– Смотри, вон кузница, я про нее говорил.

На берегу стояла кузница – небольшой одноэтажный дом, огороженный забором. Из трубы валил дым, сбоку было пристроено водяное колесо – оно перекидывало воду из Леты, а земля рядом с ним была безжизненной – черное пятно среди цветастого газона. Вокруг – похоже, нарциссы, о которых говорил Зима.

– Спасибо, что показал мне Лету. А сейчас мне надо в кузницу.

– Смотри, чтоб не прогнали.

– У меня письмо… Хоть одним глазком, но загляну. Кстати, сегодня какой день недели?

Зима задумался.

– Вторник? Да, вторник. Ладно, братец, пойду в столовую. Увидимся вечером.

Он ушел, а я двинулся к кузнице. Зачем мне туда? Письмо предназначалось человеку, который уже шагнул за границу, что бы это ни значило, но, может, хоть что-то новое узнаю?

Я побродил вдоль забора, не решаясь войти. Звоночка или другого способа позвать кузнецов не было, входить без спроса было страшновато – особенно после заверения Зимы, что в меня могут запустить молотом. Интересно, что они тут делают? «Кузница – 5», – говорилось в письме Каину. Чего пять?

Вдруг двери здания распахнулись, и из него вышел запыхавшийся силач в кожаном фартуке. Он небрежно вытер лицо какой-то тряпкой и жадно вдохнул воздух, после чего заметил меня.

– Чего тебе, малой? – пробасил он.

– У меня… – Мой голос на фоне его грома показался никчемно тихим. Кузнец даже подошел, чтобы расслышать.

– А?

– У меня письмо… Оно для Мирта, но мне сказали, что он недавно вышел за границу. Теперь не знаю, что делать с этим. – Я протянул письмо кузнецу. Тот взял бумагу, но даже не заглянул внутрь.

– Месяц как вышел. Я уж и забыл, что отправил письмо. Мирт в последние дни совсем захворал, на работу не приходил. Я хотел его расшевелить. Мы из кузницы редко выходим, даже не знали, что почтальон пропал. А забирать как-то несподручно было… Сожгу его.

– А о ком вы писали? Кого хотели поймать?

– О! – Глаза силача стали мечтательными, он взглянул в небо и улыбнулся своим мыслям. – Мы еще не видели ее, но знаем, что она хранит нас. А те, кто был до нас, – видели и даже говорили с ней.

– Кто она?

– Кто… кто ж ее знает! Я вижу иногда белую тень, но только приближаюсь – она прыгает в Лету. А иногда замечаю ее следы – вон там, где земля сожжена водой. Несколько раз даже находил белые волосы на цветах – легкие, как паутина, прочные, как железо! Вот, я из них сплел – даже в самый разгар работы не раскаляется, хоть и на металл похоже. – Кузнец, не снимая, показал цепь на шее, похожую на обычную, хоть и очень тонкую, проволоку серебряного цвета.

– Как она может прыгать в Лету? Вода же убивает.

– Видимо, ее не убивает. Или ты не веришь, что я видел?! – Кузнец мгновенно вернулся из мечты на землю, набычился.

– Верю, просто интересно…

– Да… Мирт тоже не верил. А меня греет, что за нами кто-то присматривает. Спасибо, что хотя бы попытался отнести письмо, малыш, но теперь можешь идти.

Пожалуй, этот громила – единственный, кто действительно может звать меня малышом. Надо бы поскорее вспомнить свое имя.

– А правда, что ваш молот никто поднять не может? – вдруг спросил я, уже почти отойдя от забора.

– У нас три молота. И пока два работника. Ха! Я буду смеяться, если у тебя получится, но хочешь попробовать? Говорят, это не от силы зависит!

Раззадорившись, громила вперевалочку отправился в кузню и вернулся с инструментом. Я ожидал увидеть бандуру размером минимум с меня, но нет – небольшой такой молоток.

Кузнец аккуратно поставил его на землю рукояткой кверху и жестом пригласил попробовать. Я коснулся дерева – теплое, приятное. Потянул… Будто прикован к земле! И двумя руками хватался, и ногами упирался, и живот почти надорвал – а молот ни на миллиметр не сдвинулся. Наконец я сдался.

– Не получается.

– Значит, оставаться тебе почтальоном! Бывай!

Посмеиваясь своим мыслям, кузнец легко перехватил молот, подкинул его, красуясь, и побрел к себе.

– Ну и дела…

Работа на этом закончилась, но день чем-то занять надо было. Я вернулся в приют, попросил у Зимы бумагу с карандашом – он у кого-то тут же ее одолжил – и пошел осваивать город и рисовать карту. В центре поставил сам приют, исследовал несколько улиц, проставляя номера домов. Тут кто-то подозвал передать послание в другую часть города – и я понесся рассказывать, что сегодня в девять вечера будет сбор друзей возле пруда. Пруд тоже, кстати, на карте отметил – пробегал мимо него по пути. Он оказался совсем недалеко от Леты. Интересно, там остался след от моего падения?

Только передал одни слова, как попросили отнести другое послание – что в торговой лавке (нарисовал ее тоже) продают какую-то интересную вещицу, о которой адресат давно мечтает. Что именно – не говорилось.

Одна девушка по пути сказала передать соседке из дома напротив, чтобы та не стучала по ночам. Тут я застрял на добрые полчаса, перенося взаимные угрозы через дорогу. В конце концов девушки плюнули на меня и просто начали кричать друг на друга, а я поскорее ушел.

Так и провел время до самого вечера. Потом заглянул в столовую – люди вставали в очередь за едой. Кушать можно было прямо там, а можно – уносить домой. Я решил не вонять котлетами из баранины на весь приют и поел на месте. Не идеально, но съедобно. Мозг подсказывал, что я пробовал что-то вкуснее, желудок же радовался, что ему досталось хотя бы это.

В общем, в приют вернулся совершенно вымотанный. Нашел уборную и душ – общие, конечно. Воду, как я выяснил, каким-то образом перерабатывают, отстаивают на одном из заводов, после чего ее можно пить, ей же поливают растения в полях и моются. Как подсказал мне мужик, который вышел из душа передо мной, в противном случае любое умывание заканчивалось бы походом в лекарню. Мыло тоже было общее. Преодолев брезгливость, я все же его использовал. Под водой не растворился, и то ладно.

Лег на кровать. Многие уже заняли свои места и похрапывали. Мне достались довольно тихие соседи, а вот прямо возле Зимы мужик так храпел, что дрожали шкафчики.

Я думал, что усну за мгновение, но проворочался, наверное, целый час. Мучали вопросы: где я? Кто я? Откуда я пришел – и остальные тоже – и пришли ли мы из одного места или из разных? Что за странное чувство, будто я должен что-то сделать, но не знаю что? А еще я очень боялся, что через несколько таких же суетных дней совсем перестану задаваться этими вопросами. Тут вряд ли кто-то часто об этом думает, а то можно и с ума сойти. Уж не потому ли уходят за границу?

Подошла Марфа, села на край кровати. Я согнул ноги, освобождая место.

– Не спится? – спросила она.

– Не получается. А вы сами спите?

– Чаще, чем ты думаешь, малыш.

Нет, ей тоже разрешается называть меня малышом. Даже когда у меня появится имя. В какой-то миг мне показалось, что она заботится обо мне как… как… что же это было за слово? Такое теплое, светлое, женское. Такое слово, что хочется в него укутаться с головой, – почему же я не могу его вспомнить?

– Закрой глаза, – попросила Марфа.

Я послушался и почувствовал у себя на лбу приятное прикосновение ее прохладной руки. А дальше провалился в сон…

Теплая ладонь у меня на щеке. Мягкая, тонкая, родная. Моя рука больше – мы измеряли раньше, забавляясь. У девушек всегда изящные руки, но у нее – особенно. Помнил, что раньше я не мог отвести от них глаз. Наблюдал, как она выводила конспект в тетради – красивым почерком, будто заполняла древний свиток. «Путь к сердцу мужчины лежит через желудок». Так говорят. Мое же сердце любило смотреть и трогать.

Она улыбнулась, и от этого мне самому захотелось улыбаться.