– Конечно, я буду с тобой встречаться. Уж думала, и не спросишь!

Ее губы коснулись моих. Приятно.

Только я не мог вспомнить – кто же она?

Утро началось с грохота часов. Думаю, они во всем городе в одно время звенят, оповещая о новом дне.

– Мне сюда. – Я собирался попрощаться с Зимой: ему нужно было отправляться в поля, мне же – на бумажную фабрику за новыми письмами. – До скольки ты работаешь?

– До восьми примерно. Прихватить тебе яблок?

– А это не запрещено?

– Я скажу, что это для меня. Мне – можно, – похвастался Зима. – Другие за деньги покупают. Иногда в столовой выдают, но редко – у нас не слишком много фруктов. Как-то был пожар – кто-то что-то кинул в костер. Бахнуло громко, горящее полено в сад отлетело. Спалило половину деревьев. Пока воду из Леты натаскали, половина людей без ног осталась, из ведер все на них проливалось. Лекари потом долго за целебными травами к нам порывались пойти, но на поля им тоже нельзя.

– Тушили водой из Леты? Так она ж того… убивает. И растения тоже.

Зима замер. Явно никогда об этом раньше не задумывался. Через секунду пожал плечами и легкомысленно ответил:

– Да кто ж его знает? Мы и огород ею поливаем. Там есть такие заводи у Леты, прямо у полей – оттуда и берем воду, если нет времени идти до отстойника. Она все еще калечит, но не сжигает растения. Даже не спрашивай, как это работает.

– А что с теми, кто ноги потерял?

– Во время пожара-то? А чего с ними будет? Больные ноги оттяпали, ребята полежали месяцок, а потом у них новые отросли. А нам с тех пор форму несгораемую шьют, на всякий случай.

Зима все произносил с такой интонацией, что не понять – шутит или нет. Мы попрощались, и я зашел на фабрику.

Тот же мужик, что и в первый раз, встретил меня уже более приветливо. Я решился у него спросить:

– А можно как-нибудь у вас бумаги взять? Мне столько посланий передают, что боюсь забыть…

– Это мы легко организуем, – сказал мужик и вышел из комнаты.

Только он открыл дверь, как я чуть не оглох – у них на производстве было ужасно шумно. Даже хорошо, что мой почтовый уголочек находился здесь, где потише. Мужик вернулся через пару минут:

– Вот, возьми. Пока хватит?

Примерно с полсотни серых листочков, скрепленных нитью. Знакомо…

– Блокнот, – вспомнил я.

– Точно!

– Спасибо.

В ящике для писем оказалось в этот раз пять бумажек – похоже, по городу разнесся слух, что появился почтальон, и работа пошла. Однажды мне за нее даже, наверное, заплатят. Только на что тут тратить деньги? Форму выдали, кормят, блокнот с карандашом бесплатные. Зачем люди вообще здесь работают, если все достается бесплатно? Да, конечно, если фабрики и поля внезапно встанут, то и еды, и остального не будет – но почему совсем нет на улице попрошаек, лентяев?

Послание с очередным списком зданий и цифрами для Каина тоже забрал. Проверил – цифры изменились, но суть та же. Сунул под дверь его дома.

Другие письма заставили побегать по всему городу, хотя ничего интересного в них не было. Пока что только письмо кузнеца заставило поломать голову… Вот тоже вопрос – зачем он писал своему коллеге, с которым мог поделиться той же мыслью на работе? Возможно, к тому времени второй кузнец – тот, кому предназначалось письмо, – забросил все дела, погрузился в себя, начал сходить с ума. Готовился выйти за границу. А первый кузнец пытался его вдохновить тем же, чем вдохновлял себя, – загадочной девушкой, которая легко выходит из мертвой Леты и ныряет обратно.

Очередное письмо нужно было отнести Лему – и я отправился к нему с радостью. Хотелось повидаться с лекарем и показать, что я уже научился говорить и думать нормально. Жаль, имя так и не вспомнил, но все равно хотелось верить, что он за меня порадуется.

Я постучал в лекарню для приличия, а потом, не дожидаясь, вошел. Странно. Когда Марк уводил меня отсюда в прошлый раз, казалось, что мы всего-то вышли из кабинета прямо на улицу. Наверное, у меня просто не хватало слов, образов, чтобы осмыслить, насколько большой была лекарня на самом деле. И работал здесь не только Лем – в здании были десятки комнат, за некоторыми дверями слышалось шушуканье, еще в одной комнате кто-то скулил. В коридоре на стульях сидели те, кто ждал очереди. Я не смог понять, с чем они пришли, только у одного была явная проблема – рука была обмотана тканью, и она уже успела окраситься в красный.

Только я собирался спросить у всех, где найти Лема, как он вышел из одной из комнат.

– Это же дурень! – обрадовался он. – Ты как, говорить научился?

– Э-э-э, ложка. – Я постарался состроить наиболее глупое лицо. Потом засмеялся, и уже напрягшийся Лем тоже повеселел. – Научился, уже и работу выдали. Я почтальон. Тебе тоже послание, держи.

Лем взял письмо. Я успел заглянуть внутрь: лекарю писала какая-то девушка и недвусмысленно намекала на свидание. Пока он читал, у него даже уши покраснели.

– Гонцу с хорошими новостями – прием вне очереди.

Я обернулся на мужичка с окровавленной рукой, но Лем уже тащил меня в комнату. Кажется, именно здесь я впервые очнулся. Ничего интересного – кровать, несколько полок с баночками и лекарствами, стол, заваленный книгами. Они мало отличались от моего блокнота, наскоро схваченного нитками сбоку.

– Рассказывай, как устроился. Дом тебе выдали?

– Я отказался.

Лем погрустнел. Но, кажется, это было связано не со мной.

– А я вот согласился. Не знаю, что же я отдал Каину, но теперь у меня этого нет. Может, поэтому иногда так грустно по вечерам. Но сегодня я надеюсь пустоту чуть-чуть заполнить. – Лекарь с обожанием посмотрел на письмо и сунул его между книг. – Ты, значит, почтальон? Хорошее дело. Туда всегда молодых набирают, решительных. А ты решительный, раз смог Каину отказать.

– Так многие же отказывают? В приюте много людей живет.

– Они ж туда не только потому попадают. Знаешь, если вот прямо разбирать… да ты не стесняйся, садись, надолго тебя не задержу. Так вот, если посчитать, из сотни, может, трое отказываются меняться. Так что ты немного особенный.

– А как остальные в приют попадают?

– В этом городе легко ошибиться. В первый раз ошибаешься, когда попадаешь сюда. Второй – когда соглашаешься на сделку Каина. Он ведь так всех новеньких проверяет, у него почти весь город в должниках ходит. Не в должниках даже… Просто все знают, что он способен забрать у них что-то важное, и даже больше – уже забрал. Вот, допустим, даже захотят его сместить – не убивать же? А вдруг вместе с ним пропадет то важное, что он забрал? Вот он и сидит на своем троне уже лет сто.

– Разве это так важно? Вы ведь даже не знаете, что обмениваете. Я, например, не знал… – В голове мелькнуло сожаление, которое я почувствовал еще у Каина, когда он пытался выменять мой талант. Вот и ответ – уверен, если бы я согласился, то жить с такой пустотой в душе было бы непросто.

– Это важно, хоть я и не могу объяснить почему, – подтвердил Лем мои мысли. – Мужчина, который раньше работал со мной лекарем, тоже что-то обменял. Я видел, как по вечерам он иногда что-нибудь пробовал. Покупал у торговца деревяшки, пытался что-то вырезать. Он будто бы помнил, что умел это раньше, – а теперь не мог. Так он и провел последние несколько месяцев. Потом вышел за границу. Сошел с ума, не сумев себя найти. Со многими тут такое случается…

– Мне показалось, что тут все вполне счастливы.

Лем неопределенно покачал головой.

– Как тебе сказать? Прямо счастливыми я бы нас не назвал. Не несчастные – вот это ближе.

– А есть еще способ дом себе выбить?

– Если сможешь Каину угодить. Он у нас все раздает, он же и отбирает. Ага, по глазам вижу, хочешь отдельный угол. Не понравилось в приюте?

– Там не хорошо. Не плохо – вот это ближе. – Я обыграл фразу Лема, надеясь его поддеть, но он будто не заметил.

– Дурень ты. Как был, так и остался, – беззлобно сказал лекарь. – И двух суток у нас не живешь, а уже устал от «не плохой» жизни. Кстати… ты это… вспомнил еще что-нибудь?