– Если Сийг рассказала обо всём Седьмому сыну, – размышляя, протянул Сонтал, – значит, когда ты расшифруешь записи полностью, мы узнаем, как нам избавиться от Саа Мелара.

– Не всё так просто, – грустно заметил Хэжар. – Злой дух Цайлома разоблачил Сийг и Седьмого потомка. Тогда правитель Риада вступил с ним в сражение, повелев жрице покинуть Ихрадж как можно скорее. В то солнце, насколько мне известно, в городе погибли все до одной бабочки, а Бледноликая ушла в горы, унеся с собой часть знаний. Другую же половину Седьмой потомок успел записать в Свиток, прежде чем Саа Мелар казнил его за предательство. Сийг же Демон Риада искал очень долго, но так и не смог найти.

– Ты думаешь, место, где Сийг спряталась от злого духа, – это Таргам?

– Уверен, – весомо проговорил прорицатель. – Все символы указывают на это. Помимо того, думаю, Саа Мелар не зря повелел Курхо и его Эскару найти горный народ и пленить его.

Правитель Риада с тяжёлым вздохом опустил голову, услышав эти слова. Долго в молчании плясал на стенах свет лампады, прежде чем Хэжар тихо заметил:

– Саа Мелара призвала человеческая воля, Сонтал. Только она способна его изгнать. Нам предстоит тяжёлый путь, но мы не можем повернуть назад.

– Ты прав, – согласился Сонтал, поднимаясь на ноги с намерением покинуть прорицателя. – Как же ты прав, друг Хэжар…

Попрощавшись с прорицателем, правитель грузно зашагал к двери, которую неслышно затворил за собой, выйдя из комнаты. Проводивший его взглядом Хэжар печально улыбнулся и снова пробежал глазами по своим записям. На душе его было не менее сумеречно, чем в кабинете.

Глубокую синеву ночного неба алмазной крошкой окропили звёзды, пряталась за лоскутами облаков печальная луна. Луга тихонько шуршали и скрипели окрест группы воинов и пленников, устроившихся на привал. Фигуры сидевших и ходивших вокруг костра людей отбрасывали длинные тени, смешивался с прохладой и терпким запахом травяного чая аромат жареной на огне дичи. Воины, сильно утомлённые как недавней битвой, так и длинным переходом через ущелье, устало жевали мясо и угощались ягодами собранного в дороге терна. Пленникам оставили захваченную ими еду, и сейчас сидевшие в сторонке на траве женщины, тихо переговариваясь, кормили сонных детей.

Паслись невдалеке кони, спали жеребята, доносился плеск родника, текшего меж камней совсем близко. Почувствовав жажду, ХынСаа обратилась к устроившейся на траве рядом с ней Фийха:

– Если попросим стражников, думаешь, нам позволят набрать немного воды в дорогу?

– Сейчас? – нахмурилась женщина.

– Пить хочется, – улыбнулась девушка.

Фийха вздохнула и закивала:

– Мне тоже. Думаю, и остальные хотят воды. Давай попросим.

Тханана, узнав об их намерениях, только кивнула и продолжила укачивать в руках одного из младенцев своей близкой подруги. Многие устраивались спать прямо на земле, подложив под голову суму, хотя от травы и камней тянуло холодом. С грустью оглядев пленников, ХынСаа бесстрашно направилась в сопровождении Фийхи прямо к главному из охранявших их воинов.

– Здесь родник неподалёку, – ответила она на вопрос стражника, не поднимая взгляда. – Мы хотели набрать воды.

– Воинам тоже наберите, – грубовато приказал мужчина и всучил девушке несколько мягких кожаных фляг.

Тому, что он последовал за ними, ХынСаа не удивилась; но присутствие воина отзывалось в ней напряжением и неприятным предчувствием всё то время, пока они с Фийхой наполняли мешочки водой.

– А ты хорошенькая, – сально заметил стражник, когда девушка в очередной раз поднялась с корточек, чтобы протянуть ему полную воды флягу.

Полный презрения взгляд, который ХынСаа метнула в воина, к её удивлению, его лишь позабавил.

– И смелая, – довольно заключил он. – Я поговорю с Курхо, может, он мне тебя продаст, – протянул стражник, словно рассуждая с самим собой.

Девушку пронзило болезненной мыслью, что всё племя отныне в рабстве, лишённое свободы и права даже на собственную жизнь. Прерывистым вздохом она уняла желание возразить мужчине и продолжила набирать влагу в мешочек. Сидевшая рядом Фийха закрутила крышку на ещё одном и отложила его к тем, которые они набирали для пленников.

– Поторопимся, ХынСаа, – тихо попросила она, пряча беспокойство.

– Я уже закончила, – откликнулась ХынСаа, поднимаясь, и вскрикнула от неожиданности, обернувшись и поняв, что воин стоит прямо перед ней. – Возьмите, – поспешно всучила ему девушка последнюю флягу. – Мы пойдём… – отступая, проронила она и едва не упала, поскользнувшись на мокрых камнях.

– Что ж ты такая пугливая? – мягкие, низкие нотки в голосе стражника напугали девушку ещё сильнее.

– Пойдём, Фийха, – хватая подругу за руку, попросила ХынСаа.

Воин отбросил фляги и решительно шагнул в их сторону; оглянувшись на Фийху, девушка успела подумать только о том, что при побеге их всё равно скоро обнаружат. Дорогу же к костру им преградил стражник, протянувший руку к ХынСаа с явным намерением схватить.

– Не тронь её! – прорезало ночь полное ярости.

Никогда прежде ХынСаа не слышала в голосе матери такой злости, такой воли, такого желания защитить; Тханана никогда и не повышала голоса, сейчас же в её крике смешалось столько угрозы и вызова, что воин, оборачиваясь, выхватил меч почти инстинктивно. Шок на его лице в тот миг, когда он понял, что ему угрожает женщина, сменился неподдельной злостью и негодованием на себя оттого, что принял вызов, пусть и невольно. ХынСаа не знала, что стало причиной последовавшего за этим быстрого, точного, беспощадного удара: – желание вернуть унижение или порыв того, кто привык проливать кровь, – но, выросшая в семье воинов и среди воинов, она бросилась к матери до того, как стражник поднял меч…

– Нет! Уни! Уни… – поперхнулась девушка, подхватывая начавшее оседать тело матери.

Глубокая борозда, протянувшаяся от левого плеча до правого бока, вмиг пропитала хлынувшей кровью платье и шаль Тхананы. Побледневшее лицо Матери племени исказила боль, по телу её пробежала крупная судорога, и, вцепившись в плечи дочери, женщина медленно осела вместе с ней на траву.

ХынСаа не заметила ни подбежавшей Фийхи, ни других воинов, не услышала криков удерживаемых ими пленников. Не раз лечившая вместе с матерью односельчан, она часто встречала смерть, разглядела и сейчас в любимых глазах её неумолимую тень.

– Уни, – прошептала она, глотая воздух, чтобы удержать в себе слёзы, и беспомощно, в тщетном порыве зажала ладонями страшную рану. – Моя уни, моя любимая уни… Как же… Почему сейчас?..

Откуда-то появилась протянутая женскими руками ещё одна шаль, которую девушка с силой прижала к ране. Хрипло дышавшая Тханана затихла, казалось, лишившись чувств, но тотчас подалась к дочери, сжав её плечи.

– ХынСаа, – прохрипела мать. – ХынСаа, слушай меня внимательно… Ты Мать племени отныне, – тяжело выговаривая слова, выдохнула она. – Защити детей, они должны вернуться в Таргам… слышишь? Защити…

– Обещаю, уни, – закивала ХынСаа, судорожно всхлипнув. – Обещаю…

Тханана закрыла глаза, сжимая плечи дочери до боли, до онемения; ХынСаа в отчаянии оглядела её шептавшие молитвы губы – мать словно боялась не успеть и вымаливала у смерти ещё несколько мгновений.

– ХынСаа…

Выдох был тих, как колебание стебелька. Девушка наклонилась ещё ниже, вслушиваясь до звона в ушах.

– Первая Мать племени… оставила завет. Мне передала моя уни… – чуть слышно промолвила Тханана. – Когда вернёшься в Риад… разгляди отчаяние там, где все увидят гнев… Помоги тому, кто будет сражаться с помощью… Найди того, кого спрячет его обещание… найди, ХынСаа. Непременно найди…

ХынСаа прерывисто выдохнула, когда тело матери, отяжелев, обмякло в её руках. Грудь пронзило ослепительной болью, и девушка упала на Тханану, зарываясь в её мягкие волосы лицом и чудом сдерживая горящие под веками слёзы. В ушах странно звенело, пробегала по коже дрожь, а тупивший сознание шок пропускал в него лишь одну мысль: «Напрасно я пошла за водой, напрасно…».