— Опять же, в космосе нет силы притяжения. Если бы мы были в открытом космосе, мы бы плавали по каюте, как пробки в тазу. А мы этого не делаем. Наши тела имеют какой-то вес.
Фаулер покачал головой. Часть его ужаса была компенсирована явным научным интересом, никогда полностью не утрачиваемым ни одним человеком науки, независимо от того, что его окружает.
— Вы понимаете, к чему вы ведёте? Ваши утверждения предполагают существование планеты поблизости. Это единственное, что могло бы объяснить те условия, которые, по-вашему, как вы считаете…
— «По-вашему, как вы считаете»? — проскрежетал Гейтс. — Будут ли бензиновые двигатели, хоть и с воздушным охлаждением, работать при абсолютном нуле? Останется ли здесь воздух, даже с включённым кислородным баллоном, хотя бы на минуту?
— Но планеты не может быть. Если бы она была, мы бы начали падать на неё с того момента, как столкнулись с этим изгибом пространства.
— Откуда вы знаете, что мы не падаем сейчас?
— Но планеты нигде не видно!
— Откуда вы знаете, что наши глаза правильно функционируют в этой части неба, где бы мы, чёрт возьми, ни находились? Может быть, вещество и световые лучи здесь отличаются от привычных нам.
Дверь в кабину пилота открылась. Вошла Милдред и села рядом с Энрайтом.
— Не думаю, что это что-то значит, — уныло сказала она, — но стало немного теплее. Сейчас минус шестьдесят восемь (-55,56 °C).
Гейтс уставился на Фаулера с лёгкой усмешкой.
— Ну, может ли температура безграничного космоса изменяться подобным образом? Разве это не противоречит всем теориям, которые вы, бездарь, тут навыдвигали?
Фаулер кусал губы. И тут Бем внезапно воскликнул. Он невидящим взглядом смотрел вперёд, в переднее окно самолёта, на созвездие в форме кинжала. Его рука так сжала руку Рии Рэй, что она тоже невольно вскрикнула.
— Смотрите! — прохрипел Бем, указывая на это созвездие.
Остальные тотчас уставились на него. И увидели любопытную вещь.
Звезда, образующая остриё кинжала, исчезла. Затем она снова стала видна отчётливо и, наконец, снова исчезла. Во втором случае звезда над ней тоже исчезла из поля зрения.
— Там, в небе, что-то есть! Что-то прямо впереди, между нами и этим созвездием!
— Там не может ничего быть, — запротестовал Фаулер, наморщив лоб, как сбитый с толку ребёнок. — Если бы там была маленькая планета или астероид, они бы хоть немного отблёскивали в отражённом звёздном свете.
— Да? — недовольно сказал Гейтс. — Разве вы никогда не видели материалов, не отражающих свет? Я видел.
— И вы не видели. Такие материалы отражают хотя бы немного света!
— Ладно, — фыркнул Гейтс, — тогда впереди нас ничего нет. Это всего лишь наше воображение.
Бем продолжал смотреть вперёд. Теперь почти вся звёздное скопление в форме кинжала было скрыто от них. На фоне других, более тусклых звёзд он мог разглядеть сегменты огромной кривой.
Слабый гул моторов постепенно становился громче, что указывало на то, что атмосфера снаружи каким-то образом сгущалась. Огромная часть неба перед ними была чёрной, без звёзд. Это было похоже на то, как если бы перед Т-12 находилась огромная тарелка.
Только самой тарелки видно не было. Единственным признаком её существования было то, что сквозь неё ничего не было видно.
— Там есть планета, — сказал Бем и оглядел бледные лица остальных. — И что теперь?
Заговорила Рия Рэй:
— Нужно высадиться на неё.
— Высадиться на неё? — усмехнулся Гейтс.
— Это единственное, что мне пришло в голову. Конечно, нужно снижаться к ней. Мы же не сможем летать здесь вечно, не так ли?
— Но бог знает, что может быть там, внизу! Возможно, мы не сможем дышать их атмосферой. Там могут быть опасные формы жизни. Планета может оказаться похожей на Луну — вся в кратерах глубиной в сотни миль, в которые мы можем провалиться.
— Ладно, — отрезал Гейтс, — летайте здесь, пока не кончится бензин, и всё равно разобьётесь. Потому что у этой штуки явно есть сила притяжения. Мы уже весим больше. Гравитационного притяжения хватит, чтобы размазать нас так же основательно, как если бы мы упали на Земле с высоты ста миль.
Бем ничего не ответил на это. Сказать было нечего.
Через мгновение он встал и подошёл к пульту управления самолётом. Энрайт и Милдред последовали за ним, а через некоторое время и Рия Рэй. За их спинами Фаулер и Гейтс спорили — Фаулер искренне и безнадёжно, а Гейтс проявлял только нетерпение и раздражение.
— Он очень хладнокровный, — сказал Энрайт, глядя на крупного, невозмутимого инженера. — Не думаю, что в его теле есть хоть один нерв.
— Он самый храбрый человек из тех, что я когда-либо видел, — сказал Бем срывающимся голосом. — Я слышал о людях, которые действительно совершенно не боялись смерти. Но никогда не думал, что увижу такого.
Круглая чёрная дыра в усеянном звёздами небе быстро увеличивалась, наводя на мысль о том, что небесный объект, к которому они приближались, был довольно миниатюрным. Большая сфера была бы заметна с расстояния, на преодоление которого потребовались бы недели. Или столетия.
— Но там не может быть планеты! — сказал Энрайт. — Так близко к Земле! Такое соседство дало бы о себе знать самыми разными способами. Приливы, отливы и тому подобное.
— Она не близко к Земле, — вздохнул Бем. — Она на противоположном краю космоса от Земли.
— Но у космоса нет краёв. Как может что-то, у чего нет конца, иметь край?
— Прекрати, — сказала Милдред. — Смотри. Термометр.
В кабине было сравнительно тепло: всего пятьдесят два градуса ниже нуля (-46,67 °C). И дышать стало заметно легче. Из соображений экономии Бем потянулся и выключил кислородный баллон; но вскоре выяснилось, что они всё-таки были ещё зависимы от него; поэтому он снова открыл кислород, снизив скорость подачи.
До них донёсся голос Фаулера.
— Это невозможно. Каким бы пустым ни был космос, шансы миллиарды к одному на то, что мы, случайно попав в него, так же случайно окажемся вблизи одного из редких небесных тел.
— Хорошо, — проскрежетал Гейтс. — Шансы миллиарды к одному, что на планете, подобной Земле, сложатся атмосферные и другие условия, сделавшие бы возможным такое редкое явление, как жизнь. И всё же они сложились. А это значит, что ваши шансы «миллиарды к одному» иногда действительно срабатывают.
— Я бы хотел, — начал Бем, — чтобы профессор переключил свой мозг с невозможности существования планеты, находящейся, как мы все знаем, прямо под нами, на проблему того, какой она может быть.
Всё небо перед ними — или под ними, если можно так выразиться — теперь было чёрной беззвёздной пустотой. Но всё же чернота больше походила на дыру, чем на твёрдое тело.
— Может быть, эта штука похожа на большую чашу, и мы опускаемся в неё, — с сомнением предположил Энрайт.
— Вряд ли, — сказал Бем. — Любое вещество, свободно вращающееся в пространстве, обязательно примет сферическую форм.
— Мы в точности этого не знаем. Это всего лишь теория…
— Мужчины такие забавные, — сказала Милдред, и в горле у неё запершило, а потом она выдала короткий смешок. — Когда нас ждёт неминуемая смерть, вы готовы спорить о форме того, на чём мы умрём.
— Лучше спорить, чем сходить с ума, — сказал Энрайт.
— О, я же не говорила, что мужчины глупые. Я просто сказала, что они забавные.
— Посмотрите на альтиметр! — внезапно воскликнул Энрайт.
Они взглянули. Он показывал пятьдесят пять тысяч футов.
Бем выровнял самолёт рывком, который даже в такой разрежённой атмосфере вызвал неприятный крен.
— Господи, мы летим так быстро! Не думаю, что смогу посадить самолёт на той скорости, что мы разовьём в этом воздухе.
— Всё будет в порядке, если мы сможем найти достаточно длинное ровное место, — сказала Милдред.
— Найти, да? — спросил Бем.
Все трое смотрели теперь не вперёд, а вниз, так как он вывел Т—12 из больше похожего на падение метеорита силового пикирования. Затем они посмотрели друг на друга.
