Максим Тумас Тибет, август 3359 г.

Адель Ларченко сидела в кресле, подперев кулачком подбородок, и смотрела за окно. Горы вдали покрылись синеватой дымкой, трава и деревья были неподвижны, воздух прохладен. Природа отдыхала.

- Когда он приходил, я становилась как взбесившаяся кошка, назло ему. Я кричала гадости ему в лицо, я готова была расцарапать его физиономию, а он просто стоял и спокойно улыбался, потому что видел этот концерт тысячу раз и наизусть знал, чем все закончится.

- Ты любила Ракшу Бамира? - тихо спросил я.

- Любила. И ненавидела одновременно. Я все в нем ненавидела. Его уверенность, его круглые плечи, пухлые губы. Себя ненавидела за то, что не могла ему противиться. От него исходил какой-то животный магнетизм. Он прекрасно знал, что я не смогу сбежать от него, и обращался он со мной как с собачонкой. Знаешь, какая у него была поговорка? «Обращайся со шлюхой как с королевой, а с королевой - как со шлюхой».

- Почему ты молчала до сих пор? Может быть, мне удалось бы спасти Стефана Сайко.

- А меня ты спас бы? Или я могу подохнуть?

- Ракша никогда не учил тебя играть в шахматы?

- Учил, - удивилась Адель. - А откуда ты знаешь?

- И как успехи?

- Маугли говорил, я способная, - ответила она с затаенной гордостью. - Один раз даже его самого обставила. Взяла тайком учебник, времени не пожалела, проштудировала дебют какого-то грека (фамилию забыла). У Маугли глаза на лоб полезли.

- Какими фигурами вы обычно играли?

- Янтарным набором. Мои любимые, я всегда брала себе белые. На самом-то деле они желтые. И прозрачные…

Этими шахматами Ракша Бамир сыграл последнюю в своей жизни партию. Затем кто-то неведомый удалил с красивых фигурок отпечатки пальцев и все остальное вплоть до микрочастиц.

Фигуры так и остались там, в опечатанной комнате на своих местах, словно крошечные солнышки, переливающиеся янтарным блеском. Единственные свидетели, те, кто видел убийцу.

- Ракша хорошо играл?

Она улыбнулась, вернее, сделала не вполне удачную попытку. Губы разъехались по всем правилам, но глаза остались грустными, хоть и слегка потеплели.

- Маугли был помешан на шахматах. Как-то даже занял первое место в европейском турнире. Гордился этим, как мальчишка.

И все же последнюю свою партию он проиграл. Несчастный король, зажатый со всех сторон, и единственная трагическая в своей самоотверженности пешка. Нужно искать шахматиста. И не просто любителя, а того, что поставил на колени самого Маугли, призера европейского турнира.

Марк Бромберг объявил мне мат на тридцать втором ходу, красиво пожертвовав обе ладьи. Победа доставила ему истинное удовольствие. Он подобрел, обмяк и развалился в своем кресле.

- Спасибо, Максим. Честное слово, вы словно бальзам пролили мне на душу. С компьютером играть - все равно, что заниматься любовью по телевизору.

- А Стефан был хорошим шахматистом?

Он махнул рукой. - Слона от пешки не отличал. Вот в теннис он играл как бог.

Инспектор Пак смотрел на меня устало и отрешенно. Он устанавливал место нахождения каждого в ночь перед убийством. Кроме меня и Адели, все мирно спали в своих номерах. И наверняка убийца тоже спал. Я был уверен в этом, так же как и в том, что блестящий план убийства созрел у него тут же, за считанные минуты.

- Мне придется переговорить с Аделью, Макс. Вы знаете, как я к вам отношусь, но… Убийство есть убийство. И еще, мой вам совет: перестаньте скрытничать. На Адель покушались два раза. Она знает что-то, опасное для убийцы. Если случайно она сообщила это вам, то вы - следующая жертва.

Я пропустил это мимо ушей.

- Скажите, инспектор, как вы объясняете две красных стрелы? На трассе убийца стрелял из винтовки. Почему он не воспользовался ею в коттедже?

Пак пожал плечами.

- Винтовка - громоздкая штука, трубку легче спрятать.

- От кого?! Кроме Стефана Сайко, здесь никого не было.

Он внимательно посмотрел на меня.

- Вы хотите сказать, что убийца не знал об этом? Он думал, что в коттедже вместе со Стефаном останется кто-то еще? Но тогда нужно вспомнить, кто был в вестибюле, когда вы собирались на поиски Адели. Тот, кого там не было, мог и не знать, что Сайко остается в коттедже в одиночестве.

Он повернулся и вышел из комнаты, а я смотрел на его сгорбленную спину, и в мозгу у меня пульсировал красный сигнал опасности. Кого не было в вестибюле? Или кто не мог быть в вестибюле?

Марк Бромберг был. Он как раз всеми распоряжался. И не просто распоряжался, а действовал умело, четко и решительно. Двое туда, трое сюда, бегом марш! Иза Бромберг инструктировала Матрешку. Приказ был вполне ясен: не пускать на территорию никого постороннего, кроме Адели Ларченко. С этим приказом Матрешка умерла смертью храбрых на боевом посту. Майю Борисову хотели оставить, все-таки ночь и гроза, но она резко воспротивилась, как-никак Наблюдатель.

Артур Кейси хотел ехать с нами, но уступил сердитому Ианну Ларченко, после чего ушел искать Изу и искал ее в грозе целых сорок минут. Но до этого мы все вместе исправно разговаривали, соглашались и пререкались в вестибюле, каждый из нас знал, где будут находиться остальные, и мог связаться с любым из соседей по маяку.

Кроме одного человека.

Адели Ларченко.

Половина тех семидесяти двух часов, что были отпущены на предварительное следствие, истекли. На нашей турбазе не изменилось ровным счетом ничего, разве что Адель как-то потускнела и осунулась. И, заметьте, не после смерти Сайко и не после покушения на нее саму. А после того, как она, наконец, открылась мне, а может быть, просто приоткрыла завесу.

Шеф упомянул в разговоре со мной, что Ракша Бамир подвергался психоконтролю. Из всех жителей Земли и колониальных планет психоконтролю может быть подвергнут только Наблюдатель или сотрудник спецслужбы. Следовательно, Ракша Бамир был не просто оператором. Он был внедренным в Институт времени агентом, причем агентом очень квалифицированным, штучного исполнения. И цель, на которую он был направлен, была та же самая, что и у меня. Тойво Геллер.

Я вышел на улицу и побрел по тропинке к дальним холмам, погруженный в свои размышления. Медленно наползали сумерки.