Народу, жителям города, как свободным, так и не свободным, было, в принципе, наплевать на все это. Город жил своей обычной жизнью. На торгу все продавалось и покупалось, купцы торговали по-прежнему, в полях велись работы, рыбаки ловили рыбу, охотники охотились. Даже налоги остались те же. А вся эта княжеско-боярская возня для обычного люда была далека. Нет, побили, конечно, некоторых, кто под горячую руку попал. Ну так не всех подряд же.

Так что, на сошедшего на берег Хельги внимания никто особо и не обратил. А он, тем временем, в сопровождении большого десятка хускарлов, отправился на княжеское подворье. То, что все в бронях и при оружии, тоже никого не смутило. Нурманны так всегда по городу ходят.

Другая часть хирдманов, еще десятка два, двинулась к подворью Хельги. Шли толпой, весело болтая и обсуждая громко, как будут развлекаться после дальнего похода. Совершенно обычное и соответствующее обстоятельствам зрелище. На драккаре осталось человек десять. Тоже норма для викингов, корабли свои стеречь самим, не доверяя местной страже.

***

Наместнику уже доложили, что в Ладогу вернулся ярл Хельги. Еще ему сообщили, что ярл пришел только на одном драккаре. И викингов с ним едва ли четыре десятка наберется. Видать, накостыляли ярлу франки, еле ноги унес, да еще и корабль один потерял. Это очень хорошо! Значит, с ним можно не церемониться. А ночью, когда все эти нурманны перепьются от счастья, что вернулись живыми, можно поместье захватить. Сил теперь у Пожеги хватит. А если своих дружинников окажется мало, то городских воев привлечет. Согласятся, от добычи никто не откажется. А поместье и главные ценности, злато и серебро, наместник Пожега себе присвоит. И, со временем, сам князем станет. Не сейчас, позже. Сначала надо лишних бояр устранить. По одному, постепенно, чтобы другие не спохватились. А там… Ух! Пожега аж прищурился от своих мечтаний.

Самых горластых отравить надобно. Есть у Пожеги холоп один, из ромеев. У жрецов в Скирингссале наместник его выкупил, давно, еще, когда сам с караванами своими торговыми ходил. Те ромея этого в жертву богам своим нурманнским принести хотели. Пожеге раб чем-то приглянулся, он разговорился с ним и понял, что ромей может быть очень полезен. И не прогадал.

Звали ромея Афанасием, что в переводе с ромейского означало «бессмертный». Подходящее имя… Из лап нурманнских жрецов только бессмертный вырваться и мог… Раб своему новому хозяину был сильно предан, не раз выполнял тайные поручения, как грязные, так и не очень. Пожега его даже освободил и приблизил, сделал главным своим помощником и телохранителем. Вот и теперь пригодится, с его помощью и отравит Пожега конкурентов. А кого не отравит – того ромей стрелой снимет. Очень хорошо он воинским наукам оказался обучен, особенно стрельбе из лука. Да и на мечах, пожалуй, равных ему в Ладоге не было. Жаль сейчас его в городе нет, отправил его Пожега в Белоозеро к наместнику тамошнему, подмогу просить.

Пожега скривился, вспомнив, что ему доложили о большом отряде нурманнов, которых видели на реке. Интересно, кто это и где они? Не Хельги же за них приняли?! Так ведь он на одном драккаре пришел. Где же тогда остальные? Или у страха глаза велики? Непонятно…

***

У ворот княжьего терема стояло несколько воинов, все незнакомые. Похоже, что пришлых в дружину успели набрать бояре. Конунг назвал себя и сообщил, что несет дары для наместника. Их всех пропустили во двор, предупредив, что в терем только шестеро могут войти. Остальные викинги в дом и не рвались, им наоборот двор и нужен был. Точнее, ворота, надвратные башенки и стена. Страже про это, естественно, не сообщили. За старшего конунг оставил Гуннара, а сам, с Харальдом, замаскированным княжичем и тройкой хускарлов поднялся по ступеням в терем.

Отрок проводил их в большой зал. На высоком княжеском кресле восседал разодетый в парчу и шелка боярин Пожега, наместник ладожский.

Боярин нахмурился, увидев викингов, но, когда отрок сказал, что конунг Хельги принес подарки, лицо его разгладились и даже выдало какое-то подобие улыбки. Пожега встал, величаво спустился с помоста и протянул руку за дарами.

Конунг подал знак, и один из хускарлов передал ему отрез дорогой тяжелой ткани, расшитой золотыми и серебряными нитками. Пожега такому подарку не обрадовался. Он ожидал, что нурманн преподнесет меч, или кинжал, или секиру какую-нибудь, а тут тряпка. Бабский дар какой-то. Не понравилось такое неуважение наместнику.

– Ты чужой здесь, конунг! – заявил Пожега. – Уходи из Ладоги! И забери своих нурманнов, вам здесь не рады!

– А вот тут ты ошибаешься, боярин! Моя усадьба здесь, и городок Пограничный дарован нам с побратимом Доброгой князьями Буривоем и Гостомыслом!

– И где те князья теперь? – философски спросил боярин, зевнув во весь рот.

– Прямо перед тобой, недоумок! – Гостомысл сорвал с головы шлем и вышел вперед из-за спины конунга.

Боярин раскрыл рот и беззвучно захлопал губами, как глупая рыба, оказавшаяся на берегу.

– Не ожидал? Уже похоронил меня, небось, предатель? – Гостомысл был сильно взбешен.

Боярин взял себя в руки и наставительно произнес:

– Ты молод еще, Гостомысл, чтобы со мной, боярином ладожским, наместником, так говорить!

– Наместником?! И кто же тебя тут поставил, наместник?

– Уважаемые люди ладожские! – с вызовом ответил боярин, выпятив грудь.

Гостомысл подошел к нему вплотную, грозно взглянул в глаза и прошипел:

– Ко мне обращаться – князь! А ты – никто здесь, навоз с моих сапог!

Наместник Пожега открыл рот, набирая воздух, чтобы крикнуть воям «Хватай Гостомысла!», но неожиданно со двора зазвучали тревожные свистки и раздались крики дружинников.

Похоже, что кто-то из хирдманов конунга не выдержал и начал нападение раньше сигнала. Хельги чертыхнулся и выхватил оба клинка, отравив в ад, Вальгаллу или Ирий, кому куда нравится, сразу двоих боярских дружинников, стоявших ближе всех.

Харальд с хускарлами и княжич Гостомысл моментально среагировали и тоже атаковали охранников Пожеги. Сам боярин так и стоял с открытым ртом, и даже не догадался заорать. Или испугался до потери голоса, или не понял, что происходит.

В один миг викинги порубили всех, кто находился в зале. Только Пожегу и еще одного боярина пока пощадили, бить не стали, а быстро скрутили, заткнули им рты и бросили за помостом.

Хельги высунулся в окно и выкрикнул на скандинавском только одно слово:

– Ворота!

И дунул со всей мочи в рог, подавая сигнал к общей атаке.

Но Гуннару эта команда была не нужна. Он и так уже понял, что нужно атаковать и не дать гридням закрыть тяжелые, окованные железом, ворота детинца. Хускарлы из его отборного десятка разом бросили копья в воротную стражу и дружинников, стоявших на надвратных башенках и стене. Ни одно не пропало даром, ведь дружинники, все, как один, смотрели в сторону посада, откуда раздавался шум боя, и не ожидали нападения со спины. Пятеро хирдманов выхватили из налучей луки и открыли стрельбу по зазевавшимся на стене ладогжанам.

Гуннар в два длинных прыжка оказался у ворот и порубил оставшихся отроков, только удивленно разворачивающихся на щелчки тетив и свист стрел.

Несколько викингов ломанулись вверх по лестнице, ведущей на стену, добивать раненых дружинников.

Через две минуты боя ворота и стена были захвачены.

Конунгу с княжичем пришлось труднее. В тесных полутемных коридорах терема толкалось больше гридней, чем на стене. Да и качеством они явно превосходили воротную стражу. Конунг оставил Харальда с тремя хускарлами держать проход в зал, а сам с княжичем рванул наверх, зачищать терем.

Харальд поступил просто. Встав в ряд и перегородив весь коридор стеной щитов, викинги начали умело работать копьями. Побили сразу чуть ли не с десяток, пока дружинники не сообразили поступить также. Бой остановился. Ни викингам, ни боярским воям теперь было друг друга не достать. Так и стояли, выкрикивая поносные слова.