- Уходи, пока можешь - до заката мне не дожить! -- но для меня данное старшому обещание было, конечно же, важнее княжеского отпуска, и я остался подле Демера, а он, увидев это, больше не произнёс ни единого слова, сражаясь с всё возрастающей отчаянностью и умелой жестокостью. Укрепившись на крошечном взгорке, он уже не замечал ни свистящих вокруг стрел, ни огненного шквала, прошедшего настолько близко, что из земли у нас под ногами поднялся обжигающий пар!

...Между тем сумятица кипевшего вокруг сражения понемногу переросла в нечто невообразимое: ряды воинов окончательно сломались и смешались между собой, а увязнувшие в тесной сутолоке ратники толкались и втаптывали в набухшую кровью грязь ещё шевелящиеся тела товарищей. Теперь уже было не разобраться, куда подевались свои, и что происходит с захлебнувшимися в своей яростной атаке врагами. Помню, что, когда рядом с нами упал на землю спешащий на выручку к князю лаконец - короткая астарская стрела угодила "Соколу" в глаз, за спиною у Демера, словно прямо из воздуха, возник лишившийся как лошади, так и шлема "Нетопырь". Осклабившись, он кинулся к князю, уже готовый нанести удар, но я бросился крейговцу под ноги. Он споткнулся, а потом, дико взвыв, попытался оторвать меня от своей ноги, ведь мой кривой нож пробил ему сапог на щиколотке. Князь обернулся: его широкий меч молнией сверкнул надо мною, со свистом рассекая воздух, и уже в следующий миг я смотрел в ещё живые глаза, снесённой с плеч головы "Нетопыря"! Пока её губы продолжали зло кривиться, обнажая при этом зубы до самых дёсен, уже безголовое тело, нелепо дёргаясь, сделало ещё несколько неуверенных шагов, и, взмахнув руками, рухнуло среди других -- уже сплошь покрывающих пригорок, изрубленных тел, а на нас с князем пошёл новый шквал огня...

Ещё через пару часов Рюнвальдское поле окончательно превратилось в хлюпающее, вязкое болото, а воздух словно пропитался тошнотворным запахом горелого мяса и "холодного пламени", но конца битве по-прежнему не было видно. Хотя астарские и молезовские завывания теперь всё чаще перемежались отчаянной бранью и проклятиями, боевые выклики лаконских "Соколов" утонули в клёкоте вездесущих "Ястребов",так что сутолока боя не становилась меньше, а лучников всё чаще стали заменять пращники...

Я уже изрядно вымотался и устал, успев собрать на себя изрядный набор ожогов и ссадин, когда, едва успев увернуться от летящего в меня камня, столкнулся с взбешённым грандомовским псом: закованная в сталь зверюга сбила меня с ног одним ударом и, роняя из пасти клочья пены, стала подбираться к моему горлу. Я, защищая лицо и шею левой рукою, извивался и укорачивался, отчаянно пытаясь встать на ноги и заодно найти слабое место в собачьей броне, но псина, натренированная рвать на части воинов-пехотинцев и калечить коней у всадников, играючи сбивала меня с колен, а мой нож лишь царапал литые пластины. "Волколачья", укреплённая кольчужными вставками, кожаная куртка не значила для клыков пса ровным счётом ничего: он рвал её, точно ветошь и нещадно трепал меня, катая в грязи, а потом, утробно ворча, подмял под себя. И вот тогда, сквозь багровую пелену, уже застилающую мне глаза, я увидел под его левой лапой пульсирующие в просвете между пластин жилы и из последних сил вогнал в открывшуюся мне щель нож! Зверина коротко и жалобно взвыла, а затем рухнула на меня, точно набитый зерном мешок, и придавила своим огромным телом...

Когда я, наконец, смог выбраться из-под налившейся свинцовой тяжестью туши, то обнаружил, что всё вокруг переменилось: кровавая сумятица неожиданно стихла, а шум боя доносился уже издалека. Князь по-прежнему был рядом: "Молниеносный", прося пощады, упал перед ним на колени, но меч триполемского владыки тяжело опустился на поникшие плечи лендовца. Князь оттолкнул от себя грузно оседающее тело, и, оглянувшись вокруг себя, замер: несколько мгновений он стоял совершенно неподвижно, точно исполинское изваяние в заляпанных кровавой грязью, изрубленных доспехах, а затем, сняв шлем и откинув с головы на спину кольчужный подшлемник, рассмеялся прямо в покрытые низкими тучами небеса!.. Ответом на его смех стал разнёсшийся над Рюнвальдом хриплый и ликующий рёв тысяч воинских глоток:

- Триполем!

- Скрул!

- Лакон!

Этот многоголосый ор означал лишь одно: Демер вместе с Моргеном и Скантом взяли верх, и выживший, вопреки собственным словам, триполемский Владыка теперь мог праздновать победу!.. Смех князя оборвался так же неожиданно, как и начался - и Демер, тряхнув густыми прядями своих огненно-рыжих волос, прошёл мимо меня туда, откуда несся победный клич, а я - сжавшийся в комок возле огромного собачьего тела - лишь раз, молча, взглянул ему вслед. Приказ Брунсвика был исполнен мною в точности, так что с князем меня уже ничего не связывало: я был свободен и мог искать своих, но безграничная усталость взяла верх над всеми моими соображениями. С тихим вздохом, я склонил голову на застывшую в оскале пёсью морду и закрыл глаза, всё больше погружаясь в оцепенелый полусон-полуявь...

Из забытья меня вывели отчаянно зовущие голоса отцов: сорванный бас Брунсвика доносился откуда-то издалека, а голоса Талли и Эрла раздавались справа и сзади:

- Виго! Волчонок!.. Отзовись!.. Виго!..

Я попытался ответить им, но смог выдавить из себя лишь слабый всхлип, который услышал только сидящий рядом со мною ворон -- он сердито покосился на меня тускло поблёскивающим, круглым глазом и, открыв перемазанный кровью клюв, сердито, каркнул...

-Прочь, чёрный вестник! - голос Арраса прозвучал неожиданно близко, - Не по тебе добыча!

Ворон ещё раз хрипло и угрюмо каркнул, но не взлетел, а вразвалочку лениво отошёл к лежащему рядом трупу "Молниеносного", а почти неузнаваемый из-за залившей его лицо крови, Аррас склонился надо мною и, шепнув:

" Виго, живой... - крикнул в сторону - Скорее сюда! Нашёл!"

Вскоре вокруг меня собрались отцы - грязные, окровавленные, едва стоящие на ногах... Брунсвик присел рядом и ласково произнеся:

- Самое страшное уже позади, волчонок, - попытался поднять меня, но тяжело охнул и пошатнулся, а из его рук меня немедля перехватил Ламерт. Я, прижавшись щекою к его разодранной и измаранной куртке, вновь устало притих, и мои отцы направились к высокому холму, вокруг которого уже собрались на перекличку триполемские войска. Стоящий на возвышенности, Демер, издалека казался объятым пламенем. Тучи неожиданно ушли, небо очистилось, и последние, багрово-золотистые всполохи вечернего зарева озаряли крутые склоны холма и неподвижно высящегося на нём князя грозными, кровавым светом, а конные и пешие "Волколаки" замерли позади "Грифонов" мрачной, тёмно-серой тучей... Как только мы смешались со своими, Ламерт, взяв себе в подмогу Талли, немедленно начал хлопотать надо мною: влив в меня несколько капель вигарда, он осторожно отнял мою, тесно прижатую к груди, левую руку и приказал:

-Пошевели пальцами, малый. Хотя бы попытайся.

Я честно попробовал выполнить это требование и мою, так и оставшуюся неподвижной руку, до самого плеча пронзила острая боль. Талли, тут же поняв, что дело неладно, успокаивающе зашептал:

-Это ничего, волчонок! Со временем всё заживёт - вот увидишь...- но Ламерт сердито шикнул на него:

- Не тараторь, а помогай! - и, сняв куртку и тельник, начал рвать сорочку на льняные полосы.

...Между тем, войско вокруг нас тихонько гудело, старшие по очереди поднимались к князю на холм с докладами, а Талли, невзирая на предупреждение обрабатывающего покусы Ламерта, гладил меня по волосам и всё время шептал, словно заклинание:

- Всё пройдёт, Виго... Всё хорошо...

Замерев и низко опустив голову, я молчал, всё сильнее сжимая зубы, ведь из-за смоченной вигардом ткани боль в моей руке начала пульсировать нестерпимым огнём... Ламерт не успел обработать и половины всех, оставленных клыками ран, когда князь обратился к моим скрульцам: