– Назову я тебя Мариша, можно? – спросила женщина у девочки ласково.

–Мариша – произнесла девочка – Мне нравится – и она обняла женщину в ответ, Татьяна разрыдалась, а Игнат, пряча глаза, и скупые слезы, разворчался, что потоп тут скоро устроят.

Просили они и старика остаться, но тот отмахнулся, мол дите родное пристроил, а дальше уже и помирать легче будет, что одна не останется. Ушла Татьяна девочку купать, да спать укладывать, все же ребенок такой путь прошел, а старик Игната вывел во двор.

–Игнат, ты мужик толковый, кто про дочку спросит, говори, что, родня твоя, сирота, а я просто старик, в лесу ее нашел, да привел, куда указала, никогда и никому про нее больше не сказывай, будет она вам с женой дочерью благодарной и любящей, береги ее и за ворота деревни не пущай, пока шестнадцать годков ей не станет – старик сурово посмотрел на кузнеца.

Игнат внимательно слушал деда, а как глаза на него поднял, так чуть и не сел, понял он, кто в его дом радость привел, это был сам Седой Урал, Хозяин края горного. Поклонился кузнец ему в ноги, а как поднял голову с разрешения, так старика уже и не было.

Игнат не возвращался около часа, стоял еще во дворе дома, пока Татьяна не крикнула супруга, не знал он, как быть, рассказать ей про старика или нет. От жены у него секретов не было, но тут боялся, что испугается, девочку любить не будет. А, как увидел, как она около постели Мариши сидит, так и понял, что уже приняла всем сердцем. Имя – то какое красивое придумала Мариша, не слыхивал он таких еще, но девочке нравилось, а значит она не против. Посадил мужик супругу перед собой за стол, да рассказал ей все, Татьяна слушала внимательно, молча, ни разу не перебила мужа, а как он замолчал, так еще минут десять ничего не говорила.

– Знаешь Игнат – начала она – Не важно, чья она внучка, она наша дочка, и я нутром чувствую, что наша она и все тут – женщина посмотрела на спящую девочку.

– И я ее полюбил, что дите родное, надеюсь и она нас примет, как родителей родных, и будет нам в старости с тобой отрада – кузнец обнял жену.

– А на счет того, что ты сказал, про ее шестнадцать лет, тут придумать надобно, мы редко из деревни своей выходим, но иногда бывает, а потому надо поговорить с девочкой, что нельзя ей стен деревни покидать, она поймет, не глупая – Татьяна поцеловала мужа в щеку и пошла по хозяйству заниматься.

Мариша проспала почти двое суток, родители волновались, но когда на третий день, утром, она проснулась, то успокоились. Сон ее был тревожный, но старик предупреждал, что такое может быть, потому и не голосили на всю округу. Девочка встала, заправила свою постель, умылась, и пошла новый дом осматривать, родители не мешали, рассказывали, что где лежит, и для чего нужно. Очень девочке все нравилось, она каждый уголок посмотрела, только одна тоска была, как же дедушка ее оставил, ее привел, а сам ушел, он же один, а ежели беда будет. Татьяна и Игнат рассказали ей слова дедушки, без утайки, что не мог он по-другому, иначе беда будет, а так, все будет хорошо и они еще увидятся, нужно просто вырасти и стать сильной. Мариша пообещала, что будет самой – самой сильной и хорошей дочерью, а родители и не сомневались, такая дочка, даже сына за пояс заткнет.

Так и осталась Мариша в семье Игната и Татьяны, стала им дочерью доброй и ласковой, они помогали ей обжиться в их общине и познакомиться с другими людьми и детьми. Судьба маленькой девочки затронула всех, все переживали и очень радовались, что кузнец с женой приютили сиротку, все знали, как они хотели деток, да видно, судьба у них такая. Мариша была послушной девочкой, хоть и баловала иногда, но глупостей не совершала, одна беда была, хотела Татьяна ее домоводству обучить, да рукоделию, но нет, девчушка все больше с мальчишками в ножички играла, да деревянный меч у плотника выпросила. Бегала по утру, подглядывать, как богатыри тренируются, и повторяла, особенно за воеводой следила, больно хорошо он мечем махал. Как не старались родители, а делать нечего, упросили воеводу Димитрия взять ее к себе на обучение, тот отказывался по началу, да у самого дочери такие же были, что Юнона, что Аврелия. Посмеялись тогда мужики, над дочками, а женщины только брови хмурили, да руки в боки упирали. Где это видано, чтоб девки мечами махали и портки носили, но делать нечего, пришлось уступить, и стали девчушки у Димитрия обучаться. Старик в общине жил, Тихомиром звали, так он все похихикивал, да сказал, что вот они, первые богатыршы – поляницы, да над бабами смеялся, кто девчонок все в платье хотел вырядить.

– Негоже красным девицам наравне с мужичьем, дубиной махать – охали женщины – Кто их потом замуж – то возьмет, они же, как савраски носятся, на коней запрыгивают, а где и кулаками машут.

– А хоть бы и машут – заступались матери за своих девочек – Зато беда какая, так и себя и детей спасут.

– Кому нужны – то они такие будут, вон какие бешеные, что псины злые – не успокаивались соседки.

– Да точно не вашим простофилям – Татьяна и Варвара горой дочерей отстаивали, хотя и понимали, что таким дочерям, впору за мечи замуж выходить.

Гордые, хоть малые совсем, а уже палец в рот не клади, родителей почитают безусловно, а мальчишек лупят, как на равных, Игнат в бороду посмеивался, когда Татьяна пыталась Маришку за пяльцы усадить. Дочка пальцы исколет иглой, узлов наделает, хоть за голову хватайся, Таня и так, и эдак, а она пока мать отвернется, шасть и за порог, с девчонками за лошадьми смотреть, да соседскому Руслану кулаком выписать, что обозвал змеюкой. Она же не змеюка, а что он сам простофиля и дурачина, так кто ж виноват, точно не Маришка. Так шел день за днем, и хорошее было и плохое, но никто и никогда не вспоминал уж о том, что Маришка им не родная, любили они ее всем сердцем, как и она их. Стерлось и из людской памяти, что не родная у кузнеца дочка, а может и стер им кто воспоминания о сиротке. Годы шли, Маришка со своими подругами уже превратились в настоящий красавиц, девушкам было уже шестнадцать, а самой ей через две недели только будет. Родители готовили ей праздник, на всю деревню, кто – то и свататься уже приходил, да Игнат всем отказывал, помнил, что дед ее должен весть о себе прислать, а коли не одобрит он выбора, все же не простая у него дочка – то. Всё чаще вспоминал Игнат старика, всё больше тревожился, что придет он к ним и заберет дочку, Татьяна тоже волновалась, не могли они жизнь свою без дочери представить. Каждый день с содроганием отмечали, что близится ее шестнадцатый день рождения, ночами не спали, все им ужасы страшные мерещились. Мариша заметила, что отец с матушкой совсем поникшие, бывает говорит им девушка, а они и не слышат, стала волноваться, что же за беда у них в семье приключилась. Решилась она поговорить с ними, как же так, семья вроде, а сами молчат, не сказывают ничего, не правильно это, вот дождалась момента, когда все вечером за стол присели и начала разговор.

– Матушка, батенька, все ли хорошо у вас со здоровьем? – спросила девушка.

– Хорошо дочка все, а почему ты спрашиваешь? – ответила Татьяна.

– Вы уже какой день смурные, не разговорчивые, забывчивые – Мариша посмотрела им в глаза, Татьяна расплакалась, а Игнат только кулаки сжал – Чем же провинилась я родненькие, чем же огорчила вас?

– Что ты дочка! – воскликнул кузнец – Ничем ты нас не огорчила, ты же жизнь наша с матерью, на тебя каждый день смотрим, да богов благодарим, что послал нам тебя – кузнец встал из – за стола и подошел к дочке обнять.

– Отчего же матушка слезы горькие роняет? – девушка смотрела на Татьяну, а женщина еще сильнее слезами залилась.

– Игнат – позвала Татьяна мужа, мы должны ей сказать – ей было тяжело это произносить, не могла она ребенка своего отпустить и потерять.

Девушка с удивлением смотрела на родителей, что же тайна такая их мучает, неужто совершили чего, или беда пришла какая в их дом. Почему от нее скрывали, боязно ей стало, но видя такую горечь в глазах родных ей было еще страшнее, может не так все и плохо, как кажется и вместе они найдут выход. Татьяна долга не могла успокоится и все твердила, чтобы Игнат рассказал дочке все, женщина побледнела, ей было сложно дышать, Татьяна еле нашла силы, чтобы взять себя в руки. Кузнец сел около дочки и обнял супругу, ему было сложно начать, но он понимал, что рано или поздно сказать придется.