Она дрожала. Зубы ее стучали о край граненого стакана, который господин Авдонин до краев, наполнил «Смирновской».

Они сидели в гримерной, бывшей ее гримерной, но теперь комнатка пахла чужими духами, на вешалке перед дверью висел другой халат, черный, как ночное небо, расшитый голубыми павлиньими хвостами, на столике у зеркала лежала косметика, которая скорее подошла бы брюнетке цыганского типа (это Наденька определила безошибочно).

- Мне нужен паспорт, - проговорила она нервно. - Илья Михайлович, я знаю, вы же можете… У вас есть связи!

Авдонин тяжело вздохнул:

- Эх, Надюша, девочка моя. Ты же знаешь, как я к тебе отношусь. Паспорт справить можно, только трудно и времени потребует, да и денег, а у тебя ни того, ни другого. Тебя ищут - значит, полиция контролирует все дороги из города. У всех патрулей твоя фотография. Уж что-что, а работать эти узкоглазые умеют, этого не отнять. У меня они уже были, расспрашивали. Я, само собой, сказал: мол, ничего не знаю, исчезла и не появлялась.

Наденька плакала. Тихо, без всхлипываний. Только слезы текли по побледневшему усталому лицу и собирались у подбородка.

- Приютите меня, Илья Михайлович! Хотя бы на пару дней. Я знаю, что это опасно, но…

- Оставайся, что я тебе скажу. Домой к себе я тебя пустить не могу, сама понимаешь. А здесь каморка найдется. Но - на два дня, не больше. И чтоб носа на улицу не показывать!

Наденька, еще не веря в собственную удачу, бессильно опустил ась на колени.

- Илья Михайлович, милый, родной! Я отслужу, отработаю. Деньги все отдам, молиться за вас буду…

- Ладно, ладно, - смущенно-недовольно заговорил он. - Ты это брось, насчет денег. Свои люди, сочтемся. Лучше вот что скажи, - он помялся. - Ты ведь боишься не только полиции, верно?

Наденькино лицо, и без того бледное, сделалось серым. Она смотрела перед собой, но, казалось, ничего не видела.

- Я боюсь его, - еле слышно сказала она.

- Кого?

- Убийцу. Я видела его. - Ее била нервная дрожь. - Я стояла за дверью. Фон Гедерика убили голыми руками, понимаете? Убийца просто ударил его пальцами в грудь, и раздался такой треск, будто… Будто кости сломались все разом. А потом - ногой вот сюда, в висок.

- Да-а, - протянул Авдонин. - Наверное, этот парень телосложением должен напоминать грузовик.

- Вовсе нет. Наоборот, он был совсем щуплый, небольшого роста. Но он так двигался, будто совсем ничего не весил. Будто он летал по воздуху! Но ведь такого не бывает.

Господин Авдонин подпер голову рукой. Его мысли вдруг унеслись далеко, туда, в Россию. Он видел такое однажды, еще будучи молодым человеком. Его отец, Михаил Михайлович, имел ресторан недалеко от Каретного в Новониколаевске. Ресторан был богатый, приносил большие доходы и пользовался славой лучшего заведения для состоятельных людей. Был там также и игорный зал, где собирались богатые заезжие купцы и местные новониколаевские толстосумы. Игра шла по-крупному, бывало, за столами просаживали целые состояния.

Однажды вечером отец познакомил семнадцатилетнего Илью со своим братом Петром. Более непохожих братьев Илья в жизни не видел. Отец был очень тучным, с круглым лицом и толстыми пальцами, которые умели с поразительной быстротой пересчитывать купюры. Петр Михайлович, напротив, имел жилистую худощавость в фигуре, орлиный нос и стального цвета глаза. «Герой, - сказал про него отец. - С мировой вернулся весь в орденах. Георгий трех степеней и Анна с мечами. А в кармане - вошь на аркане. Кабы не я, торговал бы Петя своими побрякушками на базаре. На чекушку, может, и наторговал бы, хе-хе-с».

Вот тогда-то все и произошло. Банда Левки Огородникова, человек пять, ворвались в игорный зал так быстро и неожиданно, что никто ничего и не понял. Игроков взяли на мушку, сам Левка, поигрывая двумя «наганами», встал в дверях, а своему дружку лениво велел:

- Кривой, пошманай господ. Только ласково, видишь, сидят тихо, важность момента чувствуют. Ну а если кто дернется, сам понимаешь.

Кривой, усмехаясь, прошелся по залу, собирая со столов пачки денег и с важностью банкира изымая протянутые ему кошельки. Сопротивляться никто и не думал. Три обреза и два «нагана» - что поделаешь! Жизнь дороже.

Бандит добрался до изящного столика, за которым сидел мокрый от пота Илья с отцом и дядей, который, однако, казался спокойным. Михаил Михайлович отдал деньги безропотно. Илья видел бисеринки пота на его дрожавших щеках.

- А тебе что, особое приглашение надо? - рявкнул Кривой Петру Михайловичу, с ленивым любопытством наблюдавшему за происходящим.

- Мы разве знакомы? - удивленно спросил тот.

Илья не смог уловить ни малейшего движения со стороны дяди, но Кривой вдруг с грохотом рухнул на пол с перебитыми коленными чашечками.

- Ложись! - крикнул Петр, и Илья послушно сполз на пол.

Изящный столик буквально взорвался, разлетевшись в щепки от пуль из бандитских обрезов. Дядя вдруг как по волшебству оказался рядом с налетчиками, и обрезы выпали из их рук. Двое насели на него сверху, стараясь завалить, но он, и не думая сопротивляться, моментально обмяк, и налетчики, потеряв равновесие, отлетели к стене и там затихли.

Петр двигался как-то очень легко, совсем не прилагая усилий. Казалось, он пляшет посреди залы гопака, подбоченясь, разворачиваясь всем телом и ставя ногу на пятку, и бандиты, не успев коснуться его, разлетались во все стороны с беспомощностью оловянных солдатиков. Главарь Левка Огородников, будто очнувшись ото сна, поднял оба «нагана» на уровень глаз, но стрелять не мог: страшный человек, словно черт, исчезал и тут же появлялся в самом неожиданном месте.

- Ах ты, сука! - в отчаянии заорал Левка, веером расстреливая обоймы по залу. Услышав легкий свист, он оглянулся, поднял было опустевшее уже оружие, но Петр Михайлович был совсем близко, он летел, распластавшись в воздухе, и его нога с хрустом врезалась Левке в переносицу.

И только теперь все пришло в движение. Завизжали дамы, повскакали со своих мест заезжие купцы, с улицы донеслись (наконец-то!) свистки околоточных. Банду Огородникова, бывшую неуловимой в течение почти полутора лет, повязали в пять минут. Самому же лихому главарю наручники уже не понадобились: он был мертв еще до приезда жандармов.