Домой я вернулась подавленная. Семья пыталась меня успокаивать, и за традиционным ужином все наперебой рассказывали, сколько всего у нас еще впереди. Но я грустила, и очень мне было жаль расставаться с мыслью, как я буду открывать эту дубовую дверь, а все прохожие будут мне завидовать.

Неля позвонила ровно через неделю.

– Даже не представляете, какой у нас бой с мамой идет. И я ее все же уломала. Завтра она согласилась приехать посмотреть квартиру.

Я задохнулась от того, что шанс все-таки есть. Мы сделаем все, чтобы наша рабоче-крестьянская Преображенка ей понравилась. В конце концов, она же на машине приедет, не на метро. Прямо до подъезда. Ну а уж в квартире мы блеск с мамой наведем.

Так, начинаем прямо сейчас. Несмотря на раннюю весну, мы дружно перемыли все окна и широко раздвинули шторы. Все пеленки с веревок долой. Нужно много света и воздуха. Мы должны чем-то выгодно отличаться от центра. Вот этим и будем отличаться. Воздухом, простором. Передвигаем всю мебель, освобождая середину комнат. Мужчин с коляской отправляем гулять и приказываем, чтобы духу их тут не было, пока Пиковая дама не уйдет. Сами с мамой размазываемся по стенам, узких проходов не загораживаем. Пусть себе ходит вольготно со своей палкой.

С трудом успеваем все растолкать. Звонок в дверь. Мы с мамой глядим друг на друга, делаем глубокий вдох и отрываем дверь.

Первая вскакивает Неля, за ней, тяжело опираясь на палку, входит царственная Старуха. На лице гримаса, как будто у нас плохо пахнет. Это она еще ничего не видела. Про «пахнет» оно, конечно, от истины не очень далеко. Грудной ребенок, сушить пеленки особо негде. Но мы с мамой проветривали квартиру честно и уж так драили. Нет, это она от вредности. Неля трещит не переставая, мы с мамой молча улыбаемся. Старуха шествует из комнаты в комнату. Гримаса постепенно начинает сползать с ее лица. А по-моему, ей нравится. У нас действительно уютно. И очень светло. И на диво удался такой приятный солнечный день. И окна наши светятся, и очень чисто. Старуха задерживается в моей комнате.

– Мамочка, здесь ты будешь жить. Ну посмотри, как мило.

Пиковая дама так зыркнула на Нелю, что та замолкла на полуслове, а потом опять начала оглядываться по сторонам. Было понятно, что мнение дочери ее не интересовало. Она сейчас принимала какое-то свое решение. Почему она все-таки приехала, что подтолкнуло ее на этот шаг? Было видно, что с дочерью контакта нет и, видимо, никогда не было. Может быть, был такой контакт с внучкой, и хотелось этой удивительной Даме на старости лет тепла и уюта, и устала она от своего гордого одиночества? Но по ее движениям было понятно, что примеривается она и к этой квартире, и к этой комнате, и, главное, она не выглядела разочарованной.

– Какая здесь высота потолков?

– Два семьдесят.

– Неля, посмотри. Мне кажется, мое зеркало как раз сюда встанет, – произнесла вдруг Пиковая дама.

Переезжали мы весело, одним махом. Все было рассчитано, просчитано, кто за кем, что вывозим сначала, что потом. Шутка ли, двое разъезжаются, двое съезжаются. Все сделали за один день, обид друг на друга не было. Все были довольны. Я не видела Пиковую даму, она в переезде не принимала участия, была у сына. Видимо, ей было тяжело смотреть на этот вывоз вещей и видеть, как рушится ее родовое гнездо.

И вот я берусь за ручку дубовой двери. Буду ли я здесь счастлива? Правильно ли подсказало мне мое сердце? И моя ли это жизнь? А вдруг я ошиблась? И жизнь эта, мною подсмотренная, совсем не про меня. И не будет там мне места. Я сомневаюсь ровно минуту и открываю дверь. Ну что ж, поживем увидим.

Надо теперь как-то приспосабливаться вот к этой новой жизни в новой квартире. Но я же сама об этом мечтала. Чтобы все было самостоятельно. Чтобы ни папы, ни мамы рядом. Самой принимать все решения. Хочу готовлю, хочу нет, хочу стираю, хочу нет. И никто в мою семейную жизнь не лезет. Ни с советами, ни с нравоучениями.

Слава богу, переехали. Вот она, моя самостоятельная жизнь! Хорошо. Что нужно сделать сначала? Сначала надо сварить сыну кашу. За готовку в семье всегда отвечала мама. Ничего, это несложно. Подумаешь, кашу сварить. Справлюсь. Я точно помню, крупа в большой синей коробке.

– Антошка, ну не скули. Сейчас я все найду. Сейчас найдем ножницы, вскроем коробку, достанем нашу манку. Вот она, видишь! Проблема решена. Так, не решена. Еще надо найти кастрюльку. Читаем надписи на коробках. Давай руку. Ну что у нас тут написано? Рюмки. Это явно не то. Это нам сейчас не пригодится. И вообще, где твой папа? Вот как, интересно, я сейчас достану вон ту большую коробку? Ладно, давай вместе. Да не доставай ты эти рюмки! В них кашу не сваришь. И никуда не лезь. Нет, уж лучше не помогай. Лучше сядь, посиди где-нибудь.

Вот видишь, вот она, эта коробка! И кастрюля точно должна быть здесь. Не плачь. Сварим в первой же попавшейся. Пусть хоть в трехлитровой. Мы с тобой все сможем.

Боже, боже, что же делать? Оказалось, что я не подписала коробку, где лежат ложки. И вообще ничего не подписала про столовые приборы. Ну не пальцем же кашу мешать?! Без ложки каши не сваришь. Вот ужас-то. Уже целый час веду эти дурацкие и безрезультатные поиски. Сейчас рыдать уже начнем вместе. Все, хватит заниматься неизвестно чем. Пойду стучать в дверь к соседке.

Разменивали мы родительскую трехкомнатную квартиру долго и нудно. Все было непросто. Но в итоге каждый получил, что хотел. Родители двухкомнатную квартиру, я – просторную комнату в коммуналке. Самый центр Москвы. Соседка – одна. То, что я хотела. С соседкой познакомиться, правда, не удалось. Знала, что интеллигентная одинокая женщина. Работает в каком-то там НИИ, несмотря на преклонный возраст. Старая московская интеллигенция.

Про московскую интеллигенцию не могу сказать, что это хорошо, или плохо. Она, эта интеллигенция, в Москве бывает очень разная. И вполне может быть и недоброжелательной, и снисходительно смотрящей на других. В общем, знаем мы этих москвичей. Я, правда, сама тоже москвичка, но первая в нашей семье. Родители мои приехали из Сибири. Папу направили в Москву на партийную работу. И сестра старшая в Москву приехала в возрасте шести лет. А вот я уже самая что ни на есть москвичка.

По рассказам родителей, москвичи на них произвели не самое благоприятное впечатление. То есть все было поначалу плохо настолько, что через год встал вопрос, а зачем нам все это надо. И может, все-таки уехать обратно? И ну ее, эту престижную работу. И Москву тоже ну ее. Родителей удивляли и интриги, и недоговоренности в отношениях. Все было не так, все было не то, к чему они привыкли. И сложно им было перестроиться. И понять, что больше нельзя вот так всем доверять безоговорочно. И что существуют так называе­мые деловые отношения. Когда в гости приглашаются нужные люди, которые потом могут пригодиться в жизни. И перед ними надо кланяться. А на работе надо еще и на товарищей стучать, если хочешь по лестнице продвинуться. Родителям все это было сложно, непонятно. И поначалу действительно стоял вопрос «уехать». Но потом, подумав, решили – все-таки Москва. Все-таки столица. Остались ради дочерей.

К москвичам же до конца привыкнуть так и не смогли. Их друзьями оставались те, с кем общались смолоду, и с ними встречались часто, несмотря на расстояния, или с теми, кто в Москву тоже приехал вместе с ними.

Всех молодых комсомольских работников поселили в одной «хрущевке». Мужья были в бесконечных командировках, а жены тут же родили детей и совместно воспитывали этот детский сад. Все было дружно, весело, сообща. Коляски и кроватки передавались от младенца к младенцу. В магазин ходили по очереди, еду покупали на всех. Ну а уж когда папы приезжали из командировок, то отправлялись на природу. Все вместе с детьми. Большие присматривали за маленькими, и как-то забывалось про суровость московских нравов.