Когда генерал успокаивается, я удерживаю его взгляд. Я должна найти правильные слова.

– Простите мою дерзость, генерал. Куда вы плывете?

– Я не могу раскрыть свои замыслы. В особенности перед нашими испанскими… друзьями. – Он снова хлопает по плечу помертвевшего от страха дона Франсиско. – Мы тут, к сожалению, незваные гости. В их саду сокровищ.

Речь у него забавно прерывается, как будто ему приходится прикладывать усилия, чтобы закончить начатую фразу.

– Но вы покидаете Новую Испанию?

– Да. Возвращаемся в Англию. И каков, скажи на милость, твой интерес к моему великому предприятию?

Дон Франсиско взглядом предупреждает меня. Капитан Антонио качает головой. Я должна действовать быстро, пока не утратила мужества.

– Возьмите меня с собой! – Я торопливо достаю из-под юбки желтый шелковый мешочек. – Я могу заплатить. – И вытряхиваю на ладонь драгоценный камень. Крупный, размером с грецкий орех, он сверкает, разбрызгивая золотые и оранжевые лучи по палубе.

– Он принадлежит вице-королю! – кричит дон Франсиско, делая шаг вперед, но выхваченная шпага Диего преграждает ему путь.

– Отлично, – замечает генерал. – Дело в том, что вице-король должен мне немалую сумму. Так одним камнем мы убьем сразу двух птиц. – Он поднимает опал к солнцу, и тот снова меняет цвет, переливаясь и синим, и желтым, и прозрачным бледно-зеленым. – Или сразу трех? – Улыбается он, поворачиваясь от мерцающего камня ко мне.

– Умоляю! – Я больше не в силах скрывать свой страх, потому что меня бросят тибуронам или, что еще хуже, матросам, если генерал не защитит меня. – Заберите меня с собой, – прошу я. – Прямо сейчас!

Покидая землю мертвых, всегда приходится чем-то платить.

Ценой Персефоны было каждый год возвращаться в Аид, проводя там шесть месяцев из двенадцати. Орфей расплатился, оставив в аду жену, Эвридику. Иштар, Царица Неба, принесла в жертву своего мужа, Таммуза.

Да, мне знакомы легенды греков и вавилонян, как и многое другое. Брат Кальво держал в монастыре не только рабов, но и богатую библиотеку, и, будучи человеком щедрым, позволял одному имуществу получать пользу от другого.

О, этот запах книг! Мускус и амбра кожаных переплетов, горечь чернил. Я полюбила их с первой минуты. Как же хохотал брат Кальво, увидев, что я пытаюсь слушать книги, прикладывая открытые страницы к ушам. Я думала, страницы каким-то волшебным образом говорят сами, что слова исходят не из уст читателя.

Он смеялся. Но все же учил меня читать. По воскресеньям после обеда. Душа так же нуждается в пище, как и тело, говорил он.

Интересно, какой окажется цена моего побега. Да, я отдала драгоценный камень, но он никогда не был моим, этого явно недостаточно. Когда с меня потребуют платы?

Вот уже почти неделю я нахожусь на английском корабле. Неделя минула с тех пор, как я оставила «Какафуэго» и стоящего на юте дона Франсиско, что хватал ртом воздух, как вытащенный из воды сом; толпа матросов толкала его из стороны в сторону, пока он пытался разглядеть причину своих бед.

Гаспар кричал:

– Она ускользнула, как угорь!

А плотник Алонсо смеялся:

– С твоим богатством в кулаке!

Англичане также встретили меня насмешками, когда я поднималась на борт, крепко держась за руку Диего. Генерал шел впереди, чтобы сорвать аплодисменты за одержанную победу.

– Смотрите! – триумфально заявил он, присвоив мою шутку. – Вот добыча с «Какаплаты»!

Матросы забирались повыше, хватаясь за снасти, становились на планширы и реи, чтобы ничего не упустить из виду, улюлюкали и ревели от радости.

– О боже! – орали они, завидев Паскуаля. – Генерал взял нового лоцмана!

– Он меняет их, как лошадей на перегонах!

За спиной Паскуаля они заметили меня, хотя я пыталась сжаться, чтобы стать как можно незаметнее.

– А что у вас там, генерал? Ладная телка! Прекрасный приз!

– Сто лет как мы не пробовали свежего мяса!

Я для них вещь, добыча, которую они украли. Наравне с серебром, зерном, морскими картами и всем остальным, что они отобрали у испанцев. Хотя, по правде, я сама себя выкрала. Невеликое утешение, когда со всех сторон ко мне тянут руки. Так же, как на «Какафуэго» и манильских галеонах, – на всех кораблях, на которых я плавала, – меня больно дергают за волосы, шлепают по спине, щиплют за зад, лапают, хватают за юбки.

Сердце бьется так, словно готово вырваться из груди. Выходя из каюты дона Франсиско, я сообразила прихватить с собой мантилью и накинула ее на плечи, чтобы прикрыться. У меня нет ничего, кроме надетой на мне одежды да пустого кошеля, все еще спрятанного за поясом юбки.

Один англичанин стоит особняком. Высокий мужчина, одетый в черное. Он смотрит на меня свысока; длинноносый, с сжатым в тонкую линию ртом, с побелевшими бескровными губами. Больше всего он напоминает сердитую ворону. Когда я прохожу мимо, он с яростью встречает мой взгляд, затем разворачивается и проталкивается сквозь толпу, исчезая в ней.

– Идем, Мария, – зовет меня генерал. – Диего покажет, где можно бросить подстилку для сна.

Я следую за ними вниз по ступеням в горькую, непроглядную тьму. Когда глаза привыкают к тусклому свету, я вижу, что мы в корабельном арсенале. Возле стен составлены мушкеты и аркебузы. Некоторые из них я узнаю по «Какафуэго», других никогда раньше не видела. Например, арбалеты: ими пользуются только англичане. Они выглядят древними, как на картинах в величественных домах Сьюдад-де-Мехико.

Генерал открывает дверь в тесное, хотя и более светлое, помещение, наполненное смеющимися офицерами.

– А это кают-компания.

Я выглядываю из-за его плеча. Большую часть пространства занимает дубовый стол. Накрытый турецкой скатертью, уставленный серебряными блюдами с фруктами и сладостями. В животе у меня урчит от голода. Вокруг стола расположились около дюжины джентльменов, все они разговаривают одновременно. Кто-то в углу мочится в ведро.

Я хочу войти вслед за генералом, но он меня останавливает. Бросив Диего желтый шелковый мешочек, он говорит: «Унеси в мою каюту», затем резко кивает и закрывает дверь.

Диего ведет меня к другой лестнице, уходящей глубже в трюм. В еще более глубокий мрак. Мы на артиллерийской палубе, я чувствую горький запах селитры. Через люки наверху проникает немного света и падает на пушку, стоящую перед закрытым орудийным портом. Я иду за Диего мимо импровизированных кают, разделенных переборками. Мимо загона, в котором скребут и клюют доски палубы куры. Всюду на полу, где только есть свободное место, лежат вповалку спящие тела.

– Это матросы левого борта. – Диего, проходя, пинает чью-то ногу, высунутую в проход. – При смене вахты матросы правого борта займут их постели, а эти молодцы встанут и приступят к делу.

Он ныряет в шкаф и достает скрученный в рулон тонкий комковатый матрас.

– Повезло тебе! – усмехается он. – Это постель Уайта, он помер на прошлой неделе.

Диего машет рукой в носовую часть, там на полу есть место: угол, образованный изгибом корпуса и пустым лафетом.

– А что? Хорошее место, не хуже любого другого, – фыркает он.

Я осматриваюсь. Прикидываю расстояние до трапа, отмечаю узкие темные закутки. Тени, в которых за столбами может кто-то прятаться.

– А где спишь ты? – спрашиваю я.

– В каюте генерала. – Он оглядывается назад и вверх. – На юте.

– А может…

Он качает головой.

– Это единственная отдельная каюта на корабле. Даже джентльмены спят в арсенале.

Диего разворачивает матрас, и я не могу не заметить, насколько тот жалок и неудобен. Из матраса выпрыгивает блоха. Что я наделала? Я пожертвовала надежным пристанищем отдельной каюты, и ради чего – ради этого?

Диего садится и похлопывает по матрасу рядом с собой.

– Знаешь, – говорит он, доставая опал из шелкового мешочка, – тебе не обязательно было красть камень. Генерал все равно увел бы тебя. Назло испанцу.

Я сажусь рядом.