– Мариша, дочка – начал он тихо – тихо – Помнишь ли ты, как оказалась у нас?

– Я помню батюшка – ответила девочка тоже тихо, ком подступил к горлу, неужто прогнать хотят.

– Дедушка твой, что привел тебя к нам и строго наказал, никому о тебе не сказывать – девушка кивнула, она помнила дедушку, каждую ночь молилась, чтобы все у него было хорошо, и чтобы свиделись они хоть разочек, но он все не приходил – Он сказал, чтобы до твоих шестнадцати лет, мы тебя за ворота общины не пущали, иначе быть беде, скоро ты станешь большой и сможешь выйти за пределы, а может и он сам придет за тобой – Игнат еле смог произнести эти слова, как много боли они ему приносили.

– Дедушка меня заберет от вас? – в груди девушки больно кольнуло, словно иголкой – Как же? Я люблю вас, не знаю я тех, кто жизнь мне дал, не виню их, ежели живы, так пусть жизнь их будет без бед, ежели нет, так пусть путь их к ТриБогу будет светлым – слезы солеными ручейками полились из глаз – Не хочу я уходит, матушка, батюшка, вы же мне родные, как же я без вас, не могу я так, не хочу, неужто нельзя мне в вашем доме остаться, да в старости вам опорой быть, да дочерью благодарной – девушка не верила, что дедушка может вот так прийти и забрать ее из дома отчего.

– Что ты милая, что ты – Татьяна упала в ноги дочери, девушка тут же соскочила на пол к матери – Жизнь ты наша с отцом, как мы без тебя, умрем, не сможем – женщина вновь зарыдала – Ты же наше счастье.

– Матушка – девушка обняла женщину – Батюшка – она протянула руки к Игнату – Не оставлю я вас, по своей воле никогда, дедушку я помню, тоскую о нем, но верю, что не разлучит он нас, не посмеет так душу ранить.

Все трое сидели на полу в избе, мать и дочь вытирали слезы, кузнец отворачивался, не гоже женщинам слезу мужскую видеть, он же сила их и опора. Понимал он, что старик все равно придет за дочкой, но может и не заберет, против воли то, не зря же он в семью к ним привел, да сказал, что вот им опора в жизни и старости. А надо будет, так за дочку, он готов с самими богами биться, пусть и человек всего лишь.

Так и сидели они, не зная, что мимо окон их мелькнула тень, не то человека, не то животного, быстрая такая. Она проползла по всему двору, хотела в дом зайти, да не смогла, видать старик Урал защиту наложил, чтобы нельзя было к девчонке в сон проникнуть. Долго же они искали ее, хорошо спрятал, да только все равно нашли, силы – то его слабеют, теперь главное хозяину рассказать, что она нашла девчонку. Пока ей не исполнилось шестнадцать, ее нужно выманить из общины, она уже сильна, да еще сама не знает об этом, хозяину эти силы нужнее. Довольная тень порыскала по дворам, но ни в одну избу не попала, слишком хорошие люди тут живут, даже противно стало, в других деревнях вон, сколько черных и гнилых душ найти можно, а эти, ТриБога своего чтят, как и духов. Знал старик, куда внучку прятать, но тень хитрее оказалась, да только хватит ли теперь силенок эту змею вытащить. Проскользнув под камнями высокого забора, тень опалила свой хвост, проклятые люди, защиту понавели, руны свой вырезали везде, чтоб им пусто было, ну ничего – ничего, хозяин им всем покажет. Опалённая, но довольная своей гадливой службой, тень проплыла до темного леса, там ее ожидал огромный волк, весь израненный и злой.

– Ты нашла ее? – зарычал зверь человеческим голосом.

– Да хозяин, нашла – прошипела тень, и юркнула под его кровавые лапы.

– Старик слаб, но еще трепыхается, не дает мне, великому Шульган – ташу, завладеть тем, что мое – волк рассвирепел – Но ничего, цепи, завязанные наузами, высосут его досуха – дикий зверь оскалился, утробно рыча.

Волк похромал к своему логову, тень дрожа поплыла за хозяином, принимая облик зверя, эта битва далась Шульган – ташу тяжело, старик хоть и в цепях, а пробить его не может, каждый раз принимает поражение, на долго ли еще хватит проклятого горного хозяина, но то, что он слабеет, это видно, ничего, хозяин сможет пробить эту защиту, он выпьет и старика, и девчонку, и потом уничтожит этого проклятого Урал – батыра, которого назвали в дань уважения к старику. Тени все сильнее сгущались над темным лесом, зверье все попряталось или было растерзано, Шульган шел и скалился, скоро все поплатятся, за то, что так поступили с ним.

Утром, вся семья кузнеца собралась на завтрак, всем стало легче, после этого разговора. Единственное, что беспокоило Игната, это то, что дочке скоро шестнадцать, и чего ждать им – не известно. Девушка помогла матери убрать со стола, и отправилась к воеводе, там ее уже ждали подружки. Юнона и Аврелия готовились к дню рождения Мариши, им самим уже исполнилось по шестнадцать, осталась только подруженька. Девушки наплели много красивых ободков, сами сшили ножны для меча и украсили его камнями, помня, как Мариша любит разные камушки, словно это великая драгоценность. Воевода, отец девушек, вместе с ее отцом, ковали мечи, под их руки хрупкие, но, чтобы прочные и острые были. Игнат и Димитрий понимали, что дочки выросли не хуже богатырей, бойкие, смелые, им палец в рот не клади, по локоть откусят.

– Гой еси девочки – прокричала Мариша, подбегая к подругам – Ух, еле успела, запыхалась даже.

– Гой еси Маришка – ответили ей подруги – Не переживай, без тебя бы не начали – посмеялись девушки.

– Сегодня батька сказал, что проверять будет нас – Аврелия явно переживала.

– Чу, ну и что? – удивилась Мариша – Мы же не первый раз показы устраиваем, чай не смотрины для женихов.

– Не знаю – Юнона погрустнела – Батька все больше грозится замуж отдать.

– Не отдаст – Мариша успокаивала подруг – А коли, что, так мы сразу покажем, что жених не годен – и она помахала деревянным мечом, и все трое расхохотались.

– Чего тут гусей изображаете? – воевода вышел к девушкам.

– Да это мы так, дядька Димитрий – ответила Мариша – Тоску девичью отгоняем.

– Харе лясы точить, пора и мечом поработать – он усмехаясь в свою бороду, проводил девушек на построение к остальным богатырям.

Все бравые войны выстроились в ряд, три подружки стояли крайними, так как Димитрий переживал, что молодцы зашибут девчушек, как – ни как девушки, создания хрупкие. Сегодня для всех богатырей и богатырш, был особый день, воевода отбирал лучших из лучших, кто будет беречь их общину от зла. Был один секрет в этой общине, древний, очень важный, такое только в тайне хранить, и вся община, как большая семья, хранила этот секрет, но только самые сильные, смелые, ловкие и чистые душой богатыри, оберегали и защищали их святыню. Только те, кто смогут пройти все испытания, станут истинными хранителями и защитниками, не важно, дева красная, али юноша, ворожбу не обманешь, она не пожалеет, потому и волновался воевода за них. Готовил он их хорошо, строже, чем с парней спрашивал, такую нагрузку давал, что бывало слышал, как горькими слезами заливались, но раз уж сами напросились, так и должны идти до победы. Жаль ему было их, да враг, не пожалеет, потому и сжимая кулаки, уходил он, когда слезы их текли ручьем. Вот, что поражало его, былого вояку, что ни одна не распустила соплей, пока тренировалась, а то, что дома воют в подушку, так тут уж их дело. Спрашивал он у Игната, дочка – то, все так же хочет быть поляницей, а может все, хватит ей, мечом – то махать, но нет, твердо стояла она, как и дочери самого Димитрия.

Испытания были для каждого свои, сила земли, огня, воды и воздуха, сами выбирали, что дать новым богатырям, они в душу глядели. Вот боится богатырь огня, так может он от страха и врагу все отдаст, или же любит он блеск золота, так и продаст, всякое было, но никто и никогда не говорил, что видел, нельзя говорить, ворожба не даст, Игнат с Татьяной тоже пришли, как и почти вся община, чтобы посмотреть, как оно будет. Кузнец с женой за дочку переживали, жена Димитрия тоже пришла, а то как же, две ее кровиночки тут будут, а супруг, чурбан бесчувственный, дочерей гоняет, аки кобылиц диких. Каждый мужик в общине, что наследника сюда отправил, пришел, пройдет сын – гордость в семье, пусть и не великим стражем, так хоть ратным служивым, а ежели не пройдет вовсе, так и позор ему. Бывало так, что молодец с позором изгонялся, а семья сама решала, с ним уходить, али в общине остаться. Родителей не упрекали за то, какой отрок у них вырос, иной раз смотришь, так смелый да сильный, а потом узнаешь, что душа черная, власти и злата хочет, а благородство только на словах, а бывает, тихий или вредный на язык, а смотри – ка, проходит испытание с честью и достоинством. Посему и не винили родных, но тех, кто душой сгнил – за ворота, не прогоняли только тех, кого отправил батька служить, а он в земле возиться хочет, так ворожба и обозначала, что не его это место, это не позор, это судьба его.