– С твоей стороны было весьма любезно составить мне компанию, Миньон. – Он подвинул ей стул, не дожидаясь, когда это сделает лакей. – Налейте вина мадемуазель.

Мимоходом Мадлен отметила, что Себастьян разоделся в черный бархат и атлас, словно собрался на бал, и задумалась: неужели он уезжает? – однако промолчала, опасаясь выдать свою заинтересованность. Вместо этого она с настороженным удивлением уставилась на пенящееся шампанское в своем бокале. Когда Мадлен наконец подняла глаза, то обнаружила, что Себастьян со спокойной насмешкой наблюдает за ней.

– Ты хочешь знать, почему я так добр к тебе, – ведь утром я обошелся с тобой жестоко.

Мадлен сумела шевельнуть губами:

– Да.

Себастьян удобно устроился в кресле.

– Это свойственно некоторым мужчинам. Мы быстро вскипаем и так же быстро забываем о гневе при виде красоты. – Он поставил на стол возле правой руки Мадлен маленькую бархатную шкатулку. – Это подарок. Знак моего восхищения.

Мадлен отдернула руку.

– Меня нельзя купить, месье!

Он улыбнулся, в глазах дрогнуло отражение язычков свечей.

– Я же пообещал быть с тобой честным. В нашем мире женщине живется нелегко. Ты в любой момент можешь оказаться во власти могущественного человека, пока сама не обретешь богатство и власть. А теперь открой шкатулку и убедись, что она содержит полезный вклад в твое будущее.

Мадлен обдумала несколько возможных поступков, в числе которых была и попытка швырнуть шкатулкой в Себастьяна. Но заподозрив, что эта ребяческая выходка представит ее в невыгодном свете, она взяла шкатулку, нашла пружину, удерживающую крышку, и нажала на нее.

На черном бархате лежал браслет шириной в полтора дюйма, искусно сделанный из плотно пригнанных друг к другу бриллиантов, с золотой застежкой в виде бабочки с желтыми алмазными крылышками и сапфировыми глазами. Такое чудесное украшение Мадлен видела впервые.

– Он тоже принадлежал моей матери.

Мадлен подняла голову.

– Его подарил ей ваш отец?

Внезапно выражение на лице Себастьяна стало новым, еще незнакомым Мадлен – гневным, холодным, обжигающе-яростным. Оно превратило лицо в красивую маску, лишенную человеческих чувств.

– Да, это был подарок в честь помолвки, как и украшение для волос. Когда-то отец звал свою невесту мотыльком.

Мадлен настороженно смотрела на него.

– Должно быть, они крепко любили друг друга.

– Не пойму, почему мама вышла замуж за этого человека, – бесстрастно объяснил Себастьян. – Знаю только, что, пока она еще была жива, отец дарил ее одежду и драгоценности шлюхам. Матери он оставил только этих бабочек – очевидно, его потаскухи сочли их не слишком жирным куском. – От его притворной улыбки у Мадлен холодела кровь. – Как видишь, никогда не следует принимать щедрость за любовь, а любовь – за вечное чувство. Ты не хочешь примерить браслет?

– Потом… попозже. – Она закрыла шкатулку и положила ее на колени.

Подарок позволил ей еще раз убедиться в мужском корыстолюбии. Неужели и Себастьян ничем не лучше остальных? Впрочем, почему она усматривает в нем нечто особое?

– Ты по-прежнему сердишься на меня.

Мадлен вгляделась в его лицо, озаренное пламенем свечей.

– Меня рассердил не ваш урок, месье, а то, как вы его преподали. – Она держалась с удивительным самообладанием. – Напрасно вы не предупредили меня заранее.

– Я мог бы предупредить, но тогда урок прошел бы впустую. – После короткой паузы он продолжал: – Зато теперь ты навсегда запомнишь его и будешь настороже, верно?

– Да, но благодарить вас за этот урок я не стану.

В глубине ее наполненных враждебностью глаз плясали огоньки.

– Ученики начинают ценить учителей лишь после того, как уроки приносят плоды. Позднее я научу тебя защищаться другим, более жестоким способом. Но пока, думаю, для этого еще рановато.

Впервые за весь вечер нахмуренный лоб Мадлен разгладился.

– Но мне не терпится научиться защищаться от вас.

– Понимаю. Боюсь только, ты будешь действовать чересчур агрессивно, застигнув меня врасплох. Но, обещаю, тебе непременно представится случай отомстить.

– Не сомневайтесь, я буду с нетерпением ждать этого случая, месье. – Мадлен сдержанно улыбнулась.

Он поднял бокал.

– Значит, мы снова друзья, Миньон?

Мадлен не спеша подняла свой бокал и прищурилась:

– Предлагаю выпить за реванш, месье.

– Прекрасно, мадемуазель. Итак, за реванш!

…Маркиза окинула мечтательным взглядом свое разгоряченное нагое тело и мое лицо между ее пышными бедрами. Гибким движением она высвободилась из объятий и грациозно улеглась на бок рядом со мной. Маркиза коснулась сперва удлиненных ямочек на моих щеках, а затем провела пальцем по полной изогнутой нижней губе, лоснящейся от ее влаги.

– Caro, вы – счастливый обладатель опытных, умелых губ и языка, в равной степени искушенных в беседах на полудюжине наречий и в безмолвных, сладких излияниях страсти. – Она провела пальцем по своему телу, пока наконец не достигла рощицы черных кудрей над некоей расщелиной. – Не хотите ли продолжить со мной сладкую беседу?

– С радостью, cara.

– Dolcemento, mio cicisbeo, – промурлыкала маркиза, когда я лег поудобнее и вновь приник головой к ее лону.

Едва я лизнул щедро напомаженное любовной влагой средоточие женственности, она широко развела в стороны ноги, облегчая доступ к их слиянию и позволяя мне поприветствовать его губами, языком и пальцами. Как и следовало ожидать…

– Это неслыханно!

Разрумянившись, словно ее осыпали десятком пощечин, Мадлен отдернула дрожащую руку от непристойной рукописи, лежащей на столе. Несколько секунд она просидела не шевелясь, то холодея, то обливаясь потом, потрясенная строками, которые только что прочла по ошибке.

Сегодня утром она получила задание изучить теорию лорда д’Арси о том, как распоряжаться деньгами. Хорас сообщил, что рукопись лежит на длинном столе в библиотеке, но на нем Мадлен обнаружила две рукописные книги в совершенно одинаковых переплетах, лежащие бок о бок. По воле случая она ошиблась в выборе. Едва открыв рукопись, Мадлен уже не сумела отвести от нее глаз, пока не прочла описание нескольких амурных похождений. Час, отведенный для чтения скучного научного трактата, превратился в изучение возбуждающей эротики.

Мадлен облизнула губы, но это не помогло. Ее язык пересох. Подумать только, чем занимаются мужчины и женщины! Мало того – кто-то не постеснялся описать их выходки!

Почти уверенная в том, кто автор рукописи, Мадлен потянулась ко второй, чтобы сравнить почерк. Сомнений не осталось: и та и другая рукописи принадлежали перу лорда д’Арси.

Захлопнув книги, она оттолкнула их и поднялась.

– Стало быть, вот чем лондонский повеса занимается на досуге, – пробормотала она. – Коллекционирует скабрезные рисунки и излагает на бумаге подробности своих романов.

Мадлен медленно подошла к окну. За виднеющейся в отдалении рощей поблескивал Ла-Манш, словно липкий след улитки на листке. Мадлен попыталась сосредоточиться на прелести солнечного дня, но ее мысли витали далеко.

Прошел почти месяц с тех пор, как она отдалась Себастьяну д’Арси, дрожа от страха и предвкушения. Время шло, и теперь ей самой не верилось, что когда-то она лежала в его объятиях. С тех пор Себастьян держался с ней, как подобало отцу или старшему брату, и это повергало Мадлен в растерянность. Иногда ей казалось, что между ними ничего не было. Но теперь, убедившись, что рукопись взбудоражила ее, Мадлен поняла: давняя ночь все-таки была, и отрицать это немыслимо.

Она поежилась, чувствуя себя неловко оттого, что странные, удивительные, но чудесные ощущения не покидали ее. Они были неразрывно связаны с мыслями о Себастьяне д’Арси. Вместе с потрясением в ней вспыхнуло жгучее любопытство, стремление узнать, не приукрашены ли эти описания. И если вниманием лорда д’Арси так легко завладевали самые разные женщины, почему же он отвергает ее, Мадлен? Неужели потому, что она не настолько опытна, смела и привлекательна, как его прежние пассии?