– Вот и сиди так, пока не отпустит, – Антон сплюнул в сухой грунт и направился обратно к машине.

По радио гоняли набившую оскомину Натали и ее ветер, что нагоняет беду, но песня вскоре сменилась обрывистым треском. На трассу с двух сторон наступали шеренги сосен. По встречной неслись фуры с исполинскими головами.

Антон взглянул в зеркало заднего вида и нахмурился.

– Да он издевается.

«Цивик» его вновь нагнал. Поравнявшись с «нисаном», псих опустил стекло и прокричал:

– Эй, брат! Скажи, в чем свобода?

Антон сделал вид, что не слышит. Не брат я тебе, обкурыш долбанный. Чего привязался? Принял его остановку за первый шаг к дружбе? Жаль дурака. Давай, кати отсюда быстрее, ты же на встречке и себя угробишь, и меня заодно.

– Сейчас покажу! – и «цивик» умчался вдаль с яростным рыком.

По черному небу рассыпались хлебные крошки звезд, осмелели вдали от города. На развилке Антон, подумав, свернул к тихому немому поселку: ехать дольше, зато дорога узка и безлюдна – хвост он заметит издалека. Если уж тогда никого, – значит, свобода.

В свежесть ночного воздуха вплетались нотки бензина и гари. За поворотом плясали всполохи света, словно разбушевался лесной пожар. Столб дыма Антон заметил давно, но не придал значения, теперь же занервничал: древний как мир страх огня заставил крепче вцепиться в руль.

Потом он ударил по тормозам и сидел пару минут, не смея отвести взгляд от страшного зрелища.

Пламя лизало кузов знакомого «цивика», хозяйничало внутри. Колеса беспомощно уставились в небо. Ствол сосны с отметиной от удара завалился набок, и огонь уже занялся маслянистой корой.

Доездился.

Повинуясь странной тяге, Антон покинул машину. Лицо обдало жаром. Обошел змеившиеся по асфальту потеки топлива. Под ногами хрустели осколки – мелкие брызги огня. Борясь с тошнотой и страхом, он смотрел в охваченные пламенем недра покореженного металла. Еще час назад человек был жив, и вот его уже нет. Возможно, псих сам хотел такого итога, что он там мычал про свободу? Вряд ли его будут искать и рыдать по утрате: таких дома не то чтобы ждут. В любом случае узнать, кем он был, будет непросто: документы наверняка сгорели вместе с телом…

– Свобода, говоришь?

Антон потянулся к карману брюк, достал документы и поднес к пламени.

– Гори, гори ясно…

Он потушил занявшийся огонь, когда страницы обгорели настолько, что еще можно было разобрать имя; бросил паспорт в сторону от машины, права – чуть ближе, будто при ударе документы выпали из бардачка или нагрудного кармана, пролетев сквозь лопнувшие от жара стекла автомобиля.

Версия маловероятная, но Антон знал, чем ее подкрепить. Залезть в базу и сменить владельца задним числом под силу даже ламеру. Оставался пустяк: новые документы и билет на самолет.

С той поры он в бегах. А ведь всё так хорошо начиналось.

Антон.

В четырнадцать лет Антон не сомневался: ему уготована великая судьба. Не зря же природа или высшие силы наградили его редкостным интеллектом. Он может податься в политики и изменить мир, воздвигнуть корпоративную империю, а если надоест суета, уехать в Шотландию и основать клан целиком из выдающихся потомков. Тропы жизни расстилались у ног шелковыми коврами: ступай на любую, дружок, всё получится. Смерти нет, выход всегда найдется, ведь небу ты для чего-то нужен. Собственно, об этом Антон и размышлял, когда, засмотревшись на звезды, чуть не рухнул навзничь на лед.

Дальше он шел уже медленно, осторожно, но так, чтобы успеть повесить куртку, сложить содержимое ранца на краю парты под углом в девяносто градусов и оставить в запасе пять минут для непредвиденных обстоятельств.

Полдня снова коту под хвост – бесполезный треп по отставшей лет на десять программе. К урокам он не готовился, лишь мельком просмотрел темы. Если спросят, найдет что сказать.

Скорей бы ответил московский интернат: из провинции попасть туда почти невозможно, но с его олимпиадами и характеристикой от директора шанс есть, и немалый. Пойдет на физмат, а летом – компьютерная школа под Костромой. Оттуда в Бауманку поступит или ИТМО, или МГУ. Мечта.

Если откажут, придется остаться в убогой районной школе. Об этом размышлять не хотелось.

Каждое утро он шел через школьный стадион, подныривал под трубы теплотрассы, изогнутые в букву «П». Шагать следовало торопливо, отводя глаза от звериных трупов: придушенной кошки и отрубленной головы пса. Бордоский дог. Широкая бронзовая морда в складку. Без туловища. И рядом его передняя лапа – левая. Они лежали несколько недель, но морозной сибирской осенью трупы не пахли и не вздувались, и Антон представлял, что это муляж, что внутри вата и глаза у него из пластика.

Был и другой путь, но дорога через стадион короче и вдали от автомобилей. Антон проходил здесь, даже зная, что увидит на тропе. Боялся, но упрямо переставлял ноги.

Трупы иногда менялись местами: голова перемещалась по левую сторону тропы, кошка – по правую. Сегодня кошка другая: вчера – белая с черными пятнами, сегодня – серая полосатая, но в той же позе и на вид нетронутая, будто спит.

Кто-то раскладывал их специально, чтобы видели дети. Чтобы не прошли мимо плодов его самовыражения и, возможно, поняли мир чуть больше. Возвращался, чтобы сменить композицию и полюбоваться со стороны.

– Эй, дятел!

Снег скрипел под быстрыми шагами Володьки Деникина, оболтуса с нравом и интеллектом бойцового петуха. Деникин обогнал Антона и преградил путь.

– Физичка обещала контрольную, дай списать.

Антон обогнул одноклассника, по щиколотку проваливаясь в сугроб: узкую тропку занял Деникин в своем необъятном пуховике.

– О, да у нас тут бессмертный. Дай списать, говорю!

– У самого мозгов не хватает? – Антон запрокинул голову и взглянул с вызовом на сжатые губы Деникина.

– Слышь! – Володька пихнул Антона в грудь, очки соскользнули. Антон молча нащупал их в снегу и принялся протирать мокрые стекла тряпичными пальцами. Володька отошёл, попыхтел в стороне, но тут же вернулся.

– Ладно, – сказал вдруг. – Давай помогу.

Мир в мокрых очках потек. Антон сквозь разводы видел протянутую дружелюбную руку Володьки и, немного помедлив, дал свою. Встречная ладонь оказалась узкой и твердой, будто из камня, ледяной, с какими-то пухлыми наростами. И тупыми когтями.

Антон вскрикнул и опять оступился под безудержный Володькин смех.

– Боишься? Ууу-у-у! – Володька не морщась тянул собачью лапу к лицу Антона, ухватив ее где-то в темноте рукава за толстый сустав. – Дай списать или я приду к тебе во сне-е-е-е, – выл замогильным голосом.

Антон лягнул его по локтю, лапа выскользнула и пропала в снегу. Деникин попер как танк. Пацаны поборолись, но недолго: рослый Володька быстро уложил противника на живот и впечатал лицом в сугроб.

– Он же задохнется! – раздался знакомый голос. – Отвали от него, не то закричу.

– Ну, кричи на здоровье, – ответил Деникин, но руку убрал и вразвалку пошел в сторону школы.

Антон, отплевываясь, вытер лицо ладонью. Над ним склонилась встревоженная Соня Маркова – симпатичная блондинка из его класса. Ослепительная, свежая, юная и не по годам развитая. Одноклассники который год вздыхали по ее ладной фигурке и исправно ходили на физкультуру поглазеть, как Соня прыгает через скакалку.

Она протянула руку, но Антон ее жест отверг.

– У тебя губа разбита. Видно, Деникин успел задеть.

– Без вас, Софья Андреевна, знаю. – К отличницам Антон обращался на «вы».

Он поднялся и, хлюпая носом, зашагал дальше. Соня хмыкнула и отстала. Антон знал, что Соня не хочет, чтобы их видели вместе. Оно и понятно: нелепая куртка не по размеру, заношенные сапоги – не поймешь, женские или мужские – на перчатке вообще дыра, откуда выглядывает кончик пальца. Под шапкой оттопыренные уши и ранние залысины, на лице угри с вишню величиной. Та еще образина. Уж он-то в курсе, что Соня и другие девчонки втихаря над ним посмеивались, звали головастиком за большой лоб и тонкие ноги, но Антону было плевать: этих недалеких девиц, как бы ни пыжились они в школе, ждут лишь грязные носки да горы подгузников – нет у женщин выдающихся способностей, величие – дело мужское. А тут на тебе, засмущался дырки в перчатке, стоило девушке проявить сочувствие.