– Помогай матери, – вместо прощания сдержанно наказал Нийсхо дочери.

ХынСаа подавила желание хотя бы пожать руку отца на прощание – она не знала, вернётся ли он из сражения живым, – и на миг коснулась кинжала Нийсхо, мысленно благословляя его дорогу. Уверенно удерживая поводьями волновавшегося и бившего ногой коня, попрощался с сестрой взглядом БийсХа. Девушка отступила назад, когда после громкого приказа отряд сорвался с места, и удивлённо взглянула на последнего воина, отставшего от остальных всадников, чтобы подъехать ближе к ней.

– Если вдруг не вернусь… не выходи замуж за огонь, ХынСаа, – попросил он и стегнул своего коня плетью.

– Счастлив твой путь… Дотт, – тихо пожелала девушка, провожая умчавшегося прочь воина глазами.

Женщины ещё долго стояли, глядя вслед многочисленному отряду, уверенно, без страха и сомнений ехавшего к границе земель, чтобы защитить племя. Вскоре они скрылись из виду, растаяв в тенях ущелья, где намеревались оставить лучников, что должны были не допустить появления вражеских всадников в долине. Горянки начали расходиться; последней домой поспешила ХынСаа.

Дома царило полное тяжёлых дум безмолвие; тянулся дым от очага, пахло варёным мясом и высушенным тимьяном. Тянуло теплом от медвежьих шкур на полу, от пёстрых войлочных ковров на стенах, от глиняной посуды на полках. Привычные домашние хлопоты не отвлекали девушку от тревожных размышлений; она подоила корову, накормила баранов и задала овса оставшемуся дома Дикому, процедила молоко, разлила его по глиняным кувшинам и убрала их в холодный подвал почти машинально, не задумываясь. С улыбкой приняла и ловко обслужила соседок, навестивших Тханану ближе к вечеру; женщины были подавлены, но никто не подавал виду. Протирая пыль для того, чтобы чем-то себя занять, ХынСаа слушала неторопливую беседу женщин, особенно внимала словам матери и вспоминала приснившийся на рассвете сон.

Ей приснилась странная птица, которую ранее ей не доводилось видеть. Она напоминала голубей, обыкновенно ютившихся на верхнем этаже дома под самой крышей, только была белой, с чёрными перьями на концах крыльев и длинным хвостом. ХынСаа увидела её, когда вышла на порог; гостья сидела на крыше и изредка клевала лежавший перед ней кинжал. Выросшая в уважении к оружию, девушка возмутилась тому, что показалось ей почти святотатством, и замахала руками на птицу. Крик, который издала гостья в ответ, напоминал мягкий смех. Напуганная столь неожиданным для птицы звуком, девушка резко проснулась и больше не заснула.

ХынСаа и ранее снились вещие сны. Тханана учила её толковать видения, и это получалось у девушки не всегда хорошо. Иногда она совершенно не понимала того, что увидела, но временами смысл сновидения ей подсказывало предчувствие, помогавшее уловить будущее и предсказать его с каждым разом всё лучше. ХынСаа была расстроена увиденным: она не хотела верить тому, что нёс её сон, но сознание настойчиво требовало удержать рассказ о нём в сердце. Порой нерассказанный сон не сбывался.

– Чем ты опечалена, ХынСаа?

Вопрос матери после того, как ушли гости, тронул девушку своей проницательностью. Неловко улыбнувшись в ответ на внимательный взгляд Тхананы, ХынСаа отставила медный таз, который натирала золой, сполоснула руки и присела за низенький стол напротив матери. Бурый мех согревал ступни. Девушка поправила складки коричневого платья и посмотрел на мать.

– Слова, которые мне сказал Дотт перед тем, как уехать. Они не дают мне покоя, – ХынСаа не кривила душой: пожелание юноши расстроило её.

Тханана нахмурилась и провела ладонью по едва начавшим седеть каштановым волосам, разделённым ровным пробором и собранным в тяжёлую косу. Сдержанная, как и все горянки, со строгим взглядом светлых глаз, в шерстяной безрукавке поверх платья с длинными рукавами и юбкой, молодая, несмотря на тронутое заботами и тревогами лицо, она внушала как дочери, так и всему племени уважение и трепет. К ней всегда прислушивались, к ней приходили, чтобы поделиться житейскими проблемами, чтобы послушать совета, её решения дожидались во многих спорах. Она возглавляла племя наравне с супругом, и только женская мудрость позволяла ей оставаться в тени мужа, за которым она всегда оставляла последнее слово.

Она воспитала ХынСаа в уважении к мужчинам, в почитании их. «Не поднимай взгляда», «Никогда не касайся лица отца и брата», «Не повышай голоса», «Никогда не спорь» – заветы матери девушка хорошо усвоила ещё в детстве. Как и все ламарские девушки, ХынСаа непременно шла следом за отцом и братом, всегда трапезничала лишь после того, как поедят они, держала в уюте и чистоте их комнаты и одежду. Мужчины защищали дом и честь семьи, приносили пищу с полей или охоты, брали на себя всю тяжёлую работу и учились сражаться. ХынСаа уважала отца и брата, восхищаясь их мужеством и находя в них опору и защиту; она любила их – искренне, ласково и мягко, видя такую же любовь в глазах, словах и поступках матери.

– Выйти замуж за огонь, – повторила Тханана слова Дотта. – Это древняя традиция девушек нашего племени.

ХынСаа подалась вперёд и попросила:

– Расскажи, уни.

– В тяжёлые времена, – помолчав, начала мать, – когда племя теряло защитников и гярахи приходили в селения, девушки, защищая себя от бесчестья, лишали себя жизни.

Девушка вздрогнула; она понимала этот выбор – прикосновение чужого мужчины было несмываемым позором как для незамужней девушки, так и для женщины, бывшей в браке.

– Воины чужаков всегда были жестоки с женщинами, детьми и стариками, так мне рассказывали, – продолжила Тханана. – Они убивали, сжигали дома и поля, резали стада. И тогда, поднявшись на крыши, наши девушки прыгали в разведённые ими костры. Или не выходили из домов, которые они подожгли.

– Уни, – нахмурилась ХынСаа, вспомнив предание, которое слышала в детстве, – твоя уни говорила, что были девушки, которые принимали в себя кинжал. Это тоже наш обычай?

После её слов и она и мать взглянули на кинжал, висевший над устланным шкурой ложем Нийсхо, почти одновременно. Один из законов племени запрещал обнажать клинок, если нет намерения убить. «Не вытаскивай кинжал из ножен, коли не собираешься пролить кровь», – часто говорил Нийсхо. На голову нарушившего закон падал позор.

– Принимали, – тяжело ответила наконец Тханана. – По давней традиции можно вступить в брак не только с огнем… Это брак со смертью, когда только она может защитить твою честь.

ХынСаа вздохнула в ответ и посмотрела на огонь в очаге. Она правильно поняла слова Дотта: он просил её жить, несмотря ни на что. «Но на что мне такая жизнь, Дотт? – грустно подумала девушка. – Как же жить с бременем позора и осуждения, как дышать, лишившись чести?».

Тревожную весть принесли вороны: с криками они прилетели со стороны ущелья и расселись по крышам огромной чёрной стаей, оглушая пронзительным шумом и внимательно разглядывая дома ламарцев. Вышедшая на порог Тханана тяжело промолвила:

– Ждут охоты.

– Охоты? – испуганно переспросила ХынСаа, выйдя следом.

Мать медленно кивнула и плотнее закуталась в шерстяную шаль:

– Они предчувствуют приход охотников.

Девушка оглядела крикливую стаю и резко посмотрела в сторону ущелья. Она не могла слышать и видеть того, что там происходит, но сердце сжалось в предчувствии беды. Из домов начали выходить женщины и дети, и, едва ли слыша их полные тревоги вопросы, ХынСаа прищурилась, вглядевшись в лежавшую между селением и ущельем долину.

– Всадник! – вырвалось у неё.

Ламарцы дружно проследили за её взглядом: к селению действительно приближался мужчина верхом на коне. Гадая, какие новости он несёт, девушка поднесла ладонь к пересохшим губам. Гулом в ушах отдавался каждый стук сердца, отбивавшегося, казалось, оставшиеся секунды времени…

– У него кровь! – ахнул кто-то из мальчишек.

Среди женщин едва заметной волной пробежало сдерживаемое волнение, в котором чувствовался зарождавшийся страх. Не выдержав, дети стайкой устремились в сторону приближавшегося всадника.