- А при чём здесь честь? - недовольно переспросил Крачковский.

- Как же! - Ланин гордо задрал подбородок. - Это старинный крестьянский инструмент. Да, он может быть французский. Но, он крестьянский. Понимаете?! Крестьянский. А князю! Тем более Ланину! Не подобно играть на инструментах черни. Если только не на спор или пари на очень большую сумму.

- Хорошо, - ухмыльнулся один из офицеров. – Пари! Десять тысяч ассигнациями. Тому, кто сможет сыграть на этой блестящей хреновине.

- Двадцать, - добавил его друг, улыбаясь во все тридцать два зуба.

- Пятьдесят! - последнее слово было за Крчковским. (Ему нужно было как-то отыгрывать проигрыши последних дней).

Князь нехотя взял инструмент, показывая всем, как ему неприятно, неудобно, досадно. Начал вертеть, крутить приговаривая странные фразы. - Как тут у вас лошадями ходють? - Небрежно потянул за ручку с одной стороны. Левая часть гармони со скрипом разъехались до самого пола.

- А, таки понятно, - Произнёс хитрец, собирая гармонь. Накинул ремешки на плечи. Подвигал ими. Понажимал, попиликал кнопками. - Господа, - произнесли глухим голосом, словно что-то вспоминая. - Старинная (Гавайская) французская народная песня... «Одинокая ветка сирени». Исполняется впервые, в моём переводе, на русском языке. - Вселенец наклонил голову, посмотрел на правую руку, потом на левую, развел меха и... вжарил на всю Ивановскую, подражая переливам голоса Залкина...

Одинокая ветка сирени

У тебя на столе стояла

Этот день твоего рождения-я

Мы с тобою вдвоём встречали-и

…..

Плыл по городу запах сирени

До чего ж ты была красива

Я твои целовал колени

И судьбе говорил спасибо

Прелюдия 7.

Денщик закончил брить господина. Подал полотенце. Спросил с почтением. - Кирилл Васильевич, вчера вечером закончил портрет дочери штабс-ротмистра Бугрова. Не желаете-с взглянуть? Оценить моё возросшее мастерство?

Князь вытер лицо. Осмотрел себя в зеркало. Похлопал по щекам, погладил ладонью. - Нет, дорогой Афанасий. Не желаю. Вдруг она похожа на какое-нибудь чудо-юдо-страшилище. Взгляну и настроение пропадёт на весь день. А мне сегодня настроение - ох, как потребуется!

- Но, ваше сиятельство, я попробовал новую технику мазка и наложение теней. Хотел бы узнать ваше мнение.

Офицер снял полотенце с шеи. Начал одеваться. - Афанасий, ты же знаешь, я не меняю своих решений. Так, что, нет! Даже не проси.

Афонька насупился, печально вздохнул. Сглотнул слюну с обиды. Поникши, побрёл в сторону двери.

Вселенец посмотрел в зеркало. Увидел уходящего слугу. Смилостивился. - Ладно, тащи свой портрет. Посмотрю одним глазом. - Он улыбнулся. – Но, только одним.

- Что скажите? – прошептали, заломив руки с надеждой.

- Слушай, как тебя, там? Экспреционист недоделанный? Это, что такое? Что за безобразие?

- Портрет дочери Бугрова, - художник не ожидал такой негативной реакции.

- А чего у неё глаза как у утопленницы - разного цвета? И лицо какое-то – квадратами? Правое ухо - выше левого? И вообще! Почему она вся нарисована криво-косыми линиями и различными геометрическими фигурами? Это, что? Мать его за ногу, за новое творчество? А?

Афанасий решил мягко поправить подполковника. - Правильно говорить экспрессионист, ваше сиятельство. А моя последняя работа выполнена в направлении «Кубизма» с небольшим уклоном в ранний «Абстракционизм». Понимаете, работы в стиле «Ренессанса», «Барокко» и «Сентиментализма» уходят в прошлое. Мода на них проходит. Будущее за новыми направлениями: Свежими, нестандартными, экспериментальными.

Вселенец нахмурился. Улыбка волной схлынула с лица. - Ты чего сотворил с девкой? Экспериментатор криворукий! Кто её возьмёт замуж теперь? Такую, треугольно-квадратную? На неё, итак, никто не смотрел, а после твоего художества, вообще обходить будут стороной, вёрст за десять, как чумную.

- Ваше сиятельство, - новатор начал оправдываться. - Я попытался передать в рисунке искреннюю красоту человеческого тела, с помощью геометрических форм и резких цветовых сочетаний. Чтобы усилить восприятие за счёт контрастности, угловатости и напряжённости. Это же так просто и понятно.

Князь резко подошёл к слуге и схватил за шиворот. Приподнял над землёй – Значит, так! Говорю один раз. Повторять не буду. Берёшь руки в ноги, краски в зубы и рисуешь дочь Бугрова по-человечески. Чтобы была нормальной, полной, здоровой, ядрёной – такой, какой нравятся современным женихам. Чтобы кровь с молоком и щеки горели. Чтоб сидела за обильным столом. Чтоб самовар стоял рядом. И кошка к плечу ластилась. Да, что я учу тебя? Портрет «Купчихи за чаем» видел?

- К-ккакой «Купчихи»? – переспросил художник, задыхаюсь в стальной руке.

- Афоня – не зли меня! – дернули так, что затрещала ткань. - Покопайся в башке. Освежи память и вместо «Купчихи» нарисуй дочку ротмистра. Ты понял меня?

- Д-д-да, ваше сиятельство.

- Другое дело, - несчастного отпустили на грешную землю. Похлопали ладонями по спине, словно выбивая пыль. - Кстати, ситцевый мой. Напомни? Во сколько мне обошлась твоя новаторская мазня?

Слуга замялся. Нахмурил лоб. Прикусил нижнюю губы. Сделал вид, что начал считать в уме.

- Сколько? - рявкнули на всю комнату.

- Кирилл Васильевич. Да, практически ничего не стоит. Так…

- И-и? - сжали кулаки с силой. Приготовились к тяжёлой воспитательной работе. Возможно ногами.

- Ну, холст… двенадцать копеек. Краски масленые два набора в тюбиках – на рубль пятьдесят две. Ещё кое, что по мелочи. Итого, около трёх рублей.

- Три рубля! - возмутились с таким выражением лица, как будто было истрачено не меньше пятидесяти тысяч!

Князь царственно выдвинул ногу вперёд. Выпрямился. Расправил плечи. Поднял подбородок. - Афанасий, ты наказан. Я лишаю тебя жалования на два месяца.

- Ваше сиятельство, - простонали откуда-то «из подвала». - Итак, не платите, уже три месяца.

- Вот и хорошо! Значит обойдёшься ещё три месяца без денег. А сейчас скройся с глаз. И чтобы я не видел тебя до вечера. Картину оставь. Попробую продать. Может верну хоть какие-то копейки.

Глава 7.

Драгоценности «Коломенского дома украшений», были представлены в ярких коробочках, обшитых черным бархатом с выдавленным на крышке золотым вензелем «КL».

- Merveilleux! Incomparable! Magnifique! Incroyable! (Прекрасно! Великолепно! Изумительно! Бесподобно! Франц.). - Несколько человек сидели за круглым столом, поочерёдно любовались и передавали коробочки с изделиями друг другу.

- Dis-moi, cher Kirill Vasilyevich, qu'y a-t-il dans ce gros paquet qui se trouve а c о t е du pied de ta chaise? (Скажите, любезный Кирилл Васильевич, а что в этом большом свертке, который стоит рядом с ножкой вашего стула? - поинтересовалась дама в ярком платье цвета глаз майского жука.

Князь Ланин небрежно отмахнулся рукой. - Oh, messieurs, ne faites pas attention a ce joli bibelot. Ceci est une image. (Ах, господа, не обращайте внимание на эту милую безделушку. Это всего лишь картина. Франц.).

- Картина? Картина? Картина? - эхом пронеслось по комнате. После таких изделий, что явил миру странный князь. Любая, самая невзрачная картинка, становилась небывало значимой КАРТИНОЙ!

Один из присутствующих зацепился за знакомое слово. - И всё же, ваше сиятельство, прямо заинтриговали. Хотелось бы взглянуть. Я, знаете ли, разбираюсь в живописи!

- Иван Петрович! - возразил оппонент, сидевший напротив знатока. - Это, вы-то? Разбираетесь в живописи? Как может человек? Имеющий в доме всего пять картин! Заявлять, что разбирается в живописи? Вы же в ней никогда, ничего не понимали-с.

- Кто не понимал? Я не понимал?

- Да, уважаемый Петр Иванович. Именно, вы-с.