Если бы кого-то из них поймали с поличным, его ждала бы страшная смерть: самураи четвертовали пойманных заговорщиков или варили заживо в котле на медленном огне. Но люди шли даже на это: ненависть к захватчикам была сильнее страха смерти.

Ночной лес был напоен тысячами разных звуков. Они сливались в одну неповторимую и своеобразную сюиту, и эта мелодия, сочиненная самой природой, действовала на большинство людей угнетающе. Видимо, страх перед темной и опасной неизвестностью человек унаследовал от своих далеких предков, которые при встрече с хищником могли надеяться только на быстрые ноги.

Человек, шедший в этот час по тропинке, был, казалось, иным существом. Он представлял собой неотъемлемую часть этой дикой жутковатой природы, он жил с ней одной жизнью, он не боялся ее и передвигался в темноте так легко, будто путь освещало полуденное жаркое солнце. Его движения были мягкими и расслабленными, словно кошачьи, а органы чувств улавливали малейшие шумы и запахи, словно мощные локаторы.

Он услышал шаги задолго до того, как разглядел впереди фигуру человека в крестьянской одежде с котомкой за спиной. Простому крестьянину в такой неурочный час в лесу делать нечего. Котомка за его плечами выглядела вполне обычно для непосвященного взгляда, но среди деревенских пожитков был искусно спрятан стальной меч, выкованный в лесной кузнице.

Человек, наблюдавший за крестьянином, неслышно присел и растворился в густом кустарнике. Черная маска-капюшон мгновенно скрыла его лицо, руки плотно и вместе с тем мягко обхватили рукоятку меча ниндзя-то в специальном укороченном исполнении с квадратной вороненой гардой. Крестьянин, доставлявший оружие к тайнику, шел совершенно в другом направлении - к городу. Он постоянно тревожно оглядывался, но боялся наверняка не самурайских патрулей, и это подтвердило подозрения ниндзя.

Тропинка, пропетляв между деревьями, выбегала на поляну, залитую призрачно-бледным лунным светом. Ниндзя обогнул поляну и оказался у низкорослого деревца на ее противоположном краю. Он вынул из кармашка тонкую веревку, свитую из женских волос, привязал один конец к ветке, а сам, взяв другой конец, неслышно отступил в темноту.

Человек в крестьянской одежде, постоянно озираясь, чуть ли не бегом пересек поляну. Его пугало открытое пространство, пугал свет, опасность быть обнаруженным. Человек прекрасно знал, что самураев в лесу бояться нечего, патрули контролировали только крупные дороги. Опасность для него исходила от других людей.

Когда страшная поляна оказалась позади, перед ним неожиданно шевельнулась ветка. Человек быстро отпрянул и тут же почувствовал, как острие чужого меча легонько коснулось его затылка. Лезвие было холодным, но обожгло будто огнем. Человек в крестьянской одежде был хорошим воином. Адреналин, мощной волной выброшенный в кровь, сделал свое дело: с похвальной быстротой человек бросился вперед, совершив кувырок, и тут же вскочил на ноги. Он мгновенно выхватил спрятанный в котомке меч. Черная фигура с закрытым лицом стояла перед ним, опустив оружие, и человеку почудилось, что в глазах противника искрится издевательский смех. С глухим рычанием человек в крестьянской одежде ринулся на ночного воина. Его меч со страшным свистом рассек воздух, но противник, стоявший перед ним еще секунду назад, вдруг исчез, растаял, точно бесплотный дух. Крестьянин мгновенно развернулся, уловив движение за спиной. Стальное лезвие вновь и вновь чертило свистящие круги, не встречая препятствия на своем пути. Крестьянин стал выдыхаться. Он испытывал настоящий ужас, одежда на нем пропиталась холодным потом. Насколько легче было бы слышать звон стали! Пусть противник будет сильнее, пусть их в конце концов обнаружит кто угодно - самураи, заговорщики… Лишь бы не сражаться с этим призраком, Сами, духом умерших… Противник словно смеялся над ним. Он упорно не желал вступать в бой, с легкостью ускользая от любых ударов и все время удерживая острие меча в нескольких сантиметрах от лица своей жертвы.

Крестьянин остановился. Он уже не мог дышать.

- Что тебе нужно? - хрипло прошептал он. - Почему ты не дерешься?

В ответ вдруг послышался смех. Крестьянину хотелось бросить оружие, зажать уши, спрятаться в глухую темную нору. С отчаянным криком он сделал выпад, но противник легко шагнул в сторону, и мощный удар опять пришелся в пустоту. А потом крестьянин вдруг почувствовал, будто что-то взорвалось у него перед глазами, хотя ниндзя нанес совсем несильный толчок рукояткой меча. Крестьянин как куль свалился на землю. Его собственное оружие отлетело в сторону. Он в ужасе зажмурил глаза, приготовившись к смерти. Спустя несколько секунд он вновь открыл их. Вокруг никого не было. Только черный ночной лес, полный разных звуков.

- Почему он тебя не убил?

Шпион в крестьянской одежде низко склонил голову, не смея поднять глаза.

- Не знаю, мой господин. Я не видел его лица, но почти уверен, что он был среди заговорщиков. Может быть, он наткнулся на меня случайно?

- Заткнись, - зло проговорил Осима Кэсои.

Несколько минут он сидел неподвижно, словно статуя грозного божества.

- Он следил за тобой с самого начала. Ты, слизняк, этого не мог заметить, потому что, судя по всему, этот человек - ниндзя. У него повадки ниндзя. Но какова его цель? Кто его нанял?

Шпион сидел, боясь пошевелиться. Кэсои из-под полуприкрытых век разглядывал его, испытывая сильное желание убить это ничтожество. Он мог бы это сделать медленно и мучительно или же в долю секунды, не сходя с места, одним движением пальцев.

Тот, кто напал на шпиона, не мог действовать по плану тайного общества, понял тюнин. Он не верил в то, что заговорщики способны на такой дьявольский ход - изменить место засады, предупредить князя через разоблаченного шпиона, чтобы затем напасть на конвой все-таки на площади. Нет, этот ниндзя действовал по собственному плану, ради собственной выгоды. Он будто предупреждал их всех: деритесь, предавайте, стройте козни, грызитесь, словно пауки в банке, - я вижу все, вы у меня как на ладони.

Итиро Иэхиса был мрачен и задумчив. Несмотря на молодость, он считался способным стратегом, его изворотливый и коварный ум анализировал ситуацию и не мог в ней разобраться. Тюнин Осима Кэсои молчал, понимая, что жизнь его зависит от настроения наследника.