Мадлен старательно взвесила каждый свой довод. Как она будет раскованной и смелой в любовных утехах, когда никто не объяснил ей, что в них возможно бесконечное разнообразие поз? Кроме того, Себастьян сам заявил, что она очутится в его постели лишь тогда, когда проявит любопытство, а не привязанность. Наконец-то в ней взыграло любопытство! А что касается красоты… Мадлен не могла сравнить себя с прежними возлюбленными Себастьяна – он воздерживался от подробных описаний тел и лиц.

Стоя у окна, Мадлен испытующе провела ладонью по своей груди, с удовлетворением отмечая ее полноту. Да, природа одарила ее щедрее, чем даму с сеновала, которая сетовала на недостаточную женственность своих форм. Мадлен попыталась оглядеть собственные бедра, вспоминая, с каким упоением Себастьян сжимал их. Ее рука в замешательстве помедлила внизу живота. Мадлен прикусила губу. Она не знала, соответствуют ли ее достоинства высшим меркам, но тепло и шевеление внутри заставили ее вздрогнуть.

От давней ночи в воспоминании у нее остались смущение, боль и ошеломляющее блаженство от прикосновений к ее лону. Себастьян рычал и стонал, словно в агонии, а затем принялся шептать ей слова восхищения. Но вполне возможно, она что-то упустила. Если бы только памятная ночь повторилась, она сумела бы понять, что к чему. Он согласился преподать ей очередной урок, как только она будет готова. Ну что же, теперь пришло самое время!

А если Себастьяну уже не интересно ласкать ее – так, как описано в рукописи? Что, если он отвергнет ее предложение?

– Нет, этого я не допущу!

– Чего ты не допустишь, дорогая?

Мадлен повернулась так стремительно, что юбки запутались вокруг ее ног. Себастьян стоял поодаль, одетый в костюм для верховой езды – коричневый сюртук, облегающие кожаные бриджи и сапоги.

Он подошел поближе.

– Надеюсь, ты не отказываешься разговаривать со мной?

– Нет, месье. – Мадлен поспешно шагнула в сторону от стола. Долго ли Себастьян простоял здесь? Впрочем, какая разница, если ее лицо вспыхнуло, а сердце запрыгало в груди, как заяц по полю? Пусть считает, что ее взволновало его неожиданное появление. Слава Богу, он не умеет читать мысли.

А Себастьян и не нуждался в искусстве чтения мыслей. Причина смущения Мадлен была ясно написана на ее раскрасневшемся лице. Она наверняка читала рукопись, которую он умышленно положил на стол.

– Ты здорова, Миньон?

– Да…

Он пристально наблюдал за ней, стараясь уловить тревожные нотки в голосе.

– Да, конечно.

– Я спрашиваю лишь потому, что ты вся раскраснелась. – Он не стал скрывать усмешку. – Словно в лихорадке.

Мадлен поспешно отпрянула, едва Себастьян попытался приложить ладонь к ее лбу.

– Я совершенно здорова. Наверное, я слишком много думала и устала.

«Думала или чувствовала? Скажи-ка правду, монастырская мышка», – мысленно потребовал Себастьян, внешне оставаясь бесстрастным. Мадлен потрясена, в этом нет сомнений. Он указал в сторону стола:

– Эти лихорадочные мысли касались урока?

Он чуть не пожалел ее, когда Мадлен мельком взглянула на два одинаковых переплета.

– Пожалуй, да. Я не сильна в математике, числа вызвали у меня головную боль.

– Вот как? А я всегда удивлялся тому, как ловко ты находишь арифметические ошибки в записях моих опытов.

Мадлен погрузилась в молчание.

Улыбка Себастьяна стала шире. Нет, она не собиралась признаваться в том, что читала написанные им эротические строки, и это обнадежило его. Если бы Мадлен была оскорблена или возмущена, она не стала бы сдерживаться. Но в ее огромных темных глазах он видел восхищение и греховное любопытство. Тем лучше.

Он подошел к длинному столу и взял одну из рукописей. Судорожный вздох Мадлен заставил его оглянуться через плечо.

– Что случилось, Миньон?

– Ничего, месье.

Себастьян листал страницы, притворяясь, будто изучает их содержание, а сам исподтишка наблюдал за девушкой. От волнения румянец на ее щеках становился все гуще. Капельки влаги выступили над верхней губой, опущенные руки дрожали. Но отчетливее всего ее возбуждение отражалось в глазах. Мадлен не знала, какую из рукописей листает Себастьян, а он не собирался просвещать ее.

Наконец он вскинул голову и резким тоном произнес:

– Ступай за своей мантильей. Я велел приготовить и уложить для нас ленч. Мы уезжаем.

Некоторое время Мадлен изучала узор на ковре, пытаясь взять себя в руки.

– Уезжаем?

– Да. А у тебя иные планы? – Глаза Себастьяна насмешливо блеснули.

– Нет, месье.

– «Нет, Себастьян», – поправил он. – Тогда встретимся у выхода через четверть часа. – Он взвесил на ладони кожаный фолиант. – Взять его с собой? Пожалуй, по пути я проэкзаменую тебя, выясню, что ты усвоила.

От смущения Мадлен он едва не рассмеялся. «Это только начало, детка!»

Когда Мадлен вышла, Себастьян усмехнулся, листая эротическую рукопись. Интересно, думала ли Мадлен о нем, читая эти строки? Пыталась ли представить себя на месте его партнерши? Пылающая, шокированная, охваченная желанием, мучилась ли она в тиши библиотеки? Может, представляла себе, каким было бы изощренное совокупление? Подобные мысли чрезвычайно опасны. Именно этого и добивался Себастьян.

Минувшей бессонной ночью его вдруг осенило, что он тратит слишком много сил, преодолевая соблазн. Здраво оценив свои поступки, он пришел к выводу, что вчера вел себя до отвращения скверно. Урок не имел ничего общего с обучением Мадлен, с попыткой научить ее защищаться от коварных повес. Себастьян не сомневался, что Мадлен не стала упрекать его по той же самой причине, по которой сам он стремился ее унизить. Ее влекло к нему. А его – чего уж там скрывать! – к ней.

Себастьян считал, что, будучи ученым, он обязан оставаться объективным и беспристрастным, чтобы надлежащим образом оценить результаты своих исследований. Теперь же он подозревал, что где-то допустил ошибку. Помешав естественному ходу соблазнения, он придал слишком большое значение общему обучению. С двух часов ночи он размышлял об этом ровно сорок пять минут. Подобная самоотверженность была ему чужда. Противясь собственной природе, он исказил результаты исследований. Отрицая собственное влечение, позволил ему стать основным мотивом каждого слова, взгляда и прикосновения. Он и Мадлен – молодые, здоровые, привлекательные люди. Разумеется, их тянет друг к другу, их страсть вполне естественна. К трем часам ночи Себастьян наконец признал этот факт и разработал новый план.

Он намеревался завершить образование Мадлен с единственным изменением в учебном плане. Он обязан дать ей понять всю прелесть ее красоты, открыть богатство природного обаяния, дарованного ей. Тогда Мадлен станет чувственной женщиной, уверенной в своей притягательности и власти.

Подмена рукописи стала первым пунктом его кампании, призванной помочь Мадлен избавиться от скромности и девической нерешительности. Если она поймет, что ее влечет к Себастьяну, она не будет чувствовать себя соблазненной, когда они вновь окажутся вместе. На сей раз она сочтет соблазнительницей саму себя.

День выдался солнечным, по ярко-голубому небу плыли пушистые белые облака. Себастьян сам правил открытым экипажем, движущимся к равнине Норт-Даунс. Мадлен наслаждалась теплом октябрьского солнца, радуясь прогулке. Пока она переодевалась, ей в голову пришла замечательная мысль: она соблазнит Себастьяна д’Арси.

Поскольку она решила избрать ремесло куртизанки, ей предстояло пополнить свой любовный репертуар. Задача была не из легких, и осуществить ее лучше всего вдали от проницательных слуг. Вероятно, где-нибудь в поле ей удастся забыть о шепотках, ехидных усмешках и враждебных взглядах, которые преследовали ее в доме маркиза в течение месяца. Слуги знали не только о том, что она однажды побывала в постели маркиза, но и о том, что больше она там не появлялась. Но злорадствовать им оставалось уже недолго.

Мадлен остро сознавала присутствие Себастьяна рядом, чувствовала его непоколебимую уверенность. Их плечи соприкасались, на поворотах нога Себастьяна прижималась к ее ноге. Легкий запах его тела, разогретого солнцем, смешивался с соленым ветром с моря. Мадлен изнывала от желания прислониться к его плечу, взять за руку, но решила не торопиться.