— Ну и любишь ты, Иван, поругаться, — недовольно проворчал Толь Толич, с большим аппетитом уплетая картофельное пюре.

— Да, характер у меня не сахар, — кивнул я головой. — Я только одного понять не могу, куда у нас мясо девается? Мы живём практически в сельской местности, почему в магазинах нет куриных грудок, куриных голеней, свиных отбивных и свиных сосисок?

— Скажи спасибо, что суповые наборы есть из костей, — хохотнул старший тренер. — Холодец с хреном — во закуска! — показал он мне большой отогнутый палец.

— Ладно, вернёмся к нашему хоккею, — буркнул я, с тоской вспоминая Принстон, Москву и даже город Горький, где общепит был совершенно другого, более высокого уровня. — Итак, мы имеем две хоккейные площадки: на одной есть хорошая раздевалка и одна трибуна для зрителей, а на другой смонтировано качественное освещение. Какой в этом случае напрашивается вывод?

— И без тебя знаю, — крякнул Толь Толич. — В одном месте светильники открутим, в другом прикрутим.

— Правильно, но это ещё не всё, — улыбнулся я, хлебнув для вдохновения простого советского компота. — Нужно срочно построить дополнительные деревянные трибуны.

— Это ещё зачем?

— Затем же, как и всегда, — хмыкнул я. — В нашем милом городке проживает 20 тысяч человек, значит полторы тысячи болельщиков при хорошей игре и результатах нам собрать вполне по силам. И при цене в 30 копеек за билет команда получит неплохой дополнительный премиальный фонд. Ты мне, Толь Толич, просто поверь, за деньги играть совсем другой интерес. Появляется нешуточный азарт, жажда победы и необходимая для повышения мастерства ответственность и концентрация. Иначе сегодня парни сыграют лучше всяких похвал, а завтра придут после ночного загула и наполучают полную авоську шайб. Логично?

— Логично-то логично, — тяжело вздохнул старший тренер, — только даже на футбол все норовят пролезть без билета. Допустим, что придут на матч твои полторы тысячи, а за проход заплатит максимум человек двести.

— Об этом я как-то не подумал, — пробурчал я и, почесав свой волшебный затылок, тут же предложил выход из тупика, — а давай мы по номерам проданных билетов разыграем ценный приз?

— Чего? — опешил Толь Толич.

— Не чего, а что, — хохотнул я. — Я тут видел в промтоварах радиоприёмник марки «Альпинист» за 30 рублей. Вот его и разыграем. Но это ещё не всё. Нужно организовать для болельщиков горячий перекус: чай, пирожки и слабоалкогольный глинтвейн, а с комбината питания, с которым мы заключим договор, стрясём дополнительные деньги. И деньги эти пойдут на оплату труда сотрудников нашей ледовой арены, на новую хоккейную форму и на человека, который эту форму после каждой игры будет стирать. Примерно по таким законам и живёт лучшая лига мира.

— Ерунда, — крякнул тренер, дожевав котлету. — Ничего у тебя не получится. Здесь тебе не Америка. Придёт на хоккей в лучшем случае человек триста и премиального фонда хватит ровно на три бутылки водки и банку солёных огурцов. Ха-ха-ха.

— Посмотрим, — проворчал я. — Ты мне лучше скажи, кто нам может построить временные деревянные трибуны?

— Это я решу через наш профсоюз, — гордо ответил Толь Толич. — Профсоюз поможет. Тем более весной трибуны можно будет легко разобрать на дрова. А ещё лучше оставить их для футбола. Что ж я раньше до этого не допетрил? — задумался он.

— Лучше поздно, чем никогда, — буркнул я. — Значит с тебя — трибуны, с меня — реклама и пиар.

— Чего? — спросил меня тренер, услышав незнакомое слово «пиар».

— Пиар — это по-английски означает паблик рилейшнз или связь с общественностью. По науке работаем, Толь Толич, — хохотнул я. — С любительщиной пора кончать.

— Ну-ну, — усмехнулся он.

— Вон и твои пришли, — хмыкнул перед стартовым вбрасыванием Толя Гаврилов, когда молоденькие учительницы Вика и Надя появились около хоккейного борта.

Вообще надо сказать, что сегодняшняя вечерняя тренировка вновь собрала множество народа. И людей можно было понять: по телевизору и в кино смотреть нечего, до субботних танцев в ДК ещё далеко, а компьютерные технологии, которые в будущем займут почётное первое место в списке возможного досуга, пока доступны только большим научным и исследовательским центрам. Другими словами, некуда во вторник вечером простому человеку податься, вот и идёт он к городской хоккейной коробке, где залётный олимпийский чемпион кошмарит заводскую хоккейную команду.

— Что значит мои? — опешил я, поставив клюшку около точки вбрасывания.

— Да ладно, дело житейское, — усмехнулся Гаврилов. — Эти учителки по сути-то ничьи. Вот если бы ты кого из наших баб в баньке попарил, то тогда бы тебе мужики живо бока намяли, и я бы не помог.

И в этот момент Толь Толич бросил шайбу на лёд. «А чему я удивляюсь? — подумал я, автоматически выбив эту шайбу на свою половину поля. — Тут на весь городок всего два пятиэтажных „небоскрёба“, каждый каждого знает и для них любой приезжий — это чужой и странный человек из большого и непонятного мира. Одно название, что город, а уклад всё равно деревенский».

Я откатился поближе к своей синей линии и мгновенно получил передачу от своего же защитника. И вдруг кто-то из зрителей рявкнул: «Давай, американец, делай!». «Ну, правильно, — усмехнулся я про себя, легко накрутив в средней зоне Толю Гаврилова, — если в Штатах я для всех русский, то на Родине — американец».

Затем я вырвался на так называемый свободный лёд, сделал несколько энергичных толчков ногами, пролетел центральную красную линию и сыграл в стеночку с крайним правым нападающим Генкой Комоловым. Кстати, от Геннадия сегодня отчётливо попахивало пивком. Наверно после смены замахнул пару бутылочек местного луньевского пенного напитка. Видать, на трезвую голову играть ему было не интересно. Однако, не смотря на это, обратный пас от него вышел на загляденье. Он одной передачей разом обрезал пару защитников соперника: Боговика и Богомаза. И я, не снижая скорости, вылетел один на один. Вратарь обречённо выкатился чуть-чуть вперёд, и в тот же момент я пульнул точно между щитков. Шайба забилась в сетке, а Толь Толич, дунув в свисток, указал на центр ледяной площадки.

— Гооол! — громче всех закричали Виктория и Надежда.

Я кивнул головой девушкам, поднял клюшку вверх, поблагодарив остальных болельщиков, а сам подумал, что если застряну здесь на два сезона, то мне как серьезному хоккеисту конец.

— Задержись, поговорим, — обратился ко мне Толь Толич, когда тренировка подошла к концу.

К этому моменту девчонки убежали на родительское собрание, пообещав перед сном заглянуть в гости, чтоб послушать мои американские сказки. Поэтому я особенно никуда не спешил и, закинув последнее полено в печку, которая обогревала эту крохотную раздевалку, присел на скамейку.

— С постройкой дополнительных трибун договорился, — отчего-то виновато промямлил он. — Правда, плотники требуют оплату вперёд.

— Сколько? — напрягся я, так как сегодня уже выдал нашему заводскому художнику аванс в 25 рублей за пять красочных объявлений, которые намеревался разместить в кинотеатре, в клубе, на проходной завода, в школе №1 и в помещении местного центрального промтоварного магазина. Что поделать, если без финансовых вливаний рекламная компания в принципе невозможна?

— Триста рублей просят, вымогатели, — крякнул Толь Толич. — Профком на это средства выделять отказался, своих у меня нет, а ждать, когда на игры пойдёт народ и за билеты заплатит деньги, они, буржуи недорезанные, не хотят. Говорят, что наш хоккей кроме пары сотен человек здесь никому не нужен! Ты, представляешь, нет⁈ Хоккей никому не нужен⁈

— В чём-то они и правы, — пробурчал я. — Комолов сегодня пьяненький пришёл. Кроме него ещё от троих перегарчиком несло. Я в одиночку на одном коньке забрасываю по десять штук за 20-минутную двухсторонку, куда такое годится? Однако триста рублей — это не деньги. Такие траты даже мне по карману. Триста деревянных на деревянные же трибуны я дам. Только возьмёшь с работничков расписку.