайского фарфора. Антикварный для Ники, его страшно взять в руки.
На стенах картины в богато декорированных рамах. Над камином большое полотно кисти Якоба ван Рёйсдала «Замок в Бентхайме».
«Не копия, оригинал!» — по телу Ники пробежал озноб. Невероятно, но факт!
В этом времени возможно всё!
Картину модного нынче художника, которой спустя триста пятьдесят лет станет гордостью нации, может купить любой, кому она будет по карману.
Сейчас она не имеет исторической ценности — картина, которая будет украшать зал музея или станет бриллиантом для владельца частной коллекции.
Ника прошла вдоль других полотен, имён художников которых не знала. Сколько их было безвестных, но не менее талантливых, не сумевших пробиться в жизни? Сколько картин пропало или приписано тем мастерам, у которых учились безымянные художники, переняв стиль их письма.
Прямые солнечные лучи не касались картин и поверхности мебели — нижнюю часть высоких узких окон закрывали ставни. В погружённой в тень гостиной сквозь частый оконный переплёт падал дневной свет. В нём тускло блестел шар на конце начищенной медной двухуровневой люстры. С множеством рожков со стаканчиками для свечей, тяжёлая и изящная, она свисала с высокого потолка на металлическом тросе.
Ника не могла позволить себе обойти каждый предмет и потрогать его. Восхищалась молча, на расстоянии.
Присмотрелась к атласным обоям шоколадного цвета с мелким растительным узором. Они сливались с цветом мебели и интерьер выглядел перегруженным, тяжёлым для восприятия. Его бы выстроить вокруг камина, привлечь к нему дополнительный интерес, ослабить внимание к кровати и платяному шкафу. Картину над камином заменить зеркалом. На одной из стен сделать зелёную стену из растений. Было бы необычно для этого времени и вызывающе красиво.
Пожалуй, Ника вовсе убрала бы пару вещей, переставила мебель, выполнила бы зонирование, добавила ярких красок. Их не хватает.
Всё в гостиной свидетельствовало о состоятельности хозяев: дорого и напоказ.
В ней устраивались приёмы и чаепития, поддерживался идеальный порядок — уловка для видимости благополучия и сохранения высокого социального статуса членов семьи Ван Вербум.
Гостиная — единственное место в доме, которого не коснулись глобальные перемены после смерти хозяина. Она подчёркивала прежний достаток древнего обедневшего рода.
За её стенами пряталась нужда. Якобу не хватало средств на ведение хозяйства, уплату налогов и содержание матери и сестры.
Ника обошла свёрнутый в трубку ковёр, о котором говорила Хенни. Даже его берегли и раскатывали в исключительных случаях.
Под многослойной юбкой шуршали спрятанные бумаги. Чтобы не привлекать к ним внимание, Ника плотно свернула листы и закрепила их на бедре подвязкой. Надев на лицо маску равнодушия и усталости, она направилась в кухню, из которой слышались женские голоса. Званый обед с незнакомыми людьми представлялся тягостной обязанностью. Быть может, под каким-нибудь предлогом получится уклониться от него?
