— Развернулись на сто восемьдесят и покатили спиной! — скомандовал я, дунув в свисток. — Валерий Борисович, а вам нужно отдельное приглашение? — обратился я к Харламову, который как ехал лицом вперёд, так движение и продолжил.

Легендарный 17-ый номер на моё замечание недовольно крякнул и, развернувшись как все, покатил спиной. На сосредоточенном лице Харламова, с которым мы жили в одном гостиничном номере и вчера перед сном откровенно поговорили, читалось то же самое разочарование, что и сейчас царило в моём сердце. Валерий был вторым человеком в команде, знавшим о закрытии нашего хоккейного проекта.

Вчера, во втором часу ночи, когда мы после ресторана еле-еле отделались от навязчивых «ночных бабочек», Харламов на пустынной лестничной площадке спросил:

— Иван, признайся, шаман Волков был прав? Нас закрывают?

— Да, прав, — не стал юлить я. — И девочек этих подослали, чтобы мы ненароком не сбежали из страны, чтоб не улетели в Штаты с «мишками» из Бостона.

— И что теперь будет? — набычился он.

— Ничего, — пожал я плечами, — вернёшься в ЦСКА. Поедешь на чемпионат мира в Хельсинки. Ещё раз станешь чемпионом мира.

— А что значат слова шамана про 1981 год? — Харламов уставился на меня, словно почувствовал, что я знаю всю правду.

— Давай подумаем вместе, — ушёл я от прямого ответа. — В 81-ом тебе исполнится 33 года. А так как ветеранов наши отечественные тренеры не любят, тебя начнут задвигать на вторые роли, уберут из сборной. Ты начнёшь волноваться, переживать и на нервной почве так повредишь здоровье, что играть больше не сможешь. Звучит логично?

— Вроде бы логично, — кивнул Валерий. — И какой я должен сделать «финт ушами»?

— Нууу, — протянул я, — а ты устройся работать в цирк. Цирковой аттракцион: «Валерий Харламов и медведи на льду», звучит? Ха-ха.

— Иди ты в жопу, — улыбнулся он. — Знаю я что делать, не глупее тебя. Эх, обидно, что нас закрывают. Мне в НХЛ понравилось. Огромные стадионы, телевидение, ажиотаж, толпы болельщиков, шикарные гостиницы. Ну почему у нас в Союзе всё не так? Я недавно в чёрных очках прошёлся по Красной площади, так меня никто не узнал!

— Всё просто, — пробурчал я. — В нашей стране чемпионат угробили ради сборной СССР. Потому что сборная — это витрина, лицо страны советов. А то, что за этой красивой витриной у нас бардак, гостиницы с клопами, нет нормальных коньков, клюшек и амуниции, нет больших хоккейных арен, нет качественной спортивной медицины и питания, это в ЦК никого не волнует. Пыль в глаза пустили проклятым капиталистам, а там хоть трава не расти. Давай не будем о грустном, — хлопнул я Харламова по плечу. — Нас ещё официально не закрыли, может быть, ещё выкрутимся.

На этих словах на лестницу, словно бы случайно выскочил человек в сером плаще, который несколько часов подряд читал газету «Правда» в просторном фойе гостинцы. Поэтому я громко произнёс, что хорошо в стране советской жить и пошагал в гостиничный номер.

— Закончили пенсионерские покатушки! — хохотнул я, дунув в свисток. — Сейчас делимся на две команды, и каждая на своей половине поля отрабатывает бросок в касание после диагонального паса от одного борта к другому. Сергеич, едешь направо, — сказал я вратарю Коноваленко. — Братья по разуму из социалистической Европы тоже направо.

— А мы, русские, куда? — с вызовом спросил Васильев.

— Мы налево, — буркнул я, покатив за корзиной с шайбами.

— По пустым воротам бросать? — увязался следом легендарный динамовский защитник.

— А мы будем атаковать ворота под очень острым углом, — отмахнулся я, но подъехав к скамейке запасных, где прикемарил Иржи Холечек, всё же толкнул его в бок и спросил, — Иржи, ты как? Может скорую вызвать?

— Мне хорошечно, — пролепетал чехословацкий голкипер, не открывая глаз.

— Хорошечно ему, — тут же забухтел под ухо Валерий Васильев. — Вот выпустим тебя против Лос-Анджелеса, чтоб ты кучу шайб пропустил, и чтоб тебе до конца жизни стыдно было, тогда будешь знать, как нарушать спортивный режим.

— Я по-русски плохо понимать, — невозмутимо отмазался Холечек.

— Ну и командочка у нас, — продолжил бухтеть Васильев, когда я высыпал шайбы на лёд. — Как премию получать, так они по-русски каждую буку понимают, едрён батон. А сделаешь им внушение, б…ять, так моя твоя не понима. И как мы только до сих пор идём на первом месте, ума не приложу.

— Валерий Иваныч, ты чё развоевался? — не выдержал я. — Поменьше текста. Давай так, ты от правого борта пасуешь, я от левого. Потом смена.

— Мне за державу обидно, — буркнул Валерий Васильев и, гаркнув: «Малышатина, держи!», сделал диагональную передачу от синей линии в левое закругление.

И Боря Александров с первой же попытки, находясь под очень острым углом к воротам, всадил шайбу под перекладину. Я же со своей стороны принялся пасовать в противоположное правое закругление площадки, где разместились Валерий Харламов, Николай Свистухин и Виктор Хатулёв. И такая незамысловатая монотонная тренировочная работа: броски и передачи, незаметно привела моё неспокойное душевное состояние в умиротворённое равновесие.

«А что если улететь в Штаты с хоккеистами „Лос-Анджелес Кингз“, они ведь тоже сюда на чартере прилетят? — вдруг подумалось мне. — Ведь не смогу в чемпионате СССР играть. При всём уважении к нашим мастерам, это будет ощутимый шаг назад. И потом у меня в Штатах жена, которая должна со дня на день родить. А застряну здесь, ей-богу сопьюсь и покачусь по наклонной. Только как сбежать, когда обложили со всех сторон? Даже путан из „Интуриста“ в срочном порядке подослали. Захлопнулась ловушечка, ёкарный бабай. Зря не послушал шамана».

— Товарищ, Тафгаев! — вдруг от борта меня окрикнул широкоплечий мужчина в сером пальто.

— Раздача автографов строго после тренировочного занятия, — проворчал я, хотя сразу понял кто этот тип с заметной военной выправкой.

— Товарищ, Тафгаев, вам одну бумагу нужно срочно подписать, — соврал этот мужик, заметно разволновавшись.

— Ну, так несите её на лёд! — рявкнул я и, постучав клюшкой, потребовал, чтобы Юра Тюрин сделал мне диагональную передачу в правое закругление.

Юрий, криво усмехнулся, и чётким отработанным движением низом катнул шайбу в моём направлении. А через секунду я, тоже не задумываясь, махнул клюшкой и эта шайба, громко звякнув о штангу, забилась в сетке пустых ворот.

— Товарищ, Тафгаев, хватит валять дурака! — заорал второй широкоплечий мужчина в подобном одеянии, который рысью выбежал из подтрибунного помещения.

После этого крика тренировка сама собой прекратилась. И вся команда теперь с интересом смотрела то на меня, то на этих мужчин с военной выправкой.

— Я в отличие от некоторых захребетников, живущих за государственный счёт, не валяю дурака, а занимаюсь своей профессиональной деятельностью, и делаю это очень хорошо, — прорычал я. — Продолжили тренировку! — рявкнул я на хоккеистов и крикнул нашему защитнику. — Юра, дай!

И Юрий Тюрин, чтобы не захохотать, прикусил губу и ещё раз «вырезал точную нацеленную диагональ». Однако я, разозлившись на этих «государевых слуг», шарахнул по шайбе так, что она, чиркнув по перекладине, улетела в заградительную сетку. «Б…ять, — выругался я про себя. — Не дадут поработать, суки».

Затем я всё же подъехал к этим двум товарищам из «ларца», одинаковым с лица. Они почему-то покосились друг на друга, увидев мой вопросительный взгляд, и наконец, один из бойцов невидимого фронта прошептал:

— Вас срочно ожидает к себе один очень высокопоставленный товарищ. Дело касается вашей команды.

— Так бы сразу и сказали, конспираторы, — проворчал я. — Я так понимаю, интервью в «Останкино» на сегодня отменяется?

— Отменяется, — буркнул второй боец.

Выходной праздничный день 31-го декабря для председателя КГБ Юрия Андропова выдался насыщенным и напряжённым. И в данный момент он не готовился к праздничному застолью в кругу семьи, а сидя в хорошем кожаном кресле на конспиративной квартире разбирал экспертный отчёт одного очень авторитетного советского инженера по поводу сверхзвукового самолёта ТУ-144. Кроме того Юрию Владимировичу было поручено грамотно закрыть хоккейную команду «Москва Ред Старз». Почему товарищ Брежнев резко отказался завоёвывать НХЛ, что укрепляло авторитет всех социалистических стран на международной арене, председатель КГБ мог только догадываться. И он готов был поручиться, что в эту историю вмешались наши заокеанские «друзья».