Алиса указала посетителю на стул и вышла в кухню. Растворить сахар в холодной воде оказалось не так просто и быстро, а когда девушка вернулась, то обнаружила, точнее – не обнаружила ни покупателя, ни зеркальца, ни бабулиных украшений в распахнутой шкатулке. Семён громыхал в буфете.

– Ты зачем меня закрыла? – исходил праведным паром возмущения, освобождённый из заточения дракон. – Я бы ему показал. Я бы его испепелил, как пасхального зайца, как…

– Кролика.

– Что? – Семён перестал пыхтеть и приземлился на стол.

– Пасхального кролика. Интересно, много кроликов испепелил твой род, раз у тебя родилось такое сравнение? И зачем они их пепелили? Что от бедных кроликов оставалось тогда: зубы и ногти?

– Алиса, очнись. Какие кролики? Тебя обокрали. Что ты делаешь?

– Звоню в полицию. У нас так принято, когда тебя грабят. Или, правильнее, у тебя грабят? Или так вообще не говорят? Надо уточнить… Алло? Я зачем звоню? Ах да! У меня украли зеркальце. Ну, почему только? Ещё старинные украшения. Сколько? Не знаю, шкатулка большая. Пару килограммов, наверное. Ага, записывайте: тройка, семёрка, туз. Ой, извините: Липовая 3, корпус 7, квартира 1. Ждём. То есть, жду.

Время до приезда полиции Алиса потратила на уговоры Семёна – он ни в какую не желал прятаться. Никакие доводы об отсутствии драконов в современной природе, в общем, и в Неяженске, в частности, Сёму не убеждали. Пока Алиса не догадалась заплакать. Дракон, как оказалось, совершенно не выносит женских слёз. Это такое семейное проклятие со времён принцесс. Он выпустил пару колечек пара в знак несогласия и встал на полку за рубиновой дверцей.

– На ключ не закрывай, – попросил дракон, – мало ли что.

– Да что может случиться? Это же полиция. Они как… как рыцари. И должны нас охранять, – попыталась отшутиться Алиса.

– Вот-вот, рыцари. От рыцарей чаще всего неприятности и происходят. Вот однажды… – что произошло однажды, Семён рассказать не успел, в дверь позвонили.

Алиса приложила палец к губам, призывая дракона к тишине, и пошла встречать полицию. Она распахнула дверь и замерла: на пороге стоял принц из девичьих снов. Высокий, аристократически бледный брюнет с потрясающе зелёными глазами. Его красные, чуть излишне тонковатые губы что-то говорили, но Алису словно пыльным мешком накрыло – она стояла столбом, широко открыв глаза и рот. И любовалась принцем.

– Полицию вызывали? – принц в тёмно-синей форменной рубашке тряс перед лицом Алисы удостоверением и, видимо, уже терял терпение. – Вызывали полицию? Оперуполномоченный Антон Сергеевич Сергеев.

– Антон… Сергеевич, – Алиса усилием воли возвратила себя на порог квартиры, – очень приятно. Алиса. Генриховна. Да. В том смысле, что вызывали. Ой, что это я вас перед дверью держу. Заходите, пожалуйста.

Когда Семён увидел, как Алиса, краснея и не поднимая глаз, ввела в гостиную полицейского и начала путанно и многословно скакать в рассказе о происшествии с пятого на десятое, то подумал: ага, а вот и рыцарь – жди беды.

То самое чувство, когда все мечты детства в одной коробочке на блюдечке с голубой каёмочкой. Он стоял передо мной, как… Как… Господи, почему в голову в такие моменты лезут только кони? Нет, он был совсем не похож на копытное, хотя ноги вытер с таким грохотом, словно подкован на все четыре из двух. И форма на нём сидела идеально, как седло на арабском скакуне. Да, блин, откуда взялся весь этот ипподром? Алиса, очнись и веди гостя в гостиную. И чай предложи. А ещё руку и сердце.

Я выдавила из себя радушную хозяйку с милой, надеюсь, что с милой, улыбкой. Хотела слегка присесть в реверансе, но вовремя передумала. Какой гость? Какой чай? Меня ограбили, а это вовсе не принц, а совсем даже наоборот. Что наоборот, я додумать не успела, потому как оперуполномоченный Сергеев Антон Сергеевич начал в нетерпении рыть копытом. Ну вот опять…

– Проходите, пожалуйста, на место преступления, – голосом придушенного котёнка промямлила я. Ну почему, когда рядом он, мне надо так глупо мяукать? Я сержусь на себя и от этого становлюсь собраннее и, местами, солиднее и басовитее. – Готова дать показания.

– Девушка, какие показания? Где вы видите допрос? Давайте просто побеседуем и выясним, есть ли вообще состав преступления или вам всё померещилось, – принц, то есть Антон Сергеевич вёл себя как-то не по-рыцарски. Как он может подозревать меня… Подозревать… Короче, ничего мне не привиделось. Что я ему и продемонстрировала.

– Вот, – торжествующе предъявила ему под его прекрасный нос разорённую шкатулку. – Вот, смотрите, своими зелёными глазами.

– И что я должен увидеть, наблюдательная вы моя, – ухмыльнулся оперуполномоченный и посмотрел на меня с интересом.

– Нет ничего, – для убедительности я демонстративно пошарила в шкатулке и показала пустую руку.

– А был ли мальчик? – не менее прекрасные чёрные брови встали на высоком, бледном лбу домиком.

– Какой мальчик? А… Горького я как-то не очень. При чём тут мальчик вообще? Здесь лежали драгоценности. Бабушкины. Много.

– А кто может это подтвердить?

– Я, – настроение упало ниже точки замерзания. Кстати, точку я эту так и не запомнила и вообще по физике у меня была тройка. Или точка из химии? Впрочем, без разницы – по химии у меня тоже тройка. Зато по литературе и русскому языку – круглые пятёрки, но это в данной ситуации тоже роли не играет. На чём я остановилась? Ах да – настроение упало. Подтвердить наличие пропавших вещей могу только я и вор. Жидкие хлопки, занавес закрывается, пьеса провалилась.

– Никто не может, – я резко захлопнула крышку шкатулки. – Спасибо за визит, я вас больше не задерживаю.

– Это я вас, девушка, не задерживаю. За ложный вызов. Вот моя визитка, – Антон Сергеевич положил беленький прямоугольничек на стол, – звоните, если что.

Оперуполномоченный Сергеев бодро прогарцевал к двери и вышел. Из квартиры и боюсь, что и из моей жизни. В печали присела я на обувницу и тут же свалилась с неё, испуганная телефонным звонком. Ну, что ещё в ночи грядущей меня должно ошарашить?

– Слушаю, – рявкнула я, даже не посмотрев на номер наглого абонента.

– Алиска? – голос был вроде знаком. – Алиска?

– Крыска вам Алиска, а я Алиса Генриховна. И слушаю вас ровно минуту, потому что через 60 секунд превращусь в тыкву, – громко и чётко проговорила я в трубку и зачем-то показала язык.

– Ну ты, коза, даёшь! Не зря мать твоя всем рассказывает, что ты чокнутая, – хохотнул до боли знакомый женский, противный и до сих пор мною неопознанный голосок. – Не узнала? Богатой буду, в отличие от тебя. Дело есть. Мамаша твоя всем жалуется, что ты в наследство хоромы получила, а с ней не делишься. Пусти пожить. Ты же теперь невеста с жилплощадью, не жмись – поделись.

– Уважаемая. Наверное. И, видимо, знакомая, представьтесь уже наконец, чтобы мы могли продолжить эту совершенно бесполезную беседу, – еле сдерживаясь проговорила я.

– Марта я, ты чё? Мы с тобой мамнадцать лет на одной площадке росли.

– Марта? Марта? – я захлебнулась от возмущения: мне среди ночи звонит мой детский кошмар и просит приютить?

– Заело тебя, что ли, Алиса Греховна?

– Генриховна, – на автомате поправила и тут же куснула себя за язык: зачем? – Слушай меня внимательно, Марта. Ты меня терроризировала с младых ногтей, шагу без подножки ступить не давала, а теперь просишься ко мне пожить? Иди ты, Марточка, к котам на помойку. Спокойной ночи.

Я скинула звонок, не став слушать проклятия, посыпавшиеся на меня из рога нецензурного изобилия словарного запаса соседки. Помогла выбраться Семёну из наблюдательного шкафчика и протрубила «утро вечера мудренее», оборвав все попытки Сёмы обсудить принца и бабу-Ягу. Дракон расположился в той самой вазе, которая послужила ему родильной палатой – свернулся клубочком, как котёнок, и через секунду захрапел, выпуская из ноздрей пар колечками. Позавидовав такой скорости отключения, я ещё порядком покрутилась в кровати, представляя различные варианты развитий наших отношений с Антоном. Заснула на моменте выбора института для нашего сына.