– Младшая сестра пропала… прямо из детской… «как ветром сдуло». Это, между прочим, ее выражение. Котеугл хотел стащить ключ, но стал жертвой кота… Пыль… Кукла истлела за ночь… – Лида ненадолго замолчала, по-прежнему глядя в пространство. – Ха! Она думала, это мы! Ходила под окнами лаборатории, выслеживала тебя…

– Хватит, – перебила ее Марго, отдергивая руку.

– Ты все слышал, Лёнь.

– Кто-то науськал Потустороннее существо стащить ключ. Значит, он один в своем роде. Ключ, имею в виду. И притом чрезвычайно ценный. Где ты его взяла? – спросил Лёня.

– Нашла на скамейке в сквере. Незнакомый старик советовал поискать его прежнего владельца. Я дала объявление в соцсети.

– А ну покажи!

Лида протянула ладонь. Марго вздохнула и покорно вложила в нее пальцы. Взгляд Лиды опять затуманился, она нахмурилась.

– Не вижу, – озадаченно произнесла девушка через несколько минут. – Черты размытые.

– Хотелось бы знать, кто тогда написал эсэмэску Марго и на кой ляд этому субъекту сдался ключ, если он даже использовал потустороннее существо для кражи?

– Особо ценная коллекция антикварных шкатулок? – предположила Лида.

– Сомневаюсь.

– У него моя сестра, – подала голос Марго. – Если это выкуп, пусть заберет и подавится!

Лёня поскреб переносицу:

– Не хочу тебя расстраивать, но насчет выкупа еще не факт. Ключ один, а детей пропало за последние две недели с твоей сестрой пятеро. Не похоже на специальное похищение.

– Нет, – неожиданно для себя сказал я. – Ключ не один.

– Поясни, – попросил Лёня.

– В магической лавке была заводная кукла. Даже не так. Манекен с органами, как для уроков биологии. И он… Мне показалось, кукла разговаривала со мной. Осознанно. Она повторяла «черная вода» и «еще один ключ».

Лёня задумался. Воспользовавшись паузой, я уточнил:

– Скажи, а чисто технически возможно управлять неодушевленными предметами? Наделять их жизнью, имею в виду.

– Еще никогда никому не удавалось. Лид, ты не поможешь мне кое в чем?

– Конечно, капитан, – саркастично усмехнулась Лида. – Что надумал проверить?

– Странные слова Гусева про род Хранителей. Посмотри по нашим книгам. И на всякий случай по гербовнику.

Девушка кивнула и обратилась ко мне:

– Мне нужны твои фамилия, имя и отчество. И желательно то же самое кого-нибудь из родственников.

– Обязательно?

– Она не кредит на тебя берет.

Я помедлил:

– Красинский Василий Наумович. И Красинская Раиса Пантелеймоновна.

При упоминании директора Гусева первой на ум пришла именно бабуля.

– Интересное сочетание. Искать будет несложно.

Лида сделала заметку, оторвала стикер от стопочки и положила в карман халата.

– А нам нужно кое-куда съездить.

– Куда? – заволновалась Марго.

Лёня вздохнул:

– К человеку, которому мы, к сожалению, не поверили сразу. А он оказался прав…

Шестиэтажный дом математика Киселёва[19], автора известного учебника по алгебре и геометрии, стоял на второй линии Васильевского острова. До него мы шли пешком. Лёня, торопливо надевший длинную ветровку прямо поверх лабораторного халата, чуть забегал вперед, размашистым шагом меряя улицы.

Марго хмурилась, отчего на высоком лбу пролегала тонкая белая складочка, нервно закусывала губы и часто моргала, сумрачно глядя себе под ноги. Руки девушка прятала в кармане толстовки, сильно оттягивая его вперед так, что кофта скособочилась на ней, а шарф растрепался. Концы его болтались за спиной.

Но даже она, явно погруженная в мрачные и томительные мысли, на подходе к особняку запнулась и подняла голову, остановившись напротив парадного входа.

Несмотря на общую обшарпанность, дом сохранил следы некогда богатого убранства: львиная маска щерилась над входом слепой мордой, растительный орнамент устилал фасад, кованые перила балконов блестели облезлой позолотой в лучах выглянувшего из-за облаков солнца.

Лёня прошел в арку, потянул на себя неприметную боковую дверь. Полутемная сбитая лестница привела нас на третий этаж. Я с изумлением уставился на вереницу звонков, вделанных в стену. Под одной из кнопок висела табличка: «Миролюбовы – 3 звонка, Гореловы – 2 звонка, Давыдовы – 1 звонок».

Лёня решительно вдавил кнопку два раза. Сухая трель разнеслась в прихожей. По коридору старчески зашаркали тапочки. С надсадным то ли кряхтением, то ли скрипом дверь отворилась на лестничную клетку. К нам высунулась белая голова старушки, покрытая редким невесомым пухом. Под кривым носом бойко сидела бородавка размером с садовую муху. Сильно напомаженные фиолетовые губы скривились. Старуха потянулась к очкам на шнурке.

– Опять ты? – сурово прострекотала она, наконец разглядев лицо Лёни. – Я тебе что говорила? Нет их! Никого нет. Так ты теперь, малахольный, в чужие квартиры трезвонишь!

Марго удивленно вскинула брови. Я покосился на Лёню: не перепутал ли чего?

– Я, Валентина Петровна, не по злому умыслу соседей беспокою, – спокойно и даже немного весело объяснил он с театральной напыщенностью. – Я знаю, что Ярослав дома. И он, поверьте, тоже прекрасно знает, когда к нему приходят друзья. Но продолжает прятаться.

– Да как же? – Старушка-соседка широко распахнула блеклые серые глаза. – Если друзья, чего ж прятаться!

– Вы это ему, Валентина Петровна, как-нибудь скажите, – продолжил с задором Лёня, сам тем временем боком протискиваясь в прихожую и оттесняя соседку в коридор. – При встрече, а?

– Так он не выходит, – всплеснула она руками.

Руки были тонкие, костистые, с массивными агатовыми перстнями, увенчивавшими пальцы. Чем-то Горелова напоминала мне престарелую актрису. Или даже тетю Раю. Разве что роскошные кольца плохо вязались с засаленным байковым халатом и растоптанными тапочками.

– Мы здесь именно за тем, чтобы исправить ситуацию! – заверил лаборант.

– А вы… вы кто? – недоверчиво прищурилась старушка.

– Так говорю же – друг его! Ярослава!

– Ах да, точно, друг Яруши… – Госпожа актриса замерла с поднятым пальцем, припоминая. Уличив момент, Лёня схватил за руку Марго и протолкнул ее в коридор перед собой. – Хороший мальчик Яруша…

– Она бывшая учительница русского языка в гимназии. В старости у нее начались проблемы с памятью, – шепнул Лёня, увлекая нас вперед.

Опомнившись, Валентина Петровна засеменила следом:

– Я говорю, порядочный Яруша юноша. Не то что некоторые. Тут недавно один сосед заехал, гопнического вида молодой человек, надо вам сказать, – заговорщицки шепнула она, не обращая внимания, что ее никто не слушает. – Я ему на днях говорю: Сева, от тебя пахнет специями, зачем ты это делаешь, у меня аллергия! Или вот прошу вешать съемный стульчак на гвоздь. Ни в какую! Все ходит ночью мимо моей комнаты, кастрюлями какими-то гремит.

Сумрачный узкий коридор, казалось, тянулся в глубину дома бесконечно. Тусклая лампочка на шнуре бросала желтые отсветы на стены цвета гнилой травы. В душном полумраке пахло пылью, древним деревом, книгами и жареной рыбой. Повсюду были двери: двустворчатые, высокие, как в старинных залах для приема гостей. Паркетное покрытие с выпавшими ячейками и стертым рисунком устилали крошки. Мелкий мусор неприятно скрипел под подошвами. Где-то в сердце дома громко тикали часы.

– И им говорю: вешайте! А им хоть бы хны. Только плакаты свои в туалете могут лепить. Вот что они могут! – не унималась соседка. – А у нас, между прочим, барский этаж. Ба-а-арский![20] – потрясла она в воздухе кривым пальцем. – А заселяется все какой-то сброд.

У входа на кухню – я понял это по удушливому запаху рыбы, который здесь висел прямо-таки облаком, – Валентина Петровна отстала. Глянула на нас потерянным взглядом, явно забыв, о чем хотела сказать секунду назад, и скрылась внутри.

Лёня с облегчением выдохнул и остановился возле ничем не примечательной бежевой двери.