Комната Сасаки — в европейском стиле. Стены оклеены обоями, на полу — тоненькая циновка, кровать — маленькая, железная, покрашенная белой краской, как в больнице; больше в комнате ничего нет.
Глаза Макиэ привыкли к внушительным апартаментам Макензи, и ей сейчас казалось, что она попала в школьное общежитие. Но и такая вот квартирка, наверное, дорога, потому что район хороший...
Поздно ночью они лежали вдвоем на кровати, тесно прижавшись друг к другу. Макиэ вдруг представилось, что она обнимает какого-то бродягу, и ей стало противно. От одеяла почему-то пахло рыбой— наверное, давно не проветривалось... Макиэ взяла большое банное полотенце и сделала из него пододеяльник. Неожиданно ей вспомнился старый Макензи, его огромное тело и этот постоянный запах молока, исходивший от него. Почему ей там не жилось спокойно?.. Впрочем, сейчас думать об этом бесполезно — возвращаться к этой жизни у нее не было никакого желания.
Время от времени до них доносился шум электрички. Наконец затихло все и на улице и в доме. Сасаки накинул на лампу сиреневый платок. Они лежали, тесно прильнув друг к другу. Макиэ закрыла глаза. Всем своим видом она говорила: мне все безразлично, делай, что хочешь. Сасаки, желая пробудить в ней волнение, приблизил свои губы к ее уху. Но для Макиэ эти приемы ничего уже не означали. Она хотела только одного — скорее покончить со своими обязанностями и уснуть. Ни горячее дыхание Сасаки, коснувшееся ее ушей, ни пальцы его, грубо запущенные в ее гладко причесанные волосы, — ничто не будило в ней ответного трепета. Душа ее оставалась холодной, и ласки Сасаки, не блещущие новизной, казались ей ненужным обрядом.
Первую неделю Макиэ прожила беспорядочно и праздно, она все время сидела дома. Затем она понемногу начала выходить на улицу, накрасившись и принарядившись, а вскоре привела с собой какого-то индийца. По дому пошли разговоры. Сасаки все это было очень неприятно, но он не мог ни в чем упрекнуть Макиэ — она не позволила ему истратить на нее ни одного сэна. Неизвестно, когда и как она продала все свои браслеты и кольца. С индийцем она, видимо, не поладила -— приходить он перестал. Однажды в начале декабря она ушла из дому и больше не появлялась. Сасаки надеялся, что она вернется, и с нетерпением ожидал ее каждый день. Но приближалось рождество, а Макиэ не приходила. В это время из салона мод с улицы Гиндза31 и из прачечной, что была неподалеку от апато, принесли счета. Так Сасаки узнал о долгах Макиэ. На оплату этих счетов ему пришлось истратить все наградные...
Сасаки познакомился с Макиэ в Иокогаме, когда он стал репортером одной газеты и служил в ее иокогамском отделении. Сослуживцы Сасаки узнали, что он еще не испытал удовольствий, предоставляемых в заведениях Хонмоку, и как-то повели его туда. По рекомендации одного влиятельного лица они попали в фешенебельный «Мезон Виоль», здесь-то Сасаки и увидел популярную в то время Маки. Уроженка рыбачьего поселка у Кисарадзу, Макиэ была замечательно сложена, а кожа у нее была белая, как пшеничный хлеб. Она очень понравилась Сасаки. Вероятно, по просьбе приятелей, шумно чествовавших грехопадение девственника Сасаки, содержательница дома распорядилась, и он получил возможность провести ночь с Макиэ.
Узнав Макиэ, Сасаки стал почти ежедневно ходить к ней в «Мезон Виоль» и сделался чем-то вроде ее любовника. Макиэ тогда шел двадцать первый год, ему было двадцать шесть. Несмотря на свой зрелый возраст, он все еще находился на содержании родителей, живших в токийском пригороде Офуна. Заработок свой Сасаки целиком прокучивал в «Мезон Виоль», подчас влезая и в крупные долги.
Эти встречи продолжались около года и прервались, когда Макиэ была выкуплена влюбившимся в нее купцом Макензи. Макензи по национальности был эстонец, но родился во Франции. В Японии он жил очень давно. До Макиэ он выкупил из «Мезон Виоль» двух женщин, но обе пожили у него не больше трех месяцев.
Поэтому служанки в «Мезон Виоль» говорили, что капризная Маки не высидит у Макензи и месяца.
Когда Макиэ ушла из заведения, Сасаки перестал ходить туда. К тому же вскоре его перевели в Токио, в главную редакцию газеты, судебным репортером.
А Макиэ, «девица из Хонмоку», превратилась в жену почтенного человека. Хоть и неприятно было Сасаки сознавать, что первая в его жизни женщина навсегда ушла от него, однако он испытывал и радостное чувство — все-таки эта женщина пусть недолго, но принадлежала ему. Он часто вспоминал о ней, и эти волнующие воспоминания согревали его Душу.
Тем временем у Сасаки умер отец, дом в Офуна перешел по наследству старшему женатому брату, и Сасаки стал жить в номерах, то и дело перекочевывая из одной гостиницы в другую. Образ его жизни был странный: он подолгу ютился в самых дешевых номерах, отказывая себе во всем, а когда у него накапливалась некоторая сумма денег, переезжал на время в комфортабельную гостиницу в районе Ко-дзимати, где вел, как ему казалось, «роскошную жизнь». Подобное существование было, по его мнению, идеальным. Приход Макиэ к нему совпал с очередной полосой «роскошества».
После исчезновения Макиэ, приунывший Сасаки жил одиноко и невесело. Прошли новогодние дни, Макиэ не приходила. Деньги подходили к концу, и Сасаки уже подумывал, что пора поискать где-нибудь номера подешевле и переехать туда. Когда в автобусе или в трамвае он замечал женщину, похожую на Макиэ, он расталкивал людей и подходил к ней, хотя был уверен, что это не она. И все же каждый раз горькое чувство разочарования охватывало его, и он долго в упор смотрел на женщину, напомнившую ему о его возлюбленной. Поведение Макиэ казалось ему непонятным, — уйти, бросить вещи и не прислать даже весточки... Ведь он и адреса ее родных толком не знал, помнил только, что они живут в Кисарадзу, в префектуре Тиба. И узнать негде было. И об этой подруге Тацу-чян — тоже девице из Хонмоку — не догадался спросить; Какисё по ветке Одакю... а улица, номер дома?..
Сасаки принадлежал к тем мужчинам, которые просто неспособны понять, что поступки женщины вызываются порой желаниями зыбкими и мимолетными: словно струйки нагретого воздуха над лесной тропинкой в жаркий полдень. Но он завидовал беззаботности и бескорыстию Макиэ — прилетела, как залетная птичка, села на ветку... а потом вспорхнула и улетела... и все свои пожитки оставила... Конечно, ее чарующее тело прокормит ее где угодно... И оттого, что Макиэ проявила такое пренебрежение к своим вещам, которыми, по-видимому, совсем не дорожила, она казалась Сасаки еще более привлекательной.
До весны Сасаки продолжал жить в апато «Яёй», терпеливо ожидая возвращения Макиэ. Но в конце концов все сбережения были истрачены, и он переехал в студенческие меблированные комнаты Онику-бодзан в Дзосакэя.
Все надеялись, что после захвата Ханькоу война с Китаем закончится, но вместо этого военные действия переместились к Чунцину, и в газетах появилось заявление о том, что Япония не намерена считаться с правительством Чан Кай-ши. Все это будило в душах людей страх и неуверенность в завтрашнем дне. Сасаки не хотел жениться и довольствовался кратковременными знакомствами со случайными женщинами. В гостинице он платил только за номер, а ел где придется, где настигал его голод.
В начале апреля в номера Оникубодзан пришла открытка от Макиэ, пересланная ему из апато. Макиэ писала торопливо, почти каракулями: «Простите, что так долго молчала. Очень хочется встретиться. Если при случае Вы сможете принести мои вещи по указанному здесь адресу, я буду очень рада». Вот и все. Посмотрев на адрес, Сасаки удивился: Хонд-зё, Исихаратё, дом Кимуры — странное место. Он был уверен, что Макиэ вернулась в Хонмоку, а она, оказывается, тут рядом, в Хондзё!
Наступила теплая пора, цикады завели свои песни, раньше обычного расцвели вишни в Уэно и Ко-ганэи. В газетах среди кричащих заголовков военных сообщений уже появились прижатые где-нибудь к уголку, наброшенные мелким шрифтом «цветочные новости»: писали о наступающем празднике цветов. В один из таких теплых дней Сасаки вскинул на плечо чемодан Макиэ, вышел к Эдогаве и, с трудом раздобыв такси, поехал в Хондзё. Остановив машину у трамвайной остановки Исихаратё, он свернул за угол у кирпичного здания банка и пошел по закоулкам, между лачугами старьевщиков и торговцев сакэ, спрашивая всех встречных о Кимура. Наконец в длинном доме, густо населенном беднотой, он разыскал его квартиру. Стекло входной двери было выбито, и отверстие заклеили с внутренней стороны пожелтевшей газетой. На окне висела прихваченная за один угол оторвавшаяся плетеная бамбуковая штора. Снаружи у окна стояла какая-то коляска, похожая на детскую. Сасаки открыл дверь. Навстречу ему вышла та самая женщина, которая когда-то приходила к нему в редакцию с визитной карточкой Макиэ. Сейчас она, очевидно, собиралась куда-то ухо-яч'-ь: на ней была надета через плечо замусоленная лента с надписью: «Союз женщин великой Японии». Увидев Сасаки, она, не сказав ни слова, поспешно повернулась и пошла на второй этаж, откуда вскоре послышался шум — по-видимому, комнату торопливо прибирали. Вскоре шум смолк, и женщина громко позвала Сасаки:
